Неужели лучшие дни Америки уже позади?

Я американец, но не по происхождению, а по выбору. Я голосовал ногами и стал американцем, потому что  люблю эту страну и считаю ее исключительной. Но когда я смотрю на сегодняшний мир, на сильные ветры технических перемен и на глобальную конкуренцию, это заставляет меня нервничать. Наверное, больше всего нервничать заставляет то, что пока эти тенденции усиливаются, американцы просто не могут осознать масштабы и значимость грядущих перемен и грозящих нам проблем. Несмотря на шумиху по поводу усиления Китая, большинство американцев как и раньше исходит из того, что Америка это по-прежнему №1.

Но так ли это? Да, Соединенные Штаты  остаются крупнейшей в мире экономической державой, у нас самые мощные на сегодня вооруженные силы, самые динамичные компании высоких технологий и оптимальный предпринимательский климат. Но это лишь выборочные картинки той ситуации, в которой мы оказались сегодня. Решения, обеспечивающие сегодняшний рост – решения об образовании, инфраструктуре и т.п. – принимались десятки лет тому назад. Сегодня американская экономика развивается благодаря политике и достижениям 1950-х и 60-х годов прошлого века. Речь идет о системе автострад между штатами, о масштабном финансировании науки и техники, о системе государственного образования, вызывавшей зависть во всем мире, и о щедрой иммиграционной политике. Посмотрите на некоторые меры сегодняшнего дня, и у вас возникнут вопросы по поводу будущего.

Излагаемые ниже цифры получены из разных рейтинговых источников, но все они говорят об одном и том же. По данным Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), наши 15-летние дети занимают 17-е место в мире по естественным наукам и 25-е по математике. Мы находимся на 12-м месте среди развитых стран по количеству выпускников вузов (а на протяжении десятилетий были первыми). Мы занимаем 79-е место по контингенту учащихся начальной школы. Наша инфраструктура занимает 23-е место в мире, намного отставая от всех крупных и экономически развитых государств. Данные по американскому здравоохранению просто поразительны для богатой страны. По данным исследований ОЭСР и Всемирной организации здравоохранения, мы находимся на 27-м месте по продолжительности жизни, на 18-м по числу диабетиков и на первом по ожирению. А всего несколько  десятков лет тому назад Соединенные Штаты  по этим показателям были в передовиках. Сегодня все не так. Есть области, в которых мы по-прежнему №1, но мы предпочитаем не хвастаться этими достижениями. У нас больше всех оружия. У нас самая большая преступность из числа богатых государств. И конечно же, у нас самый большой в мире долг.

Усиление остальных

Многие из этих перемен произошли не из-за ошибок и оплошностей Америки, а в силу того, что другие страны играют сегодня в ту же игру, что и мы – и играют вполне успешно. Когда возникают опасения по этому поводу, начинает звучать давно знакомая песня: «Мы все это уже слышали в 1980-е годы. Япония собиралась господствовать в мире. Этого не произошло, а Америка снова вернулась наверх». Коль речь вести об этом, то довод справедливый – хотя на протяжении трех десятилетий у Японии была вторая в мире экономика, да и сейчас третья. Это довольно маленькая страна. Чтобы стать крупнейшей в мире экономикой, ей надо иметь объем ВВП на душу населения вдвое больший, чем в США. А Китаю, чтобы обойти нас в экономике, нужно иметь уровень доходов населения вчетверо ниже, чем в США.

Но здесь из виду упускается проблема более обширного масштаба. Гарвардский историк Найал Фергюсон (Niall Ferguson), совсем недавно написавший книгу «Civilization: The West and the Rest» (Цивилизация: Запад и остальные) рассматривает ситуацию в историческом контексте: «На протяжении 500 лет Запад обладал исключительным правом на шесть прикладных областей, которые отделяли его от остальных. Первой эту монополию нарушила Япония, а вслед за ней вперед начала выходить одна азиатская страна за другой, применяя у себя эти прикладные области: конкуренцию, современную науку, власть закона с правами на частную собственность, современную медицину, общество потребления и рабочую этику. Эти шесть вещей являются секретным соусом западной цивилизации».

