Со времен моей первой поездки в Хорватию в 1995 году страна успела вступить в Европейский Союз. Но что же стало с молодыми хорватами, которые повстречались мне в те времена?
Когда я приехал в Славонию в июле 1995 года, война шла уже почти четыре года. Этот аграрный регион находится на северо-востоке Хорватии между Венгрией и Боснией и граничит с Сербией по Дунаю. Я тогда был еще несовершеннолетним подростком, а на голове у меня красовалась голубая бейсболка с 12 звездами: наша гуманитарная миссия финансировалась по программе «Эхо» Европейского Союза.
18 лет спустя, 1 июля 2013 года, Хорватия вступила в ЕС. Во Франции же звучит явное недовольство по поводу расширения в нынешние кризисные времена.
Но, если отбросить в сторону современные тревоги и преступления 1990-х годов, что стало с юными хорватами, вместе с которыми мы готовили школьные пособия для боснийских беженцев? Эти когда-то еще совсем молодые ребята не познали войну на собственном опыте, но все равно росли в ее тени. Какое место уготовано этим ныне уже взрослым людям в охваченном сомнениями Евросоюзе?
Слободан (25 лет) родом из небольшого городка Нова-Градишка на берегах реки Сава, по которой проходит граница с Боснией:
«Я воспитываю дочь так, чтобы она не знала, что тут творилось в прошлом. Она понятия об этом не имеет. Когда мы проходим мимо изрешеченных пулями стен, и она спрашивает меня, что это такое, я отвечаю ей, что тут просто погуляли пьяные люди. Многие говорят с детьми о войне и тем самым закрепляют у них в головах ненависть».
Сейчас Слобдодан трудится рабочим на стройке на острове Млет в Адриатическом море, на другом конце страны. Туризм там буквально бьет ключом, а в Славонии свирепствует безработица. У него есть друзья и родственники, которые живут и работают в Словении, Германии, Швейцарии, Франции, Швеции…
«Здесь невозможно найти работу. В 2003 году я жил вдвое лучше. Сейчас же приходится выживать».
В таком положении он оказался из-за войны?
«Конечно же, нет. Виной всему некомпетентность и коррупция хорватского руководства».
Война в Югославии началась здесь. В 1991 году после первых демократических выборов в коммунистической стране, которая к тому моменту вот уже 10 лет переживала глубокий кризис, к власти в большинстве ее республик пришли националисты. 12% населения Хорватии составляли сербы, и многие из них восстали против новой хорватской власти. По большей части они жили в горах между побережьем и Боснией и в Славонии, в которой соседствовало множество этнических групп.
Когда Хорватия провозгласила свою независимость, югославская армия решила вмешаться. Международная общественность была шокирована осадой древнего города Дубровник на юге, однако именно Славония стала главным полем битвы в одновременно межгосударственной и гражданской войне. Причиной тому стало тесное проживание этнических сообществ и формирования в Хорватии сербского образования, которое получило поддержку от югославской армии (большинство ее офицеров были сербами).
18 ноября 1991 года, после месяцев ожесточенных боев, пограничный город Вуковар на Дунае оказался в руках сербов. Более 250 человек были расстреляны без суда и следствия, что ознаменовало собой возвращение военных преступлений в Европе. Далее они набрали еще большие обороты в ходе конфликта в Боснии и Герцеговине, который начался через несколько месяцев.
Некогда привлекательный регион
Дарио (31 год) занимается политологией в Загребском университете и специализируется на Европейском Союзе. Родом он из Осиека, четвертого по величине города Хорватии и столицы Славонии.
«Я был там всю войну. После взятия Вуковара [находится примерно в 30 километрах], отец заставил нас уехать из города на несколько дней. Мы думали, что это конец, что Осиек тоже скоро захватят. Но ситуация так и застыла на месте вплоть до самого конца войны в 1995 году. Линия фронта находилась прямо за тем лесом. [Он указывает на деревья за рекой Драва, которая образует границу с Венгрией и в нескольких километрах отсюда впадает в Дунай]. Мост разрушили, чтобы не дать пройти сербским танкам».
