В первые дни после 11 сентября американские пожарные, медсестры и учителя превозносились как национальные герои. Но государственный сектор недолго испытывал заботу президента Буша. Когда на руинах башен-близнецов улеглась пыль, Белый дом приступил к проведению совсем другого экономического курса, основанного на безопасности, - с верой в то, что лишь частные фирмы могут ответить на этот вызов. В эксклюзивной публикации отрывка из своей новой книги Наоми Кляйн рассказывает о тех, кому мрачное будущее сулит выгоду.
Когда в январе 2001 г. Буш и его команда пришли к власти, необходимость в новых источниках роста для американских корпораций была насущным вопросом. К тому времени технологический пузырь лопнул уже официально, а за первые два с половиной месяца их правления индекс Доу-Джонса упал на 824 пункта. Замаячил призрак серьезного экономического спада. В свое время Джон Мейнард Кейнс писал, что правительства должны выводить экономику из кризиса, организуя общественные работы. Буш выбрал путь отказа правительства от ответственности и передачи крупных сегментов национального богатства Америке корпораций в форме, с одной стороны, налоговых льгот, а с другой - выгодных контрактов. Руководитель Административно-бюджетного управления при президенте Буше и идеолог мозгового центра Митч Дэниэлс (Mitch Daniels) объявил: 'Основная идея - о том, что правительство призвано не оказывать услуги, а обеспечивать их оказание, - кажется мне самоочевидной'. Это относится и к ликвидации последствий катастроф. Республиканец Джозеф Элбо (Joseph Allbaugh), назначенный Бушем главой Федерального агентства по чрезвычайным ситуациям, в компетенцию которого входит ликвидация последствий этих ситуаций, включая террористические акты, назвал свою работу 'сильно расширенной программой субсидирования'.
Потом настало 11 сентября, и неожиданно оказалось, что правительство, которое видит свою главную задачу в самоустранении, - это не очень хорошо. Испуганное население хотело защиты со стороны сильного, крепкого правительства, так что теракты вполне могли погубить в зародыше проект Буша по ограничению функций правительства.
Какое-то время казалось, что так и будет. 'Все изменило 11 сентября', - сказал через 10 дней после терактов Эд Фелнер (Ed Feulner), старый друг Милтона Фридмана, гуру ничем не сдерживаемого капитализма, и президент фонда 'Наследие' (Heritage Foundation). Он стал одним из первых, кто произнес эту сакраментальную фразу. Многие естественно ожидали, что эти перемены будут включать в себя переоценку радикально антигосударственной программы, которую Фелнер и его идеологические союзники три десятилетия продвигали в стране и за рубежом. В конце концов, сам характер провалов в области безопасности, которые сделали возможным 11 сентября, показал результаты более, чем двадцатилетнего ограничения государственного сектора и передачи функций правительства корпорациям, руководствующимся соображениями прибыли. Во многих отношениях наводнение в Новом Орлеане выявило плачевное состояние муниципальной инфраструктуры, теракты обнажили опасную слабость государства: в самый разгар спасательной операции, которую вели полицейские и пожарные Нью-Йорка, вышла из строя радиосвязь, авиадиспетчеры не заметили вовремя, что самолеты изменили курс, а сотрудники службы безопасности аэропортов, зарабатывающие меньше, чем их коллеги в супермаркетах, пропустили террористов через контрольные пункты.
Первой крупной победой фридманистской контрреволюции в Соединенных Штатах стала атака Рональда Рейгана на профсоюз авиадиспетчеров и отмена контроля над авиакомпаниями. Двадцать лет спустя вся система авиаперевозок была приватизирована, дерегулирована и сокращена, причем за безопасность в аэропортах отвечали главным образом низкооплачиваемые, плохо обученные и не состоящие в профсоюзах работники, нанятые по договорам. После терактов генеральный инспектор министерства транспорта засвидетельствовал, что авиакомпании, отвечающие за безопасность на своих рейсах, сильно экономили с целью снижения издержек.
