Обычный мрачный понедельник в конце января. Половина пятого, вечер. Зал прилетов крупнейшего московского аэропорта Домодедово полон людей.
И вдруг… Раздается страшный удар.
«Взрыв в Домодедово, как минимум двое погибших и несколько раненых», - говорится в первых сообщениях агентств. А потом: «Пять жертв», «По меньшей мере десять погибших, десятки раненых», «Двадцать три», «Тридцать один».
Наконец счет останавливается на страшной цифре 35. И 180 раненых.
Чистый террор. Теракт смертника – страшный, кровавый, действенный.
Приедет милиция, специальное подразделение ОМОН, пожарные, спасатели. И журналисты. Москва в шоке, в новостях говорят только об одном.
Но… Как долго? Несколько часов? Дней?
«Мне жаль этих людей. Разбитые жизни. Но в остальном я остаюсь спокоен. Здесь это происходит почти каждый год», - говорит мне молодой москвич прямо в Домодедово. А это все еще понедельник, и за серыми панелями, отделяющими пострадавшую часть терминала от остального аэропорта, все еще лежат тела погибших.
Я выхожу на улицу на мороз. Центральная, непострадавшая часть аэропорта светится в темноте. Левая, где был совершен теракт, потемнела. Но сквозь стекло видно, что происходит внутри. Горят только специальные лампы, вырисовываются силуэты криминалистов. А над всем этим вдруг раздается рев взлетающего самолета. Это, чтобы никто не забыл, что все работает, что жизнь продолжается.
Мне кажется, что москвичи равнодушны. Когда произойдет что-то страшное, они встанут, отряхнутся и будут продолжать делать то, что они делали. Ездить на метро, на работу, в школу, домой.
И через станции, где из-за двух смертников погибли 40 человек.
«А что нам делать?» - говорят они. Здесь сложно что-то возразить. Что же… Москва после несчастья довольно быстро становится Москвой до него. И, может быть, это хорошо, может быть, в этом сложном, часто агрессивном и редко улыбающемся городе это единственный способ сохранить здравый рассудок.