Живущие за границей россияне нервно отреагировали на результаты выборов мэра Лондона, и сочли победителя неместным. И мы решили поговорить об этом.
Российские эмигранты пишут о новом мэре Лондона как о мусульманине и мигранте. Лондонский студент, недавний москвич, выходит на шествие 9 мая с портретом Сталина. Эти и другие подобные события вызвали, естественно, бурные споры в фэйсбуке, и редакция oDR решила провести реальную дискуссию.
Ксенофобию живущих за границей россиян обсуждают художник Юрий Альберт, литератор Кирилл Кобрин и редактор oDR Михаил Калужский.
Михаил Калужский: Эта новая или не очень новая российская эмиграция демонстрирует совершенно новые свойства, поведенческие и идеологические, которых прежде не было — или не было видно в такой степени.
Удивительная ксенофобия сочетается с исключением самих себя из числа мигрантов или, это можно интерпретировать иначе, причисление себя к «правильным» мигрантам. Садик Хан плох, как лицо кавказской национальности, а ещё мы вам покажем, кто на самом деле победил во Второй Мировой войне.
Кирилл Кобрин: Мне кажется, что есть несколько обстоятельств, которые определяют такое социальное поведение. Во-первых, оглушительное невежество сначала советского, потом постсоветского человека в отношении всего, что происходит «за пределами». Не только за пределами собственной страны — тут можно и говорить о невежестве москвичей относительно того, что происходит в провинции.
Это просто сокрушительное нежелание — заметьте, не отсутствие источников информации — что-либо знать за пределами сфер: своей бытовой жизни и профессиональных занятий и это сопровождается воспалённой, истерической риторики по поводу очевидных вещей. Очень важно, чтобы ничего нового не возникало, ведь всё с самого начала и так ясно. Ясно, кто такой Садик Хан — мусульманин, и что тут обсуждать? Это, между прочим, роднит нынешнюю миграцию с третьей волной советской эмиграции. Второе обстоятельство — социо-психологический принцип «эх, нам бы ваши проблемы».
Даже если человек сам живёт за границей, он воспринимает эту заграничную жизнь так, как будто местные люди с жиру бесятся. Они придумали какие-то мультикультурализм и права меньшинств, мусульманина мэром Лондона выбрали — это всё от блажи, они слишком хорошо живут. Но мы, чемпионы мира по страданию и проницательности, понимаем, что за всем этим стоит просто глупость и непонимание.
А за этим стоит просто глупость. И в каком-то смысле Евгений Чичваркин ничем не отличается от всех остальных пропагандистов, в том числе кремлёвских. Это всё одно и то же: это история о том, как мы, великие и важные, страдали и страдаем. Мы самые важные для этого мира. А у них что-то такое хорошее было: Шекспир и кока-кола, но сейчас они все рехнулись. Распустили народишко, и вот до чего это всё дошло. В-третьих, есть конкретные политические обстоятельства.
Юрий Альберт: Я бы заметил, что Чичваркин всё же отличается: ему абсолютно наплевать, что Садик Хан мусульманин. Но у него есть классовое чувство по поводу того, пустят на этой улице общественный транспорт или, наоборот, не пустят. Ему, богатому и успешному Чичваркину, в результате станет хуже. Это хотя бы немного рационально обоснованная позиция.
КК: Но Чичваркин, который столько лет живёт в Лондоне, мог бы поинтересоваться функциями лондонского мэра: как тот может пустить общественный транспорт по улице им. Чичваркина? Лондонский мэр занимается другим: он должен, как делал Борис Джонсон, ездить в Дубай и выбивать большие деньги из инвесторов.
ЮА: Но я не о том, насколько Чичваркин прав. Там есть признак рациональности: он считает, что ему станет хуже. У большинства людей, которые обсуждают то, что мэром стал пакистанец или мусульманин, рациональность вообще не ночевала. Их ведь это никак не касается.
МК: Увы, мы не можем судить, насколько российские эмигранты вовлечены в местную жизнь, и поэтому может казаться, что уровень ажитации не соизмерим с причиной этой ажитации, идёт ли речь о мэре Лондона или мигрантском кризисе в Германии. В нормальном обществе энергия этого негодования переплавляется в конкретное политическое действие: голосование, пикет или сбор подписей, мы же в большей степени видим социальные сети, которые заменили реальную общественную деятельность.
КК: Воспалённость по поводу всего, что происходит в мире, тоже имеет вполне советское происхождение. Как споры о Никарагуа в 1979 году — во дворе или дома. Сладко поспорить о том, что к тебе не имеет никакого отношения.
ЮА: Я уже писал, что избрали вообще-то не мусульманина, а лейбориста. Но дело в том, что для среднестатического россиянина никакой разницы между лейбористом и консерватором нет. В силу отсутствия какой бы то ни было политики в её европейском понимании слово «лейборист» звучит как непонятное и несущественное обзывательство. А вот то, что он пакистанец — для русскоязычного человека существенно.
