Папа Франциск дал эксклюзивное интервью La Croix в резиденции Санта-Марта в Ватикане 9 мая. В ходе беседы было затронуто множество тем: христианские корни Европы, миграция, ислам, светское государство и представление о нем во Франции, скандалы вокруг педофилии.
La Croix: В Ваших высказываниях о Европе, Вы упоминаете «корни» континента, но ни разу не называете их христианскими. Вместо этого вы описываете «европейское самосознание» как «динамичное и многокультурное». По-Вашему, выражение «христианские корни» не подходит Европе?
Папа Франциск: О корнях следует говорить во множественном числе, потому что их действительно много. В этой связи, когда я слышу заявления о христианских корнях Европы, меня иногда беспокоит их тон: он может быть триумфаторским или же мстительным. Это наводит на мысли о колониализме. Иоанн-Павел II говорил об этом спокойным тоном. Да, у Европы христианские корни. Христианство должно подпитывать их, но лишь в духе служения, как омовения ног. Долг христианства перед Европой — это служение. Как говорил Эрих Прживара, наставник Романо Гвардини и Ханса Урса фон Бальтазара, вклад христианства в культуру — это вклад Христа с омовением ног. То есть, служение и жизнь. В этом вкладе не может быть колониализма.
— 16 апреля Вы сделали сильный символический жест, привезя в Рим беженцев с острова Лесбос. Но может ли Европа принять столько мигрантов?
— Это справедливый и ответственный вопрос, потому что нельзя непродуманно распахивать двери. Однако главный вопрос все же в том, почему сейчас столько мигрантов. Когда я отправился на Лампедузу три года назад, все только начиналось.
Исходная проблема — это войны на Ближнем Востоке и в Африке, а также недостаточное развитие африканского континента, которое влечет за собой голод. Войны идут потому, что существуют производители оружия (это еще можно оправдать требованиями обороны) и торговцы оружием. Безработица настолько сильна из-за нехватки создающих рабочие места инвестиций, в которых так нуждается Африка.
Все это поднимает и более широкий вопрос погрязшей в поклонении деньгам мировой экономической системы. Более 80% богатств человечества находятся в руках примерно 16% населения. Совершенно свободный рынок не работает. Сам по себе рынок — хорошая вещь, но ему требуется некая точка опоры, государство, чтобы контролировать и уравновесить его. Это называется социальной рыночной экономикой.
Но вернемся к мигрантам. Худший вариант приема — это формирование гетто, потому что необходимо обеспечить их интеграцию. В Брюсселе террористы были бельгийцами, детьми мигрантов. Но они жили в гетто. В Лондоне новый мэр-мусульманин принес присягу в соборе и будет принят королевой. Это демонстрирует Европе, как важно найти силы для интеграции. На ум приходит папа Григорий Великий: он вел переговоры с тогдашними варварами, которые затем пошли по пути интеграции.
Эта интеграция особенно важна сегодня, когда Европа испытывает серьезные проблемы с рождаемостью из-за эгоистичного поиска благополучия. Формируется демографический вакуум. Во Франции благодаря семейной политике эта тенденция наблюдается не столь остро.
— Страх перед мигрантами отчасти объясняется боязнью ислама. Оправданна ли, по-Вашему, та тревога, которую вселяет эта религия в Европе?
— Думаю, сейчас существует страх не ислама, как такового, а ДАИШ и его завоевательной войны, которая отчасти опирается на ислам. Идея завоевания является частью души ислама, это правда. Однако с точно такой же идеей завоевания можно было бы интерпретировать Евангелие от Матфея, в конце которого Иисус отправляет учеников ко всем народам.
На фоне нынешнего подъема исламистского терроризма стоило бы задуматься об экспорте слишком уж западной модели демократии в страны с сильной властью вроде Ирака. Или в Ливию с ее племенной системой. Продвинуться вперед не получится, если не принимать во внимание эту культуру. Как некогда сказал один ливиец, «раньше у нас был один Каддафи, а теперь их 50!»
