О новой книге Рушди: «Таким образом жизнь была прервана фетвой»

Человек пишет книгу, и это навсегда меняет его жизнь. Рассказ Салмана Рушди через двадцать лет после фетвы, смертного приговора, который публично вынес Хомейни, драматичен. Это тема его новой книги. Она захватывает, как обычно захватывают литературные шедевры. В еженедельнике «Нью-Йоркер» был напечатан отрывок из этой книги.

Эти страницы должны прочесть в особенности те, кто в эти годы с огромной легкостью интерпретировал вынесенный ему приговор как ловкий прием средств массовой информации, полезный для продажи книги, или ставил под сомнение его деятельность фразами типа «Рушди везде» или «он под охраной, но он большой любитель жизни и женщин». Эти банальности повторялись  как литания.

Таким образом, ты как бы осужден дважды. С одной стороны, бежишь от тех, кто приговорил тебя к смертной казни, и все-таки стараешься продолжать жить, с другой стороны, часть общества относится к тебе критически, потому что считает, что преследуемому не подобает продолжать вести общественную и личную жизнь. Но в глубине души ты понимаешь, что твоя истинная вина заключается в том, что ты еще жив. Преследование никогда не сопровождается истинной солидарностью. Ты ждешь поддержки, но ее нет даже со стороны самых близких людей, которые начинают чувствовать себя неадекватными, не на высоте положения. Бывает еще хуже, когда по прошествии времени они дают тебе понять, что ты виноват в том, «что разрушил их жизнь», «что они должны ссориться с твоими клеветниками, чтобы защитить тебя».

Отрывок, опубликованный на страницах еженедельника «Нью-Йоркер» под заголовком «Исчезнувший» ( «Lo scomparso») (сама книга, которая выйдет 18 сентября, называется «Йозеф Антон» («Joseph Anton»), в Италии ее выпускает издательство «Мондадори»), повествует об ударе, который получил Салман Рушди при известии о фетве и о его первом периоде жизни под охраной. Это совершенно другая жизнь, поменялось все: местожительство, имя (Йозеф Антон — это новое имя, которое он должен был носить по требованию полиции), стиль жизни, привычки, отношения, все. С этого момента он «перестает быть Салманом даже для друзей и становится Рушди». Чтобы подчеркнуть эти различия, он в книге говорит о себе в третьем лице.

Это третье лицо проложило глубокую борозду между нынешним Салманом и Салманом тех первых ужасных моментов. Рушди вспоминает, что он получил известие о приговоре от журналистки ВВС, которая позвонила ему домой еще до звонка из полиции. Это всегда так, если ты общественный персонаж, то найдется журналист, который узнает вещи, которые тебя касаются, прежде тебя самого. За звонками журналистов последовали потоки обвинений и критики. Доходило до того, что ему заявляли, что его книга — это не литературное произведение, а только оскорбление. Бесполезно показывать, что если бы хотели оскорбить его — просто оскорбить! - то могли бы это сделать «гораздо быстрее».

Правда заключалась в том, что его произведение перестало быть книгой и превратилось в нечто другое. И даже тому, кто руководствовался наилучшими намерениями и пытался его защитить, отправляясь от того, что он написал, от его собственных слов, не удавалось это сделать. Его «Сатанинские стихи» превратились в альтернативную несуществующую версию, что делало его ненавистным для одной части общества и паладином свободы выражения для другой. Известие о фетве пришло в трудный момент его личной жизни. У него не все ладится с женой, но она решает противостоять приговору вместе с ним. На этих страницах стержень рассказа заключается в местоимении «мы», что Рушди описывает как «смелый поступок».

Когда вы дружите или любите осужденного, то  «мы» - это самое редко встречающееся и смелое слово, которое можно произнести, потому что это означает принять тяжесть и риск ситуации, не бросить, не указывать пальцем на того, кто в этой ситуации оставил тебя. При этом ты осознаешь, что приговор за несколько часов разрушает все: чувства, связи, желания. Смертный приговор несет с собой не только страх и боль, которые только можно себе представить, но дело осложняется тем фактом, что подробности распространяются средствами массовой информации.

Больше нет возможности справиться с ситуацией как с частным случаем среди домашних стен, потому что все вокруг знают о положении вещей. Это создает непоправимое короткое замыкание: как бы ты не спрятался, ты остаешься видимым. Это шизофренический сценарий спрятавшегося человека, которого все видят. Ты знаменит, но в своей жизни ты больше не можешь принимать никаких самостоятельных решений, даже не можешь сам выбрать себе дом. И ты беспокоишься не только за себя, но в особенности за свою семью, так как чувствуешь свою ответственность за нее. Первая мысль Рушди после известия о приговоре была о его сыне Зафаре «девяти лет и восьми месяцев». С этого дня он стал считать каждое мгновение, не проведенное вместе с ним, каждый его день рождения, не отмеченный вместе, каждый праздник.

Рушди рассказывает, как трудно было объяснить ребенку, почему его отец никогда не сможет отвести его на детскую площадку или в школу. Больше никогда Зафар не сможет спокойно и гордо сказать, что он сын Рушди, как другие говорят о своих о отцах. Чтобы его успокоить, он заверяет сына, что будет ему звонить каждый день в семь часов вечера. Салман пунктуально делает это каждый вечер до тех пор, пока однажды никто не берет трубку в назначенный час. Чем больше проходит времени, тем больше мысль о банальном опоздании замещается страхом, что случилось худшее. После часа с четвертью бесплодных звонков полицейские едут, чтобы прояснить ситуацию: они находят дверь распахнутой, а свет зажженным.

Время идет, и перед глазами Рушди встают образы его сына и первой жены, лежащих без жизни на земле, в луже крови. К счастью, дело было в неожиданной помехе, в препятствии, но эти мгновения террора объясняют то, что действительно переживает любой, живущий под угрозой смерти: если враги не могут достать тебя, то они расправятся с членами твоей семьи.

Ты боишься, что недостаточно хорошо спрятал их, раскаиваешься в том, что не смог обеспечить им безопасную жизнь, уберечь от боли.

А потом вокруг тебя охранники, которых ты прежде никогда не знал, но которые вдруг становятся близкими тебе, как никто другой. Эти люди, совершенно далекие от твоей жизни, посвященной книгам, долгим часам за письменным столом, стараются не нарушать твой мир, уже опрокинутый, они пытаются не только защитить тебя физически, но и обеспечить тебе сносное существование. Иногда случалось так, что полицейские отступали от жестких правил протокола и сопровождали его и Зафара в луна-парк, позволяли поиграть в регби, предоставляя ему короткую возможность пожить нормальной жизнью. Для тех, кто живет под охраной, такие моменты становятся исключениями, а иногда они просто невозможны. Ты надеешься, что для тебя когда-нибудь вернется нормальная жизнь, но ты знаешь, что   обманываешь самого себя.

В тот день, когда ему дали охрану, Рушди сказал Зафару и своей бывшей жене Клариссе то, что ему сказали полицейские: «Все это кончится через несколько дней». Так всегда начинается жизнь человека, которому грозит смерть. Его охраняют: «только несколько дней». А проходят  годы и годы.