Мы привыкли мыслить родовыми категориями, а не индивидуальными. К этому же относятся, например, поиски еврейских корней Ленина или гордо добавляемое: «Он из дворян». Каких дворян, непонятно. Дворян давно уже нет, но наличие их в предках предполагает, что человек является носителем наследственных положительных качеств. Впрочем, это не всегда связано с национальностью или вероисповеданием, просто родовые определения оказываются важнее. Считается, что они определяют человека. Это довольно архаичное сознание.
МК: И Садика Хана считают пакистанцем тот, кто называет Собянина манси и «оленеводом». Такой москвич может уехать из Москвы, но исконная нелюбовь к инородцу никуда не денется, а примет новую форму, соответствующую новому месту.
Но Михаил Мосесов, студент-первокурсник, одетый как банковский служащий, идущий в День Победы по Лондону с портретом Сталина — это совсем другой случай. Это скорее утверждение себя в качестве носителя коренной исторической правды, как видит её этот молодой человек и как видит её нынешняя российская система образования и пропаганды.
ЮА: Для него Сталин как Дмитрий Донской. Так ходят с портретами Че Гевары, который тоже был тот ещё бандит, но на майках его носят не поэтому.
МК: Слившееся до неразличения на отдельные периоды «славное прошлое»?
ЮА: Он носит его не потому, что за Сталина, а для того, чтобы продемонстрировать зажравшимся англичанам: «у нас свои есть, покруче ваших». И то, что происходит в отдельных головах, может не иметь никакой связи с социальным положением человека. Так можно быть задействованным в свободном рынке и мечтать о батюшке-царе. Вероятно, этот молодой человек вернётся в Россию, поступит на работу в государственную корпорацию и будет говорить о тендерах и конкуренции, хотя понятно, что никаких тендеров и конкуренции в России нет.
КК: Если вернуться к политике, то третья волна советской эмиграции в политическом отношении — не хочу никого обижать — в большинстве своем находилась где-то между Рональдом Рейганом и Дональдом Трампом. Она была не только антикоммунистической, но и мелкобуржуазной, правой, националистической. Нелюбовь советских эмигрантов к цветным общеизвестна. Психологически это понять можно: люди вырвались из Советского Союза и отвергли всё, связанное не только с коммунизмом, но и вообще с левой идеей.
Но десятки лет жизни в эмиграции там не изменили представлений ни у кого о том, как именно существуют гражданские свободы в западных странах. Даже в Америке со времён «нового курса», а уж в Европе! Это же страны победившей социал-демократии. Бывшие советские граждане не поняли, куда они приехали. Но это можно не понимать 10 лет, но не понимать 20 или 30 — странно. А новое поколение странным образом воспроизводит старые паттерны: то, чем в представлении советского человека был капитализм. При этом капитализм давно перестал быть таким. При этом третья волна советской эмиграции, в отличие от первой с её много лет существовавшей установкой «мы вернёмся» прекрасно приспособилась экономически, но ментально и культурно — нет.
ЮА: Но почему мы говорим только об эмиграции? «Мэром Лондона стал мусульманин» — это новость всех российских СМИ. Я вчера открыл другую новость: «Турчанка возглавила парламент земли Баден-Вюртемберг». Но новость в том, что партия зелёных впервые стала большинством на региональных выборах, и вот это сенсация. В результате представитель зелёных Мухтерем Арас избрали главой ландтага. Но это не выносится в заголовок и не становится главным содержанием заметки.
Я даже думаю, что журналист, который писал эту новость, не хотел ничего разжигать. Наверняка для него самым удивительным было то, что она турчанка. Изумление было искренним. Искренней был вера в то, что главное в этом политике — происхождение, и в то, что оно, а совсем не партийная принадлежность, главным образом определяет ее поведение и взгляды.
Потому что какая разница, по нашему опыту, в какой партии человек — в ЛДПР, «Справедливой России» или «Единой России»? А то, что он из «Газпрома» или Кабардино-Балкарии — это определяющий признак. Люди переносят этот опыт на совершенно другую действительность. И дело не только в стране пребывания. Если бы губернатором Липецкой области стал мусульманин, это тоже стало бы главной новостью.
Это очень архаическое сознание, где родовое важнее индивидуального или партийного, потому что партийность, по крайней мере, в нормальном обществе, это индивидуальный выбор. Для России личный выбор ничего не значит, потому что если ты еврей, то обязательно, хочешь того или нет, будешь спаивать русский народ, если ты мусульманин, то обязательно будешь резать баранов на Курбан-Байрам. И неверие в личный выбор, в то, что человек может меняться, меня больше всего поражает. В то, что у человека могут быть взгляды, не обусловленные его происхождением. Пушкин великий и такой темпераментный, потому что у него прадедушка был «потомок негров безобразный», и поэтому его женщины так любили. А меланхолия Лермонтова — от его шотландских предков.
