ГОНКОНГ — Технологические инновации на протяжении 250 лет были двигателем экономического развития. Однако экономика инноваций очень различается для тех, кто находится в авангарде, и тех, кто следует за ними в попытке догнать.
Для тех, кто находится в авангарде, инновационная экономика начинается с открытия и завершается спекуляцией. Прогресс идет путем проб и ошибок, от научных исследований к определению коммерческого применения новых технологий. Стратегические технологии, которые неоднократно трансформировали рыночную экономику – от железных дорог до Интернета – требуют строительства сетей, чья польза не может быть определена в момент их разворачивания.
Следовательно, в авангардных странах инновации зависят от источников финансирования, которые отделены от забот об экономической ценности; поэтому они не могут быть сведены к оптимальному распределению ресурсов. Общепринятая функция производства в неоклассической экономике предполагает опасно обманчивую лупу, через которую интерпретируются инновационные процессы в авангардных странах.
Финансовые спекуляции были и остаются одним из необходимых источников финансирования. Финансовые пузыри появляются всюду, где возникает ликвидность рынков активов. Действительно, объекты подобных спекуляций способны поразить воображение: луковицы тюльпанов, золотые и серебряные рудники, недвижимость, долги новых наций, корпоративные ценные бумаги.
Иногда объектами спекуляций становились фундаментальные технологии – каналы, железные дороги, электрификация, радио, автомобили, микроэлектроника, вычислительная техника, интернет – в которые спекулянты привлекали капитал куда более крупных размеров, нежели могли бы предложить «рациональные» инвесторы. Из неизбежно следующего за этим краха возникает череда новых экономик.
В дополнение к роли спекулянта, государства-активисты сыграли несколько ролей в стимулировании инноваций. Они были наиболее эффективными, когда преследовали политически легитимные миссии, которые выходят за рамки узких экономических расчетов: социальное развитие, национальная безопасность, борьба с болезнями.
В Соединенных Штатах правительство строило трансформационные сети (сети шоссейных дорог между штатами), массово субсидировало их строительство (трансконтинентальные железные дороги) или играло основополагающую роль в их разработке и раннем развитии (интернет). Государства-активисты по всему миру развивают фундаментальные науки и выступают в качестве первых пользователей новых продуктов – результатов развития науки. Достаточно упомянуть один важный пример – за четверть века, начиная с 1950 года, министерство обороны США выполнило обе роли при создании основ современной цифровой экономики.
Для стран, следующих за лидерами инноваций, путь очевиден. Меркантилистская политика защиты и субсидий была эффективным инструментом для экономически активных стран. В США первые прибыльные текстильные фабрики грубо нарушали британские патенты. А упорное развитие частного предпринимательства поддерживалось широким кругом государственных инвестиций, гарантий и защитных тарифов, подразумеваемых «американской системой», вдохновленной Александром Гамильтоном и созданной Генри Клеем.
Великий, но забытый немецкий экономист Фридрих Лист, один из последователей Гамильтона, в 1841 году в своей Национальной системе политической экономии нарисовал инновационную дорожную карту для своей страны. Она неоднократно использовалась: Японией в начале последних десятилетий 19 века, азиатскими тиграми во второй половине 20 века и в Китае в настоящее время.
Лист обратил внимание на то, как перерождение Великобритании в «первую промышленную нацию» в конце 18 века зависело от предшествующей этому процессу государственной политики по содействию развитию британской промышленности. Он писал, что «если бы англичане оставили все на самотек, то бельгийцы бы до сих пор производили ткани для Англии, а она бы продолжала оставаться кошарой для [Ганзейского союза]».
Логически последовательные программы содействия нагоняющему экономическому развитию относительно просты. Однако переход от преследования к лидерству в авангарде инновационной экономики является более сложным и труднодостижимым делом.
США удалось совершить этот переход приблизительно между 1880 и 1930 годами, сочетая профессионализацию управления и спекулятивный вкус к новым технологиям – электрификация, автомобили и радио, а также государственную толерантность к огромным монополиям эпохи второй индустриальной революции, которые вложили свои сверхприбыли в научные исследования. Вызовы национальной безопасности после второй мировой войны стали легитимным обоснованием для экономически активной страны расширить лидерство Америки.
Пока еще не ясно, добьются ли успеха экономические тяжеловесы Восточной Азии в процессе перехода от нагоняющего развития к лидерству. Для начала, «национальные чемпионы» фазы преследования должны открыть доступ для конкурентных атак. В целом, роль государства должна переместиться от выполнения строго определенных программ к экспериментам на базе проб и ошибок, а также терпимости к неудачам предпринимателей. И также должен быть обуздан изнурительный и кажущийся неизбежным в ходе экономических революций «коррупционный налог», как это было сделано в Великобритании 19 века и в Америке в 20-х годах.
В этом заключается момент стратегической неопределенности. «Сделанная в Америке» цифровая экономика демонстрирует достаточный импульс для частного сектора. Однако роль лидера в последующей новой экономике – низкоуглеродной – пока вакантна. Америка страдает от последствия усилий продолжительностью в поколение, направленных на то, чтобы сделать государство нелегитимным в качестве хозяйствующего субъекта. Европа погрязла в своем оксюмороне приверженности «экспансионистской налогово-бюджетной экономии».
Сможет ли Китай справиться с политическим, культурным и экономическим переходами, которые необходимо совершить для того, чтобы взять на себя роль лидера? Я нахожу интригующей идею вернуться почти на 200 лет назад и рассмотреть политическую экономию Великобритании в тот момент, когда первая промышленная революция набирала обороты.
Англия 1820 года управлялась коррумпированной олигархией, которая правила при помощи скрытого сотрудничества с национальными религиозными учреждениями. Политическая легитимность оправдывалась страхом анархии, ужасающая реальность которой, еще свежая в памяти живущих, могла быть видна на противоположном берегу Ла-Манша. Деспотичные и драконовские репрессии были правилом: согласно «кровавому кодексу» уголовного правосудия более 100 преступлений карались смертью или ссылкой на каторгу. Патентная система снискала печальную известность своей дороговизной и недоступностью.
Правители Англии тщетно пытались сдержать самый масштабный взрыв экономической энергии и финансового богатства в истории человечества. Англия преобразовалась за время жизни целого поколения. От Великого закона о реформе 1832 года к отмене хлебного закона 1846 года и потом, к реформе государственных служб, запущенной в 1853 году, и Закону о народном представительстве 1867 года, Британия прокладывала свой уникальный путь к относительно стабильному и устойчивому демократическому капитализму.
Без сомнения, путь Китая будет отличаться настолько же, насколько отличаются процессы, с помощью которых он достиг своего нынешнего потенциала. И независимо от того, будет ли этот путь таким же прогрессивным, как английский, он позволит определить, кто наденет на себя мантию глобального экономического лидерства.
Уильям Джейнуэй (William Janeway) – директор и старший советник инвестиционного фонда Warburg Pincus, приглашенный преподаватель экономики в Кембриджском университете.