10 сентября, когда полеты еще были дешевыми и в избытке, казалось, что все это не имеет особого значения. Но 12 сентября нанимать по контракту работников за 6 долларов в час казалось безрассудством. Потом, в октябре, парламентариям и журналистам были разосланы конверты с белым порошком, что вызвало панику из-за возможной вспышки эпидемии сибирской язвы. В этом новом свете приватизация девяностых выглядела совсем иначе: почему эксклюзивным правом на производство вакцины против сибирской язвы обладает частная лаборатория? Разве федеральное правительство сняло с себя ответственность за защиту населения при возникновении опасности здоровью нации? Более того, если соответствовали действительности сообщения СМИ о том, что возбудители сибирской язвы, оспы и других опасных заболеваний могут распространяться по почте, через продукты питания и системы водоснабжения, то разумно ли было продвигать планы Буша по приватизации почтовой службы? И что со всеми теми инспекторами по качеству продовольствия и воды, от чьих услуг в свое время отказались - можно ли было вернуть их?
Неприятие консенсуса, служащего интересам корпораций, лишь углубилось перед лицом новых скандалов, таких, как дело Enron. Через три месяца после 11 сентября Enron объявил о банкротстве, в результате чего тысячи сотрудников потеряли свои пенсионные сбережения, а руководители, пользуясь инсайдерской информацией, нагрели себе руки. Кризис стал одной из причин подрыва веры в то, что частные компании способны предоставлять базовые услуги, особенно, когда оказалось, что манипуляции Enron с ценами на энергоносители несколькими месяцами ранее привели к массовому отключению электричества в Калифорнии. Девяностолетний Фридман был настолько озабочен тенденцией к возрождению кейнсианских принципов, что даже посетовал, что 'к бизнесменам относятся как к гражданам второго сорта'.
Пока руководители корпораций низвергались со своих пьедесталов, работники государственного сектора, объединенные в профсоюзы, - злейшие враги фридмановской революции - быстро наращивали авторитет в обществе. Через два месяца после терактов доверие к властям было выше, чем когда-либо после 1968 г. - и это, как сказал Буш, обращаясь к группе федеральных чиновников, 'благодаря тому, как вы выполняли свою работу'. Бесспорными героями 11 сентября были 'синие воротнички', первыми отреагировавшие на катастрофу - нью-йоркские пожарные, полицейские и спасатели. 403 сотрудника этих служб погибли в ходе расчистки завалов и эвакуации пострадавших. Неожиданно Америка влюбилась в своих мужчин и женщин, одетых в форму, а ее политики, молниеносно надевшие на себя бейсболки нью-йоркской полиции и пожарного департамента, никак не могли понять, что им делать с этими новыми настроениями.
Стоя 14 сентября в кругу пожарных и спасателей на руинах башен-близнецов, Буш братался с теми самыми бюджетниками, объединенными в мощные профсоюзы, разгромить которых стремится современное консервативное движение. Разумеется, он был вынужден сделать это (в те дни даже Дик Чейни надел каску), но не был обязан делать это столь убедительно. Благодаря тому, что Буш был искренен, а общественность нуждалась в лидере, достойном момента, слова, произнесенные в тот день, были самыми сильными за всю политическую карьеру Буша.
В течение первых нескольких недель после терактов президент совершил большое турне по общественному сектору: посетил государственные школы, пожарные станции, мемориалы, эпидемиологическо-профилактические центры, обнимался с чиновниками, благодарил их за скромный патриотизм и за их вклад в общее дело. Президентской похвалы удостоились не только работники спасательных служб, но и учителя, почтальоны и врачи. Люди, работающие в интересах общества, получили в этот период столько внимания, сколько им не перепадало за последние сорок лет. Неожиданно исчез с повестки дня вопрос о сокращении издержек, а в каждой новой речи президента упоминался очередной амбициозный национальный проект.
Однако даже эти драматические события оказались не в силах поколебать стремление власти максимально ослабить общественный сектор. Наоборот, Буш с его ближайшим окружением еще больше укрепились в том убеждении, что только частные предприниматели достаточно разумны и креативны, чтобы справиться с новой угрозой безопасности страны. Белый дом действительно приготовился выделить из налоговых поступлений крупную сумму и направить ее на укрепление безопасности, однако получить эти деньги должен был частный сектор, и только он. Было заключено огромное количество контрактов, многие из них - втайне, без возможности конкурировать и практически без освещения в прессе. Несколько сот миллиардов долларов были переведены из общественного сектора в частный, и на эти деньги начала разворачиваться целая сеть совершенно новых индустрий. Среди затронутых сфер были: инженерно-техническая, СМИ, связь, пенитенциарная, технологическая, образовательная, медицинская.