В целом, сосуществование христиан и мусульман возможно. Я сам из страны, где они мирно живут бок о бок. Там мусульмане чтят Деву Марию и Святого Георгия. В одной африканской стране мне сказали, что в день милосердия мусульмане выстраивались в длинную очередь перед собором, чтобы пройти через святые врата и помолиться Деве Марии. Христиане и мусульмане жили вместе до войны в Центральноафриканской Республике, и им нужно вновь учиться этому сейчас. Ливан тоже показывает, что это возможно.
— Нынешняя роль ислама во Франции и исторические христианские корни страны поднимают целый ряд вопросов насчет места религии в обществе. Каким, по-Вашему, должно быть светское общество?
— Государство должно быть светским. Религиозные государства плохо кончают. Это противоречит ходу истории. Я считаю, что светское общество в обрамлении гарантирующего свободу вероисповедания закона представляет собой основу для продвижения вперед. Мы все равны как сыновья Бога с нашим личным достоинством. Однако каждый должен быть вправе выразить свою веру. Если мусульманка хочет носить вуаль, у нее должна быть для того возможность. Точно также, если католик хочет носить крест. Нужно иметь право исповедовать веру внутри культуры, а не в стороне от нее.
— Как в рамках светского общества католикам следует отстаивать свою точку зрения по социальным вопросам вроде эвтаназии или однополых браков?
— Дискуссии, аргументация, объяснения, рассуждения — все это должно быть в парламенте. Так растет общество. Когда закон принят, государство должно с уважением отнестись к убеждениям людей. В любой юридической структуре должна быть предусмотрена возможность отказа по убеждениям. Это право каждого человека. В том числе и правительственного чиновника, потому что он тоже человек. Государству следует внимательно отнестись к критике.
В этом настоящее светское общество. Нельзя просто так отмести аргументы католиков, заявив им: «Вы говорите, как священник». Нет, они опираются на христианскую мысль, в развитие которой внесла такой большой вклад Франция.
— Что для вас Франция?
— Старшая дочь церкви, но не самая верная! (смеется) В 1950-х года также говорили: «Франция, страна миссии». В этом плане, она представляется как периферия, где нужно проповедовать веру. Однако нужно быть справедливым. У церкви во Франции есть творческие силы. Франция — земля великих святых и мыслителей: Жан Гитон, Морис Блондель, Эмманюэль Левинас (он, кстати, не был католиком), Жак Маритен. Я также имею в виду глубину литературы.
Кроме того, мне по душе то, как французская культура пронизана иезуитской духовностью по сравнению с более аскетичным испанским течением.
Начавшееся с Пьера Фавра французское течение тоже напирало на здравый смысл, однако придало всему иную окраску. Стоит отметить великих духовных лидеров, таких как Луи Лаллеман, Жан-Пьер де Коссад. А также великих французских теологов, которые так помогли ордену иезуитов: Анри де Любак и Мишель де Серто. Они оба очень мне по сердцу: двое исполненных творческого порыва иезуитов. Именно это завораживает меня во Франции. Доставшееся в наследство от революции гипертрофированное светское общество с одной стороны и множество великих святых с другой.
— Кто из них нравится Вам больше всего?
— Святая Тереза из Лизье.
— Вы обещали приехать во Францию. Когда будет возможен такой визит?
— Недавно я получил письмо с приглашением от президента Франсуа Олланда. Пришло приглашение и от Епископской конференции. Когда состоится поездка, сказать не могу, потому что в следующем году во Франции пройдут выборы, а Святой престол обычно воздерживается от визитов в этот период. В прошлом году выдвигалось несколько вариантов поездки, в частности в Париж и его пригород Лурд, а также город, где еще ни разу не бывал ни один папа, например, Марсель, открытые врата в мир.
— Сегодня церковь во Франции переживает тяжелый кадровый кризис. Как обойтись столь малым числом священников?
— Хорошим историческим примером может послужить Корея. Вера в этой стране распространялась пришедшими из Китая миссионерами, которые затем двинулись дальше. Затем в течение двух столетий эту задачу взяли на себя миряне. Сегодня Корея — земля святых и мучеников с сильной церковью. Для распространения веры не обязательно нужны священники. Полученный при крещении святой дух подталкивает к тому, чтобы нести христианский посыл с отвагой и терпением.
