То, что русские люди чрезмерно подвержены пьянству, превратилось в клише иностранных статей, посвященных этой стране, уже в самом начале эпохи современности. Как в 1568 году написал Ричард Турбервайл (Richard Turbervile), «Их единственное желание – пить, единственное, чем они гордятся, это кружка,/ А трезвой голове всегда нужно руководство». В книге Оливера Буллоу (Oliver Bullough) The Last Man in Russia («Последний человек в России») этот старый нравственный упрек приобретает новый смысл. Автор обвиняет алкоголь в демографическом и психологическом крахе русской нации, в опустевших и гниющих деревнях, разбросанных по всей стране, в катастрофическом уровне смертности в результате несчастных случаев, в печальных показателях средней продолжительности жизни и младенческой смертности. Из общей картины выбивается только Москва, стремительно развивающаяся столица, которая «высасывает» ресурсы всей страны. Однако процветающая столица в одиночку не сможет вылечить страну от духовного недуга, который заставляет людей пить. «Российская нация увядает изнутри», - утверждает Буллоу.
Если бы книга The Last Man in Russia была исключительно обличительной, она вряд ли заслуживала внимания. Существует масса книг о современном российском обществе – написанных Джеффри Хоскингом (Geoffrey Hosking), Каролиной Хамфри (Caroline Humphrey), Аленой Леденевой (в своей работе Буллоу о них не упоминает), в которых речь идет о проблемах морального разложения и отсутствия веры в гораздо менее мелодраматическом и более замысловатом ключе. Но даже несмотря на то, что в книге Буллоу речь идет о повсеместном алкоголизме, в ней все же есть несколько «белых пятен». Очевидно, Буллоу считает, что из всех российских лидеров только Горбачев был на самом деле заинтересован в борьбе с алкоголизмом. «Средняя продолжительность жизни, - пишет он, - снова резко выросла в 1980-х годах, когда Михаил Горбачев жестко ограничил доступ к алкоголю». Он забывает о лавине брошюр, посвященных опасностям дружбы с «зеленым змеем» алкоголизма, которые выпускались советской прессой, рынком товаров массового производства и специалистами начиная с 1960-х годов (стоит признать, однако, что это давало весьма скромные результаты), а также о том, что советская статистика зачастую отражала не реальные результаты подобных резонансных кампаний, а скорее желаемые результаты, на которых настаивали власти.
К счастью, проповедь о дисфункциональности России является только частью задумки Буллоу. В этой книге морализирование сопровождается поучительными примерами: Буллоу рассказывает о жизни отца Дмитрия Дудко, удивительного православного священника, служившего в 1960-е и 1970-е годы. Он стал одним из представителей первой когорты, которой снова стало доступным теологическое образование в семинариях и духовных академиях, возобновивших работу после заключения договора между Сталиным и Православной церковью и восстановления Московского патриархата в 1943 году. Однако Дудко вынужден был прервать свое образование, после того как его сокурсник донес на него и будущий священник оказался в одном из лагерей Инты, небольшого городка в Республике Коми, основанного заключенными.
В конце концов, Дудко закончил Московскую духовную академию и в 1970-е годы стал выдающейся фигурой религиозного возрождения в Советском Союзе. В своей церкви на окраине Москвы он проводил беспрецедентные и едва ли законные дискуссии по вопросам нравственности и духовности – в том числе об абортах, распаде семьи и злоупотреблении алкоголем, которые волновали его прихожан. Их диалоги были настолько популярными внутри и за пределами сообщества верующих, что отца Дмитрия перевели в другой, более удаленный от центра приход. В 1980 году (в период политических репрессий, сопровождавших вторжение советских войск в Афганистан и подготовку к проведению Олимпийских игр в Москве) Дудко арестовали. За этим последовал трагический поворот судьбы, который стал основой финала книги Буллоу и который объясняет практически полное исчезновение Дудко из новейшей истории. Сторонник межконфессионального диалога вдруг превратился в ярого антисемита и ультранационалиста.
В книге Буллоу стиль повествования о жизни Дудко нельзя назвать традиционно биографическим. Скорее этот рассказ становится мотивирующей силой, которая движет Буллоу в его собственной разведывательной экспедиции, когда он посещает унылые места, где служил Дудко, и беседует с людьми, знавшими его. Сидя в бывшей Библиотеке имени Ленина, он изучает множество буклетов военного времени, выпущенных немецкими захватчиками, и убеждается в несправедливости обвинения брежневской эры в том, что Дудко публиковал свои стихи в этих рупорах коллаборационизма.
Обладая даром самоиронии, Буллоу описывает забавные ситуации, в которые он попадал во время путешествия по России. К примеру, он долго и с трудом добирается до деревни в Брянской области, где, по его мнению, родился Дудко, и узнает, что священник родился в совершенно другой деревне почти с таким же названием, до которой нужно ехать целый день. Когда он добрался до Инты, ему пришлось долго торговаться, чтобы снять унылый номер в отеле «Северянка» за цену, которую заплатили бы за него русские, а не за ту чрезмерно завышенную цену, которую запросили у первого за всю историю города иностранца. Сначала к путешественнику отнеслись с насмешкой, когда он стал задавать вопросы о местном музее: директор музея «потребовала у меня паспорт и документ о журналистской аккредитации… она спросила у меня, что я уже успел узнать… “Значит вам известно больше, чем нам”, - холодно сказала она, добавив, что больше не может мне ничем помочь».
Пыльные панельные многоэтажки маленьких типовых городов, опустевшие деревенские дома с их неромантичным хламом («В шкафу до сих пор было несколько дешевых летних платьев, а на стене висели в ряд подходящие к ним пояски») и уютный беспорядок в кабинетах и квартирах бывших диссидентов описаны в этой книге чрезвычайно выразительно. Буллоу мастерски передал не только то, насколько утомительной и сбивающей с толку может оказаться поездка по России, но и то, как неожиданные проявления доброты способны восстановить моральный дух путешественника.
Заключительные эпизоды The Last Man in Russia внушают надежду: прихожане маленькой церкви, которые сохранили чувство принадлежности к коллективу и без которых путешественник полностью потерял бы доверие к России, общественные протесты против выборов 2011-2012 годов, а также встреча на московском кладбище святой Параскевы с женщиной, пьющего мужа которой отец Дмитрий спас от самоубийства.
Эта книга наталкивает нас на мысль о необходимости скорее эмоциональных, чем интеллектуальных выводов: она представляет собой своеобразный маятник чувств, от эйфории до отчаяния и обратно, с которым мы сталкиваемся в некоторых рассказах Чехова, а вовсе не логически аргументированные рассуждения. Хотя Буллоу в первую очередь сосредотачивает внимание на своих переживаниях, его рассказ нельзя назвать чрезвычайно рефлективным. Если бы он был таковым, тогда автор, возможно, попытался бы выяснить, не связан ли нынешний интерес британцев к пьяной и разлагающейся культуре России с недугом еще одной постимперской страны, погрязшей в заблуждениях относительно своего величия: страны, в чьей национальной церкви царит беспорядок, чье общественное единство было принесено в жертву погоне за прибылью и чье беспробудное пьянство является признанным социальным недугом.