Если оглянуться назад, то становится ясно: то, что произошло в стране в период массовой дезориентации после терактов 11 сентября, было аналогом так называемой 'шоковой терапии'. Команда Буша, целиком состоявшая из фридманистов, сумела быстро воспользоваться шоком, охватившим нацию, и претворила в жизнь свои самые радикальные воззрения (бутафорское государство с тотальной приватизацией и коммерциализацией всего - от ведения войн до ликвидации последствий катастроф).
Американская 'шоковая терапия' оказалась даже еще более радикальной, чем ее прототип времен начала девяностых. Вместо того, чтобы продавать с аукционов существующие государственные предприятия, Буш и его команда сделали свое новое предприятие - войну с террором - частным с самого начала. Это удалось совершить в два этапа. Сначала Белый дом, воспользовавшись возникшим после 11 сентября чувством опасности, резко усилил полицейские меры наблюдения и задержания и полномочия исполнительной власти. Военный историк Эндрю Басевич (Andrew Bacevich) назвал этот акт захвата власти 'тихим переворотом'. Затем же заново созданные и усовершенствованные механизмы обеспечения безопасности, ведения войны, занятия территории и реконструкции были мгновенно переданы в частные руки для работы на коммерческой основе.
Заявленной целью всех этих мер была борьба с терроризмом, однако результатом стало создание комплекса 'капитализма катастроф', то есть абсолютно нового сектора экономики, связанного с национальной безопасностью, приватизированным ведением войны и восстановительными работами, как в США, так и за границей. Экономический стимул, порожденный новым явлением, оказался так силен, что новый сектор подхватил знамя, упущенное глобализацией и бумом онлайн-бизнеса. Как выразился Роджер Новак (Roger Novak) из фирмы Novak Biddle Venture Partners, занимающейся инвестициями в сектор безопасности, 'после того, как интернет-фирмы закрылись, кто получил деньги? Не кто иной, как правительство'. Теперь же, по его словам, 'все видят, какой жирный кусок лежит перед ними, и только и думают о том, как бы к нему пристроиться'.
Здесь начатая Фридманом контрреволюция достигла своего апогея. Десятилетиями рынок переваривал отброшенные государством конечности, но теперь он добрался до самого ядра.
Как ни странно, лидирующим по эффективности идеологическим инструментом в данном процессе стало заявление о том, что экономическая идеология отныне исключается из числа приоритетов во внешней и внутренней политике США. За мантрой 'после 11 сентября изменилось все' практически удалось скрыть тот факт, что для идеологии свободного рынка и корпораций, чьи интересы она обслуживает, изменилось практически лишь то, что теперь они могли с еще большей легкостью удовлетворять свои амбиции. Благодаря всеобщему патриотическому порыву и практически полученному от прессы карт-бланш правительство Буша смогло перейти от слов к делу. Как написали в феврале 2007 года New York Times, 'без каких-либо публичных обсуждений подрядчики фактически заняли положение четвертой ветви власти в стране'.
Итак, в ноябре 2001 года, всего через два месяца после терактов, министерство обороны созвало 'небольшую группу консультантов по совместному капиталу' с опытом работы в онлайн-секторе. Их задачей было найти 'вновь появляющиеся технологические решения, способные напрямую помочь государству в его борьбе с терроризмом'. К началу 2006 года эти неформальные контакты выросли в официальное подразделение Пентагона под названием DeVenCI (Defence Venture Catalyst Initiative, инициатива по ускорению оборонных предприятий), 'полностью функционирующее агентство', непрерывно поставляющее информацию по безопасности тем предпринимателям, у которых есть политические связи; те же, в свою очередь, отыскивают в частном секторе новые перспективные фирмы, способные производить новые инструменты для слежения и других подобных целей. 'Мы - поисковая машина' - заявляет директор DeVenCI Боб Поханка (Bob Pohanka). По идеологии Буша, роль правительства состоит только в том, чтобы собирать деньги, нужные для запуска нового военного рынка, закупать лучшие из появляющихся в этом творческом котле идей, тем самым стимулируя индустрию выдавать на-гора еще больше новых технологий. Другими словами, политики создают спрос, а частный сектор предлагает всевозможные виды решений.
Министерство национальной безопасности, созданный режимом Буша совершенно новый государственный орган, яснейшим образом иллюстрирует эту новую форму управления, построенную на аутсорсинге. По словам заместителя директора научно-исследовательского отдела министерства национальной безопасности Джейн Александр (Jane Alexander), 'мы ничего не создаем; если рынок не будет изобретать все за нас, у нас ничего не будет'.