Чуть дальше параллельно реке тянется проспект Европы с великолепными зданиями в стиле модерн, символом ушедшего процветания Осиека и всего региона. В XVIII и XIX веках, после того как Австро-Венгрия отвоевала эту территорию у Османской империи, она стала зоной колонизации. Сербы, немцы и жители других регионов Хорватии приезжали сюда возделывать землю. Острова в Адриатическом море тогда были бедны, и люди отправлялись искать работу в Славонию. Сейчас все обстоит с точностью до наоборот: перспективы есть на побережье, где развивается туризм.
Как бы то ни было, сельская местность не выглядит заброшенной. Традиционное сельское хозяйство, ядром которого стали небольшие ухоженные фермы, создает впечатление, что время здесь остановилось.
В мае 1995 года хорватские силы начали операцию «Молния» и за несколько дней взяли под контроль принадлежавшую сербам территорию на западе Славонии, между Савой и городом Пакрац. В начале августа более 100 тысяч хорватских солдат под началом генерала Анте Готовины провели операцию «Буря» (стала самым масштабным наземным сражением в Европе со Второй мировой войны) и вернули потерянные земли на юге страны. Это решающее сражение ознаменовало собой окончание войны за независимость Хорватии. В руках сербов остался один лишь Вуковар, однако в 1998 году и он был передан Хорватии.
В период между двумя этими сражениями, в июле 1995 года, я был в Славонии вместе с гуманитарной ассоциацией. Мы пытались помочь множеству беженцев, которые жили в палаточных лагерях или импровизированных укрытиях вроде брошенных вагонов. Дороги были запружены движением огромных масс военных: повсюду курсировали грузовики с солдатами, которые были едва ли старше нас. Иногда нам попадались патрули из оборванцев с нацистскими эмблемами, которые тем самым напоминали, что мы видим не войну добрых хорватов со злыми сербами, а европейцев, которые выпустили на свободу старых демонов.
Дорога в Пакрац. За 18 лет она так мало изменилась. Дома разрушены, а стены посечены взрывами или пробиты снарядами. Сербские кладбища, которые можно легко узнать по надписям кириллицей на надгробиях, сейчас практически заброшены. Из 13 тысяч некогда живших здесь сербов сейчас остается всего несколько сотен.
Когда мы появились в Пакраце в июле 1995 года, всего через несколько недель после окончания боев, разрушения выглядели все сильнее по мере приближения к линии фронта. У нее самой все кругом лежало в руинах, но люди уже начали отстраивать город заново. Теперь же моему взгляду предстали дома, фундаменты которых закладывали еще у меня на глазах.
Тем не менее, изрешеченную пулями церковь, которая тогда произвела на меня сильнейшее впечатление, до сих пор так и не отреставрировали. Это православная церковь. Разница между хорватами и сербами заключается в том, что первые — католики, а вторые — православные. На фронтоне до сих пор виднеется изображение Троицы.
В прошлом кто-то явно метил в головы Отца и Сына. Тот, кто совершил этот поступок (мелочь на фоне военных преступлений обеих сторон), вероятно, и не подозревал, что главное и единственное теологическое отличие этих двух ветвей христианства как раз и заключается в туманной интерпретации смысла Троицы.
В нескольких сотнях метров расположился новенький католический храм. В стороне — «Дом [ховатской] культуры», который носит имя первого президента независимой Хорватии Франьо Туджмана. Памятники этому лидеру ультранационалистов встречаются по всему региону. Тем не менее, у истерзанной православной церкви все равно висит табличка с расписанием служб. Сербская община еще не исчезла и не собирается это скрывать.
«Как раньше»
Санела (32 года) сейчас мать и домохозяйка. Ее отец родом из Славонии, а мать — сербка. Она родилась и выросла в Германии, куда ее семья переехала в 1960-х годах. Несколько лет назад она устроилась в местных краях.
«Жить тут довольно приятно, хотя все, конечно, и не идеально».
