Сходство между Роджером Бэконом и Ноамом Хомским

Признаемся, что у каждого из нас есть своя собственная языковая теория. Это не физика или химия, где уважительный страх перед природой наблюдаемых явлений удерживает нас от легкомысленных попыток их объяснения. А вот с языком все наборот. Может быть, благодаря простому факту, что все мы говорим, а может быть, - из-за легкости получения данных, мы чувствуем, что вольны дать естественное «объяснение» этого феномена. Такое положение дел не только характеризует нас как личностей, но и является характеристикой преобладающей культуры исторического периода нашей цивилизации. В результате мы имеем уникальное изобилие в истории мысли: практически каждая эпоха, каждая культура предложила свою теорию о природе человеческого языка. Прослеживая развитие этих специфических размышлений, мы можем получить образец «духа времени», то есть картину общего представления о реальности, как будто бы размышления о языке составляют что-то вроде «гомеровского вопроса» в истории человека. Язык раз за разом объясняли как исторический, социальный, божественный или биологический факт. Несомненно, мы сталкиваемся со специфической ситуацией, и совсем нелегко понять, насколько больше сегодня мы знаем о языке по сравнению с прошлым, - при условии, что мы, действительно, знаем больше.

Ситуация похожа на ту, когда мы смотрим на звездное небо, где звезды — это мнения о языке, которые сформировались на протяжении многих лет. Инстинктивно мы не можем удержаться, чтобы не "создать" собственные созвездия: некоторые - очевидные, другие - не очень, а третьи — малоправдоподобные. Но ночное небо имеет и другие особенности. Мы знаем, что не все звезды, которые мы видим, продолжают существовать: свет, который до нас доходит, это свет прошлого, который все еще в пути, а сама звезда, может быть, уже погасла. Следовательно, небо одновременно напоминает музей натуральной истории и зоопарк: рядом с живущими животными мы видим следы тех, которые уже вымерли. Так наши созвездия в основом представляют собой не только произвольные построения, но и в некотором смысле являются миражами, составленными из звездных привидений. То же самое происходит с теориями о языке. Существует множество мнений: некоторые актуальны, другие находятся в упадке, третьи периодически повторяются; но часто мы не отдаем себе в этом отчета, и в теории языка, как и в случае со звездным небом, каждый выстраивает свое избранное созвездие.

Блестящим примером того, как трудна и часто обманчива интерпретация языковых идей, является следующая цитата: «Грамматика - одна и та же во всех языках - как следствие того, что ее составляет, хотя могут быть и случайные отклонения». Какой эпохе соответствует это утверждение? Без точной даты эту мысль можно прекрасно приписать современному лингвисту, - из тех, кто принадлежат к течению, возникшему во второй половине ХХ века в Соединенных Штатах благодаря Ноаму Хомскому. Действительно, с тех самых пор мы знаем, что, если отвлечься от произвольности, с которой связываются звуки и их значения, то структура языков не может изменяться по нашему усмотрению, поскольку она обусловлена нейробиологическим строением нашего мозга, выражением которой она и является. Однако, процитированная выше мысль основана не на экспериментальных данных, а является выводом из философских, и в особенности - теологических размышлений.  Эта фраза извлечена из произведения францисканца Роджеро Бэкона, знаменитого философа, заслужившего титул "Удивительный доктор" («Doctor Mirabilis») и работавшего в Париже в середине XIII века.

По мнению Бэкона, существует только один язык, потому что он отражает структуру реальности, а действительность, естественно, - только одна. А по мнению Хомского, существует только один язык, потому что языки являются выражением биологически определенного проекта. Правила двух языков, которые кажутся совершенно различными, являются на самом деле только макроскопическим эффектом некоторых (малых) степеней микроскопической свободы, свойственной языкам. Этот факт, безусловно, поражает, но не более, чем тот факт, что различие между свиньей и стрекозой обусловлено количеством и расположением четырех азотистых оснований в полимерной цепочке  ДНК. Следовательно, два различных подхода - нейробилогический и теологический - практически несовместимые между собой, сходятся в выводе.  Но в подходах, которые привели к одинаковому выводу, открываются совершенно разные сценарии. Например, биологическая гипотеза Хомского фактически является сегодня теоретической базой для исследований нейробиологического типа в области языка, которые дают удивительные, и в каком-то смысле дестабилизирующие результаты.

Эта совсем не изолированная ситуация в развитии лингвистической мысли приводит нас к неожиданному заключению: в науке, как и во всем, подход, который приводит к выводу, имеет такое же значение, как и сам вывод, потому что он лежит в основе решения о последующих шагах в разработке мысли. А поскольку наука предполагает непрерывные исследования, то методы, открытые при разработке новой теории, и постановка новых вопросов имеют собственную ценность, то есть - важен не только сам результат. Можно сказать, что не все созвездия, которые мы конструируем, полезны для выработки маршрута. Правильность выбора в конце концов можно измерить только соответствием действительности. Сказанное в равной мере относится и к области человеческого языка.