К этому историческому вызову со стороны стран, понявших, как Запад одержал победу, следует добавить технологическую революцию. Сейчас можно производить больше товаров и предоставлять больше услуг, задействуя при этом все меньше и меньше людей. Рабочие места можно переносить  едва ли не в любую точку планеты, делая все это со сверхзвуковой скоростью. Вот с таким миром сталкиваются сегодня Соединенные Штаты. Но эта страна не готова к необходимой ей радикальной адаптации. Те перемены, которые мы сегодня обсуждаем, сводятся к перестановке стульев на палубе «Титаника».

Безусловно, политическая система страны активно ведет дебаты о бюджете, о пенсиях и о будущем нации. Но это в основном лишь игра на публику. Битвы в столицах штатов по вопросу пенсий для госслужащих вполне реальны, поскольку штатам надо сводить дебет с кредитом в своих бюджетах. А вот в Вашингтоне дискуссии ведутся о чем угодно, только не о важных вещах. В дебатах между демократами и республиканцами о бюджете отсутствуют самые существенные вопросы, являющиеся причиной долговременного дефицита. Это социальное обеспечение, бесплатная медицина, медицинское страхование – не говоря уже о компенсационных выплатах, таких как налоговые льготы по процентах на ипотеку. Всего четыре месяца назад комиссия Симпсона-Баулза предложила целый ряд очень умных решений бюджетных проблем, способных обеспечить сбережение в объеме 4 триллионов долларов – в основном  за счет сокращения различных программ, а также путем увеличения некоторых налогов. А обе партии быстро о них забыли, особенно республиканцы, чей главный оратор по бюджетным вопросам Пол Райан (Paul Ryan) восхваляет комиссию на словах, хотя на деле он голосовал против ее рекомендаций. А демократы, со своей стороны, с пеной у рта доказывают недопустимость принятия предложения об увеличении возраста для получения выплат по социальному обеспечению – на один год, причем только с 2050 года.

Вместо этого Вашингтон может провести повсеместные сокращения по расходам сверх жизненно необходимых, где гораздо меньше и денег, и потерь. Попытки президента Обамы сохранить и даже увеличить расходы на основополагающие программы, похоже, терпят неудачу в Конгрессе, твердо вознамерившемся демонстрировать свой вес и влияние. Но снижение финансирования на такие вещи как образование, научные исследования, контроль воздушного движения, НАСА, инфраструктура и альтернативная энергетика не даст большой экономии, однако нанесет ущерб долгосрочному росту экономики. И это произойдет в тот самый момент, когда страны от Германии до Южной Кореи и Китая вкладывают крупные инвестиции в образование, науку, технологии и инфраструктуру. Мы же сокращаем инвестиции и субсидируем потребление – то есть, делаем все вопреки потребностям экономического роста.

Так почему же мы решаем свои экономические проблемы столь близоруко и неправильно? Потому что это легко и просто с политической точки зрения. Ключом к пониманию действий обеих партий является то, что они в основном выступают против тех программ, которые не пользуются широкой поддержкой, и за которыми не стоят влиятельные группы с особыми интересами. (И поэтому они нацеливаются не на те программы, где много денег. Американская политическая система на самом деле весьма эффективна. Она выделяет большие деньги на популярные программы и в интересах влиятельных групп с особыми интересами.)  И ни та, ни другая сторона не будет даже заговаривать об увеличении налогов, хотя без них долговременную бюджетную стабильность обеспечить невозможно. А ведь некоторые налоги, скажем, на углеродные выбросы или на бензин, обеспечат огромную выгоду, не относящуюся к доходам - скажем, энергоэффективность.