Святой дух — главное действующее лицо в том, чем занимается церковь, ее движущая сила. Слишком многие христиане этого не понимают. Опасность для церкви представляет как раз-таки клерикализм. Этот грех совершают двое, как в танго. Священники хотят ввести в сан мирян, а те просят, чтобы им его дали, потому что так проще. В Буэнос-Айресе я видел множество священников, которые, увидев способного мирянина, восклицали: «Сделаем его дьяконом!» Нет, он должен остаться мирянином. Клерикализм получил особенно большое распространение в Латинской Америке. Народ там набожен, потому что все это является мирской, а не церковной инициативой. И по большей части непонятно духовенству.
— На церковь во Франции и в частности в Лионе сейчас обрушились скандалы вокруг прошлых случаев педофилии. Что следует сделать в такой ситуации?
— Сложно дать точную оценку событиям, которые случились десятилетия назад, в другой обстановке. Реальная картина все еще не ясна.
Как бы то ни было, никакого срока давности для церкви тут быть не может. Священник должен вести ребенка к Богу, но подобным поступком он губит его. Он сеет зло, злобу, боль. Как говорил Бенедикт XVI, с подобным нельзя мириться.
Насколько мне известно, в Лионе кардинал Барбарен принял необходимые меры, взял ситуацию в руки. Это отважный и творческий человек, истинный миссионер. Теперь остается лишь дождаться завершения разбирательства в гражданском суде.
— Кардиналу Барбарену не следует оставить свой пост?
— Нет, это было бы бессмысленным, неосторожным поступком. Посмотрим, как завершится процесс. Это сейчас это было бы равнозначно признанию вины.
— 1 апреля Вы приняли Бернара Фелле, настоятеля Священнического братства святого Пия X. Сейчас вновь рассматривается возвращение этих католиков-традиционалистов в оно церкви?
— Я всегда разговаривал с ними в Буэнос-Айресе. Они приветствовали меня, просили благословления, опускаясь на колени. Они считают себя католиками. Любят церковь. Бернар Фелле — человек, с которым можно вести диалог. Это не относится к другим, несколько странным, вроде отца Уильямсона, или радикальным деятелям. Как я говорил еще в Аргентине, мне кажется, что эти католики идут по пути к полному причастию. В этот Год милосердия мне показалось, что следует разрешить их исповедникам отпускать грех аборта. Они поблагодарили меня за этот жест. В прошлом уважаемый ими Бенедикт XVI дал добро на службу по триентскому обряду. Мы ведем эффективный диалог и работу.
— Готовы ли Вы предоставить им статус прелатства?
— Это возможно, но пока что следует установить с ними основополагающий договор. Второй Ватиканский собор нельзя просто так сбрасывать со счетов. Прогресс идет медленно, но мы запасаемся терпением.
— Вы созвали два синода по семье. Как Вы считаете, этот длительный процесс изменил церковь?
— Процесс стартовал с организованного кардиналом Каспером (в феврале 2014 года — прим. ред.) церковного совета. За ним последовали внеочередной синод в октябре, затем год размышлений и обычный синод. Думаю, по окончанию процесса все стали другими людьми, чем были в начале. Я тоже.
В обращении по окончанию синода я пытался проявить к нему максимум уважения. Вы не найдете там канонических предписаний о том, что можно делать, а что нельзя. Это спокойное и мирное размышление о красоте любви, воспитании детей, подготовке к браку… Оно подчеркивает ответственность, которую Папский совет по делам мирян мог бы сопроводить общими директивами.
Помимо этого нам всем следовало бы задуматься о настоящей синодальности, по крайней мере, о том, что означает католическая синодальность. Епископы cum Petro, sub Petro (с преемником Петра и под преемником Петра — прим. ред.). Это отличается от ситуации в православии и греко-католической церкви, где патриарх считается всего за один голос.
Второй Ватиканский собор дает идеальный пример синодального и епископального единения. Все это необходимо развивать, в том числе на уровне приходов с учетом всего предписанного. Существуют приходы, где нет ни пасторского совета, ни совета по экономическим вопросам, хотя это требуется по кодексу канонического права. Синодальность затрагивает и этот момент.