Еще один пример - 'Полевая контрразведывательная работа' (Counterintelligence Field Activity, CIFA), новое разведывательное агентство, созданное Дональдом Рамсфелдом и функционирующее отдельное от ЦРУ. 70 процентов работы для данной шпионской организации выполняют частные фирмы; как и министерство национальной безопасности, от государства в нем только внешняя оболочка. Бывший директор Агентства национальной безопасности Кен Минихан (Ken Minihan) поясняет: 'Национальная безопасность слишком важна, чтобы доверить ее правительству'. Подобно сотням других чиновников из администрации Буша, Минихан уже покинул свой пост в правительстве и нашел работу в одной из буйно расцветающих фирм соответствующего профиля (в создании которой он, как один из высокопоставленных разведчиков, принимал активное участие).
Каждым аспектом регулирования войны с террором правительство Буша стремилось максимизировать прибыльности войны как предприятия и устойчивость ее как рынка, начиная с определения врага, продолжая правилами боя и заканчивая концепцией постоянно расширяющегося масштаба боевых действий. В документе, объявляющем о начале работы министерства национальной безопасности, говорится следующее: 'В условиях современности террористы могут нанести удар куда угодно, когда угодно, и практически каким угодно оружием' - что попросту означает, что службы безопасности должны защищать от всего, всегда и везде. И не нужно доказывать реальность угрозы, чтобы оправдать нанесение удара, - вспомним хотя бы Дика Чейни с его 'доктриной одного процента' - если есть вероятность хотя бы в один процент, что нечто представляет угрозу, реагировать надо так, как будто риск составляет сто процентов. Особенно такая логика хороша для производителей различных технических устройств для слежки. Например, достаточно было заподозрить вероятность атаки вирусом оспы, чтобы министерство национальной безопасности немедленно выделило полмиллиарда долларов на то, чтобы заказать у частных компаний оборудование для обнаружения источников заражения.
Череда переименований - война с террором, война с радикальным исламизмом, война с исламофашизмом, война с третьим миром, долгая война, война поколений - не повлияла на основную суть конфликта. Суть состоит в том, что конфликт не ограничен ни временем, ни пространством, ни выбором противника. С военной точки зрения столь аморфное определение задач делает войну заведомо безвыигрышной. С экономической же точки зрения все просто превосходно: перед нами не обычная война, которая в принципе может и окончиться, а война нового типа, перманентно существующий сектор мировой экономики.
Такой бизнес-план администрация Буша предложила американским корпорациям после событий 11 сентября. Ожидался едва ли не бесконечный поток денег налогоплательщиков, направлявшийся главным образом по следующим каналам: из Пентагона (в 2005 году частные подрядчики получили 270 миллиардов, что на 137 миллиардов больше, чем аналогичная цифра на момент начала правления Буша), служб разведки, а также из свежесозданного министерства национальной безопасности. В период с 11 сентября 2001 года по 2006 год это министерство выплатило частным фирмам 130 миллиардов долларов (ранее эта сумма, превышающая, например, государственный бюджет Чили и Чехии, вообще не находилась в частном секторе).
За примечательно короткое время вокруг Вашингтона, в его ближайших пригородах замкнулось кольцо серых зданий, в которых разместились 'пусковые' офисы и 'инкубаторы' наспех организованных частных агентств. Похожая картина наблюдалась в конце девяностых в Силиконовой долине, где деньги появлялись так быстро, что конторы буквально не успевали закупать мебель для офисов. Но если в девяностых все гонялись за 'суперприложением' - новой уникальной программой, которую можно было бы продать какому-нибудь гиганту индустрии программного обеспечения (Microsoft, например, или Oracle), то теперь перед всеми маячила иная цель - технология поиска и обнаружения террористов, а главными клиентами стали министерство национальной безопасности и Пентагон. Именно поэтому 'индустрия катастроф' вдобавок ко всевозможным 'инкубаторам' породила еще и целую армию лоббистских фирм, предлагающих вывести на надежные компании с нужными людьми на Капитолийском холме. В 2001 году в секторе безопасности функционировало всего две таких фирмы, а в середине 2006 года их насчитывалось пятьсот сорок три. По словам Майкла Стедда (Michael Stedd), работающего с частным акционерным капиталом с начала девяностых, подобного стабильного потока сделок не наблюдалось никогда.