И дело не в том, что наша демократия не работает – дело в том, что она работает слишком хорошо. Американская политика сегодня чрезмерно чувствительна к интересам избирателей. А все эти интересы сосредоточены на сохранении прошлого, но не на инвестициях в будущее. Не существует лоббистских группировок, работающих в интересах отраслей будущего. Есть лишь те лоббисты, которые работают на компании, имеющие деньги и готовые их тратить. Не существует групп с особыми интересами, действующих ради благополучия наших детей. Есть лишь группы, действующие в интересах людей, которые получают льготы от государства прямо сейчас. Вся система направлена на сохранение существующих субсидий, налоговых льгот и лазеек. Вот почему федеральное правительство на престарелых людей тратит в четыре раза больше средств, чем на тех, кому нет 18 лет. А когда придет время производить сокращения, догадайтесь, какие программы первыми пойдут под нож. Это ужасный показатель приоритетов и взглядов общества.

Вред  успеха

Почему наши приоритеты так искажены? Несколько десятков лет назад экономист Манкур Олсон (Mancur Olson) написал книгу, озаглавленную «The Rise and Decline of Nations» (Подъем и упадок наций). К написанию книги его подтолкнул странный, как ему казалось, парадокс, возникший после Второй мировой войны. Победившая в войне Британия скатилась в пропасть глубокой стагнации, а проигравшая Германия год за годом демонстрировала мощные темпы роста. Британский упадок поражал тем более, что именно она являлась творцом индустриальной революции и первой в мире сверхдержавой.

Олсон пришел к парадоксальному выводу, что Британии навредил успех, а Германии помогло поражение. Британское общество самоуспокоилось, стало косным и самодовольным, а его политические механизмы стали крайне сложными и дорогостоящими, уделяя главное внимание не росту, а распределению. Профсоюзы, государство всеобщего благоденствия, протекционистская политика и масштабные заимствования – все это защищало Британию от новой международной конкуренции. Система стала склеротичной, и со временем экономический локомотив нашей планеты превратился в скрипучую и неповоротливую машину.

А Германия наоборот, была почти полностью разрушена в годы Второй мировой войны. Это дало ей возможность не просто перестроить свою материальную инфраструктуру, но и изменить устаревшие механизмы и институты – политическую систему, гильдии, экономику, создав при этом более передовой склад ума. Поражение позволило усомниться во всем и начать все с нуля.

Успех сделал Америку склеротичной страной. Мы почти век сидели на вершине мира, а наши непрестанные экономические, политические и военные победы, заставили нас уверовать в то, что нам самой судьбой уготовано вечно быть №1. У нас есть определенные преимущества. Размер имеет значение, и когда приходят кризисы, им не по силам сокрушить такую большую страну как США. Когда финансовый кризис ударяет по таким странам как Греция или Ирландия, он останавливает их развитие. А проблемы в США возникли в рамках 15-триллионной в долларовом выражении экономики, причем в стране, все еще пользующейся доверием мира. За последние три года с момента начала финансового кризиса расходы по займам США не увеличились, а сократились.

Это является  мощным доказательством силы и преимуществ Америки. Но проблема в том, что Америке не придется сталкиваться с вызовами в прямом бою. Мы приспосабливаемся к кризису настоящего момента и идем дальше, однако внутренняя раковая опухоль продолжает расти, пожирая саму систему.

Важным аспектом начала изменений в США могла бы стать честная оценка того, где страна находится сегодня, и чему она может научиться на опыте других стран. Такого рода разметка контрольных точек обычное дело в бизнесе, но для страны в целом это кощунство. Любой политик, осмелившийся заявить, что Америка может чему-то научиться у других стран, а тем более скопировать их опыт, тут же подвергнется осуждению. Если кто-то указывает на то, что в Европе здравоохранение лучше и обходится оно в полцены – то это опасное социалистическое мышление. Если руководитель какой-нибудь компании говорит, что ставки налогообложения в большинстве промышленно развитых стран ниже, и что там гораздо меньше лазеек, чем в США, то его тут же ставят на место, называя это попыткой довести до обнищания американских рабочих. Если какой-то комментатор говорит (причем говорит правильно), что социальная мобильность во многих европейских странах из поколения в поколение становится выше, чем в США, его поднимают на смех. Но некоторые исследования, самым свежим из которых является прошлогодний анализ ОЭСР, указывают на то, что у среднего американца гораздо меньше шансов выйти из группы доходополучателей, к которой относились его родители, и передвинуться выше, чем у людей в Дании, Швеции, Германии и Канаде.