Это очень архаическое сознание, где родовое важнее индивидуального или партийного
МК: Это грустный диагноз, ведь это, помимо прочего, отказ от веры в собственные силы. Кирилл говорил про правую ориентацию эмигрантов третьей волны и установку на крайний индивидуализм. Но то, что мы видим, демонстрирует прямо противоположное. Нам говорят: индивидуальных усилий не существует, всё зависит от того, к какому племени ты принадлежишь, ирокезы никогда не помирятся с гуронами. КК: Есть иллюзия, что мы действуем рационально. Но нет. Противоречивые представления отлично уживаются в головах. Вера в безграничный индивидуализм возникла в постсоветском пространстве, когда были разрушены все горизонтальные связи, сначала большевиками, потом Сталиным, и это продолжалось много лет.
КК: Это социальная атомизация привела к тому, что люди стали с подозрением стали относиться вообще ко всему, что горизонтально, а не вертикально, к обществу, а не к власти или не к традиции. Принадлежность к евреям, пакистанцам или эфиопам вертикальна, как генеалогическое древо. И это глубочайшее недоверие — результат происходившего много десятилетий и продолжающегося сейчас вытаптывания, уничтожения любых возможностей горизонтальных связей. Многие задаются вопросом: почему Сталин обрушился на несчастных филателистов или краеведов.
МК: Эсперантистов и гомеопатов.
КК: Конечно, дело не в том, что они были опасны. Эти сообщества, и в этом смысле сталинская система была чрезвычайно прозорлива, были устроены горизонтально. И брежневские — или позднебрежневские — времена воспринимаются советским человеком как рай, потому что как раз тогда давление ослабло и опять эти связи стали робко заводиться.
МК: На уровне дачного кооператива.
КК: Шахматных кружков.
ЮА: Клубов самодеятельной песни.
КК: Ну и вообще в результате жилищной программы Хрущёва у людей появились квартиры, где можно было встречаться с друзьями, пусть пить, не важно. А потом опять начинается так называемый капитализм 90-х, который разрушил позднесоветские неформальные связи. И сейчас на это отсутствие горизонтальных связей накладывается неверие в любые формальные процедуры и институты. Ведь партия — это институт, но в него не верят: «что вы нам будете говорить про этих зелёных! Турчанка стала спикером. Мы же понимаем, какие корпорации стоят за каждой из партий!»
ЮА: Те, кто помнят советское время, знают, что во власти обязательно было национальное представительство. И многие, кто постарше, пишут, «Садик Хана поставили (при этом, кто поставил, не объясняется), чтобы продемонстрировать: у эмигрантов и меньшинств есть возможности». По этой логике он сам ничего не решает, но его назначили. Как первого секретаря. И это тоже из советского времени — если не ошибаюсь, СССР был единственной страной, где в паспортах указывалась национальность. И мы привыкли к этому.
Я ловлю себя на том, что знаю про всех своих знакомых, кто они по национальности. И это объяснение всего, даже в нашей художественной среде. Я довольно часто слышал вполне доброжелательные объяснения московского концептуализма как еврейской талмудической традиции. Но я точно знаю, что участники этой художественной школы имели весьма приблизительное представления о талмудической традиции. Привычка всё объяснить родовым никуда не девается, и она есть не только у так называемых «простых людей». Она пронизывает наше общество с ног до головы.
КК: Я не соглашусь. Нет ничего плохого в знании, кто есть кто. Я живу в северо-восточном Лондоне, в многоэтническом и мультирелигиозном Хакни. Это очень здорово, и все знают друг о друге. Конечно, многие одеваются соответствующим образом или носят приметы своей религии. Рядом со мной Стэмфорд Хилл, район, где живут хасиды, которых не перепутаешь с выходцами из Мали, которые ходят в католическую и баптистскую церкви. Наоборот, принадлежность — источник силы, чтобы горизонтальные связи выстраивались из понимания того, что мы разные.
И у нас есть общие вещи, которые нам интересно обсуждать: помимо футбола, у нас есть общий район и общий дом, где мы живём. Важно, чтобы эти связи были добровольными, а не навязанными. И мне кажется, что российская эмиграция этого совсем не понимает. Эти люди хотят, чтобы в них видели русских, а остальные должны быть такие, как они представлялись им во время чтения Конан-Дойля. Это глубокое неуважение к различиям, притом, что русские эмигранты подчёркивают своё отличие.
ЮА: Так наше же отличие оно «огого!» Оно в хорошую сторону!
КК: Да, и как пел Борис Гребенщиков, «нам русским за границей иностранцы ни к чему».