'Пузырь катастроф' раздувается так же, как раздувался некогда 'пузырь онлайн-бизнеса'; все происходит непредсказуемо и неорганизованно. Например, одним из первых хитов стали камеры слежения. Всего в США их было установлено тридцать миллионов; каждый год снималось около четырех миллиардов часов материала. Встал вопрос: кто будет просматривать четыре миллиарда часов пленки ежегодно? Тогда появился новый хит: программы для анализа записей и сопоставления эфира с ранее записанным материалом. Но и тут возникла новая проблема, а именно: идентифицировать человека по изображению можно только в том случае, когда он стоит прямо перед камерой и смотрит в объектив, чего спешащие на работу люди обычно не делают. Вследствие этого возник рынок программ для автоматического редактирования цифрового изображения. Компания Salient Stills, разрабатывающая именно такие программы, сначала ориентировалась на клиентов из СМИ, но потом выяснилось, что их товар гораздо более востребован ФБР и прочими правоохранительными органами. Учитывая объем тотальной слежки (статистика телефонных переговоров, прямой перехват, финансовая отчетность, почтовые пересылки, камеры слежения, интернет-логи), правительство буквально тонет в данных - что порождает новую волну программ, предназначенных для управления данными и оптимизации процесса поиска, и даже таких, которые якобы умеют ориентироваться в океане цифр и символов и вылавливать в нем следы подозрительной деятельности.
В девяностых годах раздавались бесконечные дифирамбы в адрес прелестей мира без границ и всемогущества информационных технологий, а также беспомощности стен и авторитарных режимов перед всепроникающим напором гласности. Сегодня же, в рамках комплекса 'капитализма катастроф', орудия информационной революции используются в противоположных целях. Предоставив гражданам возможность пользоваться сотовой связью и Интернетом, авторитарные режимы фактически превратили оба эти инструмента (через посредство приватизированных телефонных компаний и интернет-поисковиков) в мощные средства централизованного наблюдения за населением. Так, китайское правительство с помощью услуг Yahoo! устанавливает местонахождение диссидентов, а Агентство национальной безопасности США при помощи AT&T (одна из крупнейших американских телекоммуникационных компаний - прим. пер.) подслушивает телефонные разговоры граждан (правительство Буша утверждает, что уже отказалось от подобной практики). Размывание государственных границ - символ радужных перспектив глобализации - сменилось ростом объема и сложности мер безопасности при пересечении тех же самых границ, включая такие новшества, как оптическое сканирование, паспорта с биометрическими данными и запланированное строительство высокотехнологичной стены вдоль всей границы США с Мексикой (за которое Boeing и консорциум из еще нескольких компаний получат два с половиной миллиарда долларов).
Сектор информационных технологий мечется из крайности в крайность, результатом чего становится странная смесь из культур безопасности и шоппинга. Многие технологии, применяемые в настоящее время в рамках войны с террором (биометрические данные, видеонаблюдение, слежка по Интернету, анализ данных), были разработаны в частном секторе еще до событий 11 сентября - чтобы выстраивать подробные досье на клиентов и совершенствовать технологии микромаркетинга. Когда многие из этих инициатив заглохли по причине общественной неприязни к слежке в стиле 'большого брата', маркетологи и владельцы розничных сетей встревожились, но после 11 сентября все барьеры были сняты, так как страх перед террором пересилил страх жить в обществе тотальной слежки. Таким образом, теперь информацию, собранную с кредитных карточек и карточек на скидки, можно продавать не только турагентствам (ценность с точки зрения маркетинга), но и в ФБР (ценность с точки зрения безопасности), из-за чего снижается спрос на такие 'подозрительные' услуги, как карточки предоплаты для мобильных телефонов и туры в страны Ближнего Востока.
В журнале Red Herring недавно была опубликована статья, в которой описывалась программа, способная 'выслеживать террористов благодаря знанию сотен различных способов написания одного и того же имени, например, Мухаммад (в английском языке это имя действительно пишется огромным количеством способов - прим. пер.), а также способности обрабатывать терабайты данных за секунду'. Вот только иногда ловят не того Мухаммада, потому что их везде очень много - от Ирака с Афганистаном до пригородов Торонто.