И речь идет не только о политиках и руководителях бизнеса. Речь идет обо всех нас. Американцам просто безразличен внешний мир, они мало о нем знают и не стремятся узнать больше. Мы думаем об Америке как о глобализованном обществе, потому что  она находилась до настоящего времени в эпицентре сил глобализации. Но на самом деле, американская экономика весьма обособленна. Доля экспорта в ней составляет всего 10%. Сравните это со многими европейскими государствами, где половина экономики связана с торговлей, и вы поймете, почему данные общества больше ориентированы на международные стандарты и конкуренцию. А ведь это ключ к будущей американской конкурентоспособности. Если Олсон прав, говоря о том, что успешные общества становятся склеротичными, то решение проблемы в гибкости и приспособляемости. А это значит, что они должны обладать способностью создавать и ликвидировать компании, нанимать и увольнять людей. Это также значит, что у них должны быть правительства, способные создавать новые технологии и инфраструктуру, вкладывать инвестиции в будущее и прекращать программы, которые не работают. Когда Франклин Рузвельт начал осуществлять свой Новый курс, он говорил о необходимости «смелых и настойчивых экспериментов». Он закрывал программы, когда становилось ясно, что они не действуют. А сегодня любая государственная программа, любая субсидия кажется вечной.

О чем знали отцы-основатели

Возможно ли такое в богатой демократической стране? На самом деле, возможно. Страны Северной Европы, такие как Дания, Швеция, Норвегия, Финляндия, создали поразительную смешанную модель политической экономии. Их экономика до предела открыта и основана на рыночной модели. Большая часть этих стран находится очень высоко в рейтинге экономической свободы Фонда «Наследие».

Но это также и щедрые государства всеобщего благоденствия, которые вкладывают большие средства в будущее развитие. За последние 20 лет эти страны развивались столь же быстро, а в некоторых случаях и быстрее, чем Соединенные Штаты. Германии удалось сохранить свои позиции мирового экспортного лидера, несмотря на  высокие зарплаты и щедрые льготы.

Нет, Америка не должна и не может просто копировать скандинавскую или чью-то еще модель. Американцы взбунтуются против высоких налогов, какие платят северные европейцы – и эти налоги окажутся неконкурентоспособными в мире, где у многих других европейских стран ставки налогообложения намного ниже, а в Сингапуре, например, максимальный размер налога на личные доходы составляет  20%. Американская система более динамична, она носит более предпринимательский характер и более неравномерна, чем в Европе. И останется такой. Но пример Северной Европы показывает, что богатые страны могут оставаться конкурентоспособными, если они сохранят гибкость, будут активно использовать  контрольные показатели и ориентиры, а также повышать свою эффективность.

Конечно, американские компании высокоэффективны, но к американскому правительству это не относится. Под этим я не имею в виду отголоски обычных жалоб на расточительность, обман и злоупотребления. На самом деле, всего этого гораздо меньше, чем думают американцы – за исключением Пентагона с его бюджетом в 700 миллиардов долларов. Проблема американского правительства в том, что оно крайне неэффективно распределяет имеющиеся ресурсы. Мы тратим огромные деньги на субсидии в области жилищного строительства, сельского хозяйства и здравоохранения, причем многие из этих субсидий создают перекосы в экономике и мало помогают долговременному росту. Мы слишком мало тратим денег на науку, технологии, инновации и инфраструктуру, хотя это может в будущем дать хорошие темпы роста и новые рабочие места. На протяжении последних десятилетий нам удавалось быть безнаказанно расточительными. Но долго быть такими мы уже не сможем. Деньги заканчиваются, и нам придется вскоре упорядочивать расходы и относиться к ним более стратегически. И речь не о том, много или мало государственного участия, много или мало расходов. Нам надо больше государственного участия и расходов в одних областях, и меньше в других.