А что война? Сербское происхождение матери?
«По правде говоря, в нашей деревне это совершенно неважно. Людей тут мало затронула война, и они смотрят вперед».
От вхождения Хорватии в ЕС она ждет не чуда, а свободы передвижения по Европе и нормальных правил на рынке труда:
«Здесь сейчас просто невозможно найти работу без связей и взяток, надеюсь, что теперь у нас появятся законы против этого».
Юный Томислав (17 лет) тоже не может выбросить из головы мысль о будущей работе. Сейчас он учится в Германии, но не чувствует себя там уверенно:
«Там я общаюсь только с хорватами, и если мы ходим куда-то, это всегда «балканские» вечеринки. Наставник говорит, что через несколько лет здесь обоснуется автопром, и что он вернется назад. Я тогда тоже поеду обратно, работать вместе с ним».
Война его совершенно не трогает. Наоборот, он ощущает близость с сербами и боснийцами:
«Хорватия слишком мала, чтобы иметь какой-то вес в ЕС, который сейчас к тому же переживает не лучшие времена. Приоритетом должно стать сближение с соседними странами».
То есть, он был бы не против воссоединения Югославии?
«Абсолютно. По-моему, это лучший вариант: чтобы все стало как раньше».
Переправившись через бескрайний Дунай у Вуковара, мы попадаем в Сербию, где контраст просто разителен. Пыль и грязь, старые тарахтящие машины, изношенная инфраструктура. Но по прибытии в Белград мы видим современный балканский город. Молодежь здесь владеет английским в отличие от сверстников из Славонии.
За 10 лет город стал не таким диким, здесь вводятся все новые регулирующие жизнь постановления. В июле, когда Хорватия официально вступила в ЕС, Сербия подписала соглашение с Евросоюзом, которое стало первом шагом к ее будущему присоединению. Несколько месяцев спустя под эгидой ЕС были установлены рамки урегулирования ее конфликта с Косовом. Чуть дальше на восток, Молдавия и Грузия подписали соглашение об ассоциации, тогда как сотни тысяч украинцев выступили с протестом против решения своего правительства отказаться от него, подчеркнув притягательную силу, казалось бы, пришедшего в упадок ЕС.
18 лет после окончания войны моим глазам предстала циничная и растерявшая иллюзии Хорватия. Процесс вступления в НАТО и ЕС оказался долгим и болезненным. Пришлось отправить под суд снискавших славу на войне генералов-героев, в том числе и Анте Готовину, которого в итоге все же помиловали. Территориальные споры со Словенией велись на чужих условиях. А реализация фискальных норм, к которой в теории должно было бы стремиться все общество, на самом деле задевает интересы многих людей, особенно в условиях строительного и туристического бума в прибрежных зонах.
Реализм защитит от разочарования?
Вступление произошло слишком поздно и стало унижением для этой гордой страны, которая боится, что потеряла с таким трудом обретенную независимость. Никто не строит иллюзий насчет того, каким весом может обладать страна с 4 миллионами жителей в Европейском Союзе в нынешние времена кризиса. А общая усталость от все новых расширений, сделала прием не слишком радушным.
Воспоминания о войне до сих пор витают где-то на заднем плане, но местную молодежь, как и во всей Европе, в первую очередь волнует безработица. Как бы то ни было, если сравнить текущую ситуацию с экономическим кризисом в Югославии 1980-х годов, становится очевидно, что напряженность, которая в прошлом привела к этим абсурдным войнам, отныне находит отражение в рамках более прочной и легитимной структуры: Европейского Союза.
Беженцы, которых нужда заставила в 1990-е годы искать убежища в наших странах, теперь могут там работать. Однако большинство из них хотят при первой возможности вернуться в эти края строгой, но захватывающей дух красоты. Свобода, безопасность, правовое государство - вот, что нужно хорватам от Европейского Союза. Конкретные достижения, а не громкие лирические заявления. Реальные вещи, которые не принесут разочарование. И продемонстрируют наши общие успехи за последние два десятилетия после безумия прошлого.
