За две последние недели я посмотрел два первых сезона «Ходячих мертвецов» и «запал» на события третьего сезона, хотя пока еще не видел его. Меня подспудно что-то гложет в этом фильме - какая-то мысль, которую выгравировали другие картины, но которой мы редко уделяем внимание.
Но вдруг, как почти во всех постапокалиптических фильмах, главные герои вынуждены отправиться в путь. В действительности, произойди нечто подобное, люди поступили бы как раз наоборот. Они жили бы в знакомых им помещениях, ходили бы по одним и тем же улицам, где со временем у них возникло бы ощущение некоего комфорта. Главный элемент этого мысленного эксперимента из жанра постапокалиптики сохранился бы и в реальном мире: разрушение существующего порядка, потребность в поисках, которые уводят все дальше и дальше от дома. Но такая потребность была бы реализована в виде расширения радиуса поисков, а не в бегстве за горизонт. «Я - легенда» (I, Legend) - это, пожалуй, исключение, доказывающее общее правило. В этом фильме главный герой на протяжении всей картины остается дома, укрепляя свое пригородное жилище, готовясь к наступлению конца света.
В постапокалиптике города неизбежно превращаются в опустевшие смертельные ловушки – либо из-за многообразия зомби, либо просто из-за вспышек заразы. Такие истории усиливают опасность городов самыми разными способами. Главная идея заключается в том, что бесподобные возможности для грабежа и мародерства не стоят того, чтобы оставаться в этих городах. Лучше двинуться в путь, лучше поискать место получше. Почти каждая история из постапокалиптики - это история о путешествии.
Читайте также: Как Чехов помог создать великую стратегию холодной войны
Мне кажется, этот жанр пробуждает в нас инстинкт охотника и собирателя, создает представление о том, что природа в переломные моменты может опрокинуть наши карточные домики. А когда исчезает цивилизация, когда рассеивается коллективная иллюзия, существовавшая последние шесть тысячелетий, тогда мы возвращаемся к своим корням, к самому началу. Это возвращение в общество охотников-собирателей, где нет производства, нет сельского хозяйства, а есть только скитания и попытки отыскать, собрать что-то. А еще есть нескончаемая война с природой и с другими племенами. Есть кровавые закаты и все такое. Так что ради правдивости метафоры из городов следует убраться. Мы должны превратиться в бродяг и скитальцев, что еще больше подходит для современной Америки с нашим преклонением перед автомагистралями и большими пустыми пространствами.
Мы грабим и опустошаем мир, который двигается мимо нас, но в этом есть какое-то знакомое ощущение, не правда ли? Это ностальгия, причину которой мы из собственного жизненного опыта вычленить не можем. Десять тысяч лет тому назад мы рылись в мусоре нашей природы. Сегодня мы роемся в останках нашего собственного общества. Но позывы - те же, и жизнь - та же самая. Это мир без созидания, мир, в котором мы не можем построить автомобиль, как не можем создать лошадь. В этом мире все знания находятся в сфере магии, а человек владеет лишь тем, что несет с собой.
Включение в сериал такого персонажа, как Дерил, является очень важным для такого фильма, как «Ходячие мертвецы». Это человек, способный выжить в мире природы. Он должен быть необразованным, человеком из самых низов старого мира. И дело тут не в том, что он сумел подняться в этом жестоком новом мире, просто все остальные опустились. Навыки собирательства Гленна функционально ничем не отличаются от умений Дерила. Просто они обирают разные кусты.
Также по теме: Как классовая борьба формирует мир
Любопытно, что в этом сериале нет эквивалента профессору социологии Глену Бэйтману из романа «Противостояние», который анализирует и осмысливает новый мир, а не только пытается в нем выжить. «Ходячие мертвецы» просто не могут себе позволить иметь такого героя, потому что человек зрячий и думающий обязательно разрушит четвертую стену, одновременно уничтожив все то, что пытаются показать авторы фильма. В политологии существует старый трюизм, что великие демократические революции 19-го века могли произойти подобным образом лишь однажды, потому что у всех после этого была возможность бросить взгляд в прошлое, была этакая дорожная карта. Революции, если они настоящие, могут произойти только один раз, когда участники игры не знают их правил, а поэтому не могут уничтожить друг друга, дабы подтасовать результаты.
У персонажей «Ходячих мертвецов» эти знания удаляются частичка за частичкой. Знания и дар предвидения старого режима постепенно исчезают, когда умирают его представители, а лучшие из них либо погибают, либо сдаются. Звучит призыв к военным, но их танки бессмысленны и мертвы. Выживших солдат в массовом порядке уничтожают. Центр по контролю заболеваний оказывается беспомощным, а затем и вовсе превращается в воронку. Форт-Беннинг исчезает. На ферме Хершела Грина они находят проповедника, этакую твердую длань Бога. Неслучайно то, что затем появляется Губернатор - как напоминание о старой власти, как надежда на будущее. А тюрьма, этот большой паноптикум, превращается в убежище.
Читайте также: «Крепкий орешек» убило бессмертие героя
Все эти события являются постепенным процессом уничтожения остатков государства и порождения ада, являющегося логическим завершением либертарианского позыва, контрапунктом на любые аргументы против государственной власти. С определенной точки зрения, государство является нашим величайшим изобретением, несмотря на все творимые им ужасы, когда во главе его стоят темные силы. Это обязательное условие всего того, что мы обычно считаем триумфом цивилизации. Письменность, электричество, наука, искусство. Все это лишь пущенная по ветру пыль, если на страже данных достижений не стоит ревностно государство, прикрывая колеблющееся пламя от вихря.
И конечно же, Рик - полицейский, символ старого порядка, ставший главным лишь по той простой причине, что по привычке надел свою чертову форму. Он сам принимает непростые решения. Он – это государство, незыблемое, как земная твердь.
Нам трудно пересказать историю создания государства, выйти за пределы его существования и взглянуть на это государство со стороны. Государство существует везде, и оно всегда существовало на протяжении написанной истории, за редкими и непродолжительными исключениями. А мы превращаем в фетиш эти взгляды на формирование государства, на вынимающего свой револьвер шерифа, который должен навести порядок на Диком Западе. Но чтобы пересказать эту историю с самого начала и с понятными нам героями, нужен сюжет, начинающийся с цивилизации, которая затем разрушается и истирается в пыль. Сюжет, автор которого готов убить любого, у кого имеются нравственные ориентиры из старого мира, кто готов проломить четвертую стену и рассказать персонажам, как это делалось прежде.
Единственный способ вновь пережить рождение цивилизации состоит в том, чтобы сначала разрушить ее.