Трагедия заключается в  том, что Вашингтон знает все это. Несмотря на существующую там партийную поляризацию, большая часть республиканцев понимает, что нам надо инвестировать средства в некоторые ключевые области, а большая часть демократов осознает, что нам необходимо сокращать расходы на социальную помощь и субсидии. Но наша политическая система страдает аллергией на компромиссы и практические решения проблем. Наверное, это наше величайшее упущение. В тот самый момент, когда наша система начинает рушиться, мы слышим лишь хвалебно-восторженные отзывы в ее адрес, в адрес конституции и идеальной республики, которая ее создала. Будучи иммигрантом, я люблю особенный и – да - исключительный характер американской демократии. Я считаю, что  конституция была одним из чудес света в 18-м веке. Но сегодня мы сталкиваемся с реалиями системы, которая становится все более скрипучей и косной. У нас есть коллегия выборщиков, которую никто не понимает, и Сенат, который не работает, но имеет правила и традиции, дающие одному-единственному сенатору возможность устраивать обструкцию демократии без объяснения причин. У нас имеется какое-то сумасшедшее лоскутное одеяло из городских властей, муниципалитетов и штатов с пересекающимися и дублирующими друг друга полномочиями, чиновничьими аппаратами и возникающим в результате  этого расточительством. Наша политическая система нацелена на бесконечные сборы денежных средств и потворство интересам сегодняшнего дня без планирования, вложения средств и заботы о будущем. А если кто-то осмелится заявить об этом, то его сразу обвинят в отсутствии патриотизма – ведь у нас идеальная система государственного управления, вверенная нам полубогами, ходившими по земле в конце 18-го века и служащими для нас образцом сегодня и на веки вечные.

Отцов-основателей такое рода бездумное восхваление предков серьезно рассердило бы. Это были фигуры глобального масштаба, люди-космополиты, которые многому научились у прошлого и многое переняли у него и у других стран, постоянно переделывая и совершенствуя свои взгляды. Ведь первая конституция, названная  "Статьи конфедерации", оказалась крупной неудачей, но основатели нашего государства сделали выводы из той неудачи. Решение о создании Верховного суда, принимающего решения по законодательным актам, было принято позднее. Основатели Америки были людьми современными, стремившимися создать современную страну, которая порвала бы с прошлым ради создания более совершенного союза.

И они очень много думали об упадке. На самом деле, прошло всего несколько  лет после революции, и это беспокойство возникло у них всерьез. Переписка между Томасом Джефферсоном и Джоном Адамсом в начале 19-го века наполнена предчувствиями беды и мрачными мыслями. Можно даже сказать, что это они начали великую американскую традицию созерцания упадка. Американцев беспокоило здоровье страны, поскольку оно было залогом их существования. В 1950-х и 1960-х годах мы тревожились по поводу Советского Союза и его марша к модернизации. В 1980-е годы мы тревожились по поводу Японии. Это нам не повредило. Напротив, все эти страхи помогали осуществлять перемены, позволявшие нам восстанавливать силы и двигаться вперед. Дуайт Эйзенхауэр воспользовался страхами перед Советским Союзом, чтобы создать систему автомобильных дорог между штатами. Джон Кеннеди воспользовался советским вызовом Америке в космосе, чтобы направить нас на Луну.

В действительности больше всего угнетает тональность наших дебатов. Вместо вдумчивой озабоченности Джефферсона и Адамса мы имеем нечто прямо противоположное – и по тональности и по темпераменту. Это тот пустой триумфализм, которым пичкают нас сегодня политики. Отцы-основатели любили Америку, но они также понимали, что страна эта находится в процессе становления, что работа по ее созданию не закончена, что она постоянно будет нуждаться в переменах, корректировке и ремонте. На протяжении большей части своей истории мы богатели, сохраняя при этом беспокойство  и неугомонность. Вместо того, чтобы почивать на лаврах, мы боялись разжиреть и разлениться. И это было наше величайшее преимущество. Беспокойство по поводу упадка в прошлом помогало нам предотвращать этот самый упадок. Будем надеяться, что оно поможет нам и сегодня.