Многочисленные ошибки и недоразумения, уже ставшие отличительным знаком стиля Джорджа Буша-младшего, принимают здесь просто угрожающие масштабы. Одна ошибка в работе всех этих бесчисленных электронных анализаторов - и не интересующийся политикой примерный семьянин, немного похожий внешне на кого-то, чье имя звучит немного похоже на его собственное (особенно для тех, кто ничего не смыслит ни в арабском языке, ни в исламской культуре), может быть объявлен потенциальным террористом. Более того, за составление списков подозрительных лиц и организаций тоже отвечают частные компании - равно как и за проверки имен путешествующих граждан по базам данных. На июнь 2007 года в списке потенциальных террористов, составляемом в Национальном контртеррористическом центре, числилось полмиллиона человек. А в ноябре 2006 года была выпущена новая программа под названием ATS (автоматизированная система целеустановки). Ее создатели проанализировали списки десятков миллионов пассажиров, побывавших в США, и присвоили каждому 'рейтинг потенциального риска' - на основе таких параметров, как частота приобретения билетов в один конец, выбор сидений, подписка на 'бонусные' программы, количество багажа, способ оплаты и даже выбор еды в самолете. Рейтинги составлялись без уведомления самих пассажиров. При выставлении оценки учитывались также случаи подозрительного поведения.
Основываясь на сведениях из этих более чем сомнительных источников, можно: отказать кому угодно в продаже авиабилета; не выдать въездную визу в США; и даже арестовать человека с занесением в списки 'вражеских агентов'. Достаточно лишь проанализированного плохой программой плохого снимка, неправильно написанного имени, выдернутого из контекста и неправильно понятого куска разговора. А если в таких обстоятельствах окажется не-гражданин США, то он даже не сможет узнать, какие 'улики' обеспечили ему его печальную участь, ибо правительство Буша лишило не-граждан права видеть улики в суде, а также права на честный суд и активную защиту.
Подозреваемый вполне может оказаться в Гуантанамо в недавно построенной корпорацией Halliburton тюрьме на двести человек с ультрасовременной системой безопасности. Человек, павший жертвой процедур 'чрезвычайной экстрадиции' ЦРУ (похищение на улицах Милана или на пересадке в американском аэропорту), будет перевезен на эксклюзивном Боинге-737 в так называемую 'черную точку' - одну из многочисленных секретных тюрем ЦРУ. Согласно одной публикации в журнале The New Yorker, компания Boeing давно выполняет роль 'личного турагентства ЦРУ', организовав уже 1245 спецперелетов для экстрадиции, а также обеспечивая поддержку с земли и даже заказывая номера в гостиницах. Согласно отчетам испанской полиции, заказы выполняет компания Jeppesen, дочернее предприятие Boeing. В мае 2007 года Американский союз гражданских свобод подал на эту фирму в суд, но ее представители отказались подтвердить или опровергнуть обвинения.
По прибытии на место арестованные подвергаются допросам, причем допрашивающие часто работают не на ЦРУ и не на армию, а опять-таки на частных работодателей. По словам Билла Голдена (Bill Golden), работающего в интернет-компании intelligencecareers.com, 'более половины квалифицированных работников контрразведки работают на [частных] подрядчиков'. Естественно, что ради сохранения выгодных контрактов частники пойдут на многое, чтобы извлечь из подозреваемых 'уличающие данные', столь нужные заказчикам в Вашингтоне. Получается порочный круг злоупотреблений: под пыткой любой признается в чем угодно, лишь бы перестали пытать, а это, в свою очередь, дает основание применять для извлечения признаний любые средства, не гнушаясь ничем, в том числе и малой надежностью свидетельств, данных под давлением.
Играет свою роль и 'низкотехнологичные маркетинговые решения' в сфере безопасности, а именно - готовность выплачивать крупные суммы кому угодно за любую информацию о террористах. Во время активной фазы войны в Афганистане американские разведчики объявили о награде в сумме от трех до двадцати пяти тысяч долларов за каждого выданного боевика 'аль-Каиды' и 'Талибана'. На многочисленных американских листовках, распространявшихся в Афганистане, говорилось: 'Богатство и власть, о которых ты и не мечтал!'. Одна из таких листовок стала уликой в рассматривавшемся в 2002 году в суде федерального уровня деле о нескольких заключенных в Гуантанамо. 'Вы можете получить миллионы долларов за помощь силам, борющимся против 'Талибана' - . . . Этого будет достаточно, чтобы обеспечить вашу семью, вашу деревню, ваш род до конца вашей жизни' - говорилось в ней.
Вскоре после этого тюремные камеры в Баграме и Гуантанамо переполнились пастухами, таксистами, поварами и лавочниками, каждый из которых, по словам доносившего (и вознагражденного), представлял смертельную опасность.
По собственным данным Пентагона, 86 процентов заключенных в Гуантанамо были выданы самими боевиками в Афганистане и Пакистане после объявления о наградах. На декабрь 2006 года Пентагон освободил из Гуантанамо 360 заключенных (из 759 арестованных в период с 2001 по конец 2006 года). Агентству Associated Press удалось найти следы двухсот сорока пяти освобожденных; двести пять из них по возвращении на родину были полностью оправданы. Приведенные данные ясно свидетельствуют о качестве разведданных, основанном на 'рыночном подходе' к поиску террористов.
Всего за несколько лет 'индустрия национальной безопасности', до событий 11 сентября едва существовавшая, разрослась до размеров, превышающих размеры Голливуда и музыкальной индустрии. Но удивительнее всего то, как мало это индустрия освещена и как мало о ней говорится как о секторе экономики, а ведь она представляет собой беспрецедентное сочетание неограниченной полицейской власти с неограниченным же господством капиталистических отношений, этакий гибрид гипермаркета с секретной тюрьмой. Информация о том, представляет ли человек потенциальную угрозу национальной безопасности, свободно продается наравне с информацией о том, кто покупает книги о Гарри Потере, кто заказывает круизы по Карибскому морю, а кому больше понравится путешествие на Аляску. Такая ситуация не только создает благодатную почву для шпионажа, но и бесконечно усиливает то ощущение страха и угрозы, которое вызвано самим существованием 'индустрии катастроф'.
В прошлом возникновение новых секторов экономики (революция Форда, бум информационных технологий) всегда приводило к бурным обсуждениям и спорам о том, как появление новых способов генерации богатства повлияет на функционирование американского общества как культуры, на то, как мы путешествуем, даже на то, каким способом наш мозг обрабатывает информацию. 'Экономику катастроф' никто всерьез не обсуждает. Разумеется, кое-что сказано было - обсуждался вопрос о конституционности закона о патриотизме, вопрос о задержании на неопределенный срок, о пытках и чрезвычайных экстрадициях, однако никто не заикался о том, что все эти действия осуществляются как оплачиваемые услуги, на коммерческой основе. Те незначительные дебаты, которые велись на эту тему, свелись к обсуждению отдельных случаев отмывания денег на войне и скандалов с коррупцией, а также традиционному ломанию рук насчет того, что правительство неспособно как следует контролировать работу частных подрядчиков. Более широкие и глубокие аспекты обсуждаемого феномена затрагивались куда реже, а ведь ситуация складывается угрожающая - полностью приватизированная война, спланированная так, чтобы вестись бесконечно.
Часть проблемы в том, что 'экономика катастроф' была спланирована за кулисами. В восьмидесятых и девяностых годах новые секторы экономики заявляли о себе во весь голос. Особенно ярким было явление сектора информационных технологий с развернутой вокруг него беспрецедентной шумихой и бесконечными репортажами и интервью с молодыми и решительными главами фирм, фотографирующимися на фоне собственных самолетов, с пультами дистанционного управления от собственных яхт и на фоне собственных идиллических домиков в горах под Сиэтлом. Комплекс катастроф генерирует не меньше богатства, однако мы почти ничего не знаем об этом. Тем временем, за период с 2001 по 2005 годы доход директоров тридцати четырех частных предприятий в секторе безопасности вырос в среднем на 108 процентов, а в остальных секторах аналогичная цифра составила 6 процентов!
Вот что сказал о пузыре войны с террором Питер Свайр (Peter Swire), работавший советником по конфиденциальности в правительстве Клинтона. 'Правительство озабочено священной миссией сбора информации, а индустрия новых информационных технологий отчаянно ищет новые рынки'. Другими словами, налицо ситуация корпоратизма: мощные корпорации сотрудничают с сильным государством и беззастенчиво контролируют простых граждан.
_____________________________
Путь Америки к фашизму ("The Guardian", Великобритания)
Мир больше не пляшет под дудку Америки ("The Independent", Великобритания)
Генри Миллер: США между гениями и лунатиками ("La Jornada", Мексика)
