Любой журналист должен несколько раз подумать, прежде чем сказать это, но новости могут принести вам вред. Вам вовсе не нужно соглашаться с аналитиками, утверждающими, что «новости для ума так же вредны, как сахар для тела», чтобы понять, что чтение статей об ужасах и несчастьях час за часом, день за днем может вогнать вас в депрессию. Эта неделя завершилась двойной дозой несчастий, случившихся в течение всего нескольких часов: начало сухопутного вторжения Израиля в Сектор Газа и совершенно шокирующее и неожиданное крушение самолета Малазийских авиалиний на территории Украины, в результате которого погибли 298 человек.
Различные реакции, которые эти события вызывают в тех из нас, кто находится далеко от них, и те стратегии, которые мы предлагаем для их решения, могут многое рассказать о нас, как о потребителях новостей. Но они также в некоторой степени определяют нашу реакцию, как граждан или как составляющих аморфного образования, называемого общественным мнением.
Пока я пишу эту статью, 18 из 20 самых читаемых статей на сайте Guardian посвящены крушению самолета MH17. Начало вторжения израильских войск в Газа занимает 21 место. И мы легко можем понять, почему крушение малазийского самолета вызывает такую бурную реакцию. По этому поводу проповедник сказал бы: «На все воля Божья». Проще говоря, большинство из нас никогда не побывают в Секторе Газа, но мы хорошо знаем, что мы вполне могли оказаться на борту этого самолета, вылетевшего из Амстердама.
Именно поэтому вокруг этого крушения поднялся такой шум, и в прессе появилось множество статей о том, как один из пассажиров в последний момент поменял рейс и, таким образом, перехитрил смерть, или о члене экипажа, который совершил обратное и в последний момент согласился лететь на этом самолете, приняв, таким образом, решение, стоившее ему жизни. Когда мы читаем об обломках самолета — о страничках из путеводителей, разлетевшихся по украинскому полю, о человеке, лежащем рядом с iPhone, о мальчике, до сих пор пристегнутом в своем кресле — наше воображение заставляет нас поверить в то, что мы тоже могли оказаться на борту этого самолета. Естественно, мы сочувствуем жертвам крушения и их семьям. Но мы испытываем и страх за себя.
Репортажи из Газа вызывают в нас иные чувства. Когда мы читаем статью Питера Бомонта (Peter Beaumont) из Guardian, в которой он описывает то, что он увидел во время своей поездки по Сектору Газа в пятницу утром — трое палестинских детей, убитых артиллерийским снарядом, попавшим в их дом, отца, складывающего останки своего двухлетнего сына в пластиковый пакет — нас охватывает ужас иного рода. Мы сравниваем себя с другим человеком, оказавшимся в ситуации, коренным образом отличающейся от нашей. Мы не опасаемся, что это может произойти с нами, как это происходит, когда мы задумываемся над тем, что мы можем оказаться на борту самолета, совершающего международный рейс и пролетающего над зоной боевых действий. Наша реакция направлена не внутрь, а вовне.
И дело не в том, что одну из этих двух ситуаций легче представить себе, чем другую. Обе ситуации совершенно невыносимы. Поэтому мы придумываем стратегии, помогающие нам справиться с ними. В первом случае мы пытаемся разобраться в том, что мы увидели: придумать историю, которая позволила бы нам поверить в то, что мир — не принимая во внимание природные катаклизмы — не является местом неконтролируемых катастроф и анархии. И чаще всего в основе этих попыток лежит поиск виновных.
Если мы знаем, кого нужно винить, жизнь перестает казаться нам неуправляемой: если бы X или Y поступили иначе или вообще не оказались бы на этом месте, ничего, возможно, не случилось бы. Именно поэтому спустя всего несколько минут после крушения, еще до того как люди смогли осознать, что на самом деле произошло, журналисты и политики начали задавать вопрос о том, кто несет за это ответственность. Сам акт возложения вины на пророссийских сепаратистов приносит некоторое облегчение. Если мы можем с уверенностью заявить о том, что это их и только их вина, тогда нам не нужно смотреть в лицо гораздо более жестокой реальности: жизнь в этом новом мире, где все взаимосвязано, чрезвычайно уязвима.
В случае сектора Газа этот же самый импульс внушает нам желание найти однозначно хороших и однозначно плохих парней, - сторону, которую необходимо приветствовать, и сторону, которую необходимо неизменно критиковать. Как только мы находим тех, кого нужно поддерживать, нам начинает казаться, что мы уже приблизились к решению возникшей проблемы: нужно просто помочь хорошим парням одержать победу. Мы привыкли считать, что герои — это всегда жертвы, то есть те, кто больше всего страдал в тот или иной момент, а другая сторона, таким образом, оказывается преступником.
Итак, в ситуации с Газа мы видим чрезвычайно неравномерные данные о количестве погибших – за последние девять дней погибли почти 300 палестинцев и всего двое израильтян — и делаем вывод, что израильтяне, несомненно, преступники, а палестинцы — их жертвы. Но потом израильтяне напоминают нам, что миллионы их сограждан находятся под постоянным ракетным огнем со стороны ХАМАС, и за последние несколько лет они убедились: в случае прекращения осады Газа этот огонь не утихнет. Таким образом, хотя рассмотрение далекого конфликта в черно-белых красках, возможно, является неплохой стратегией, позволяющей нам справиться со стрессом, такое видение не всегда соответствует реальности и помогает решить проблему.
Некоторые сумели найти третий способ справиться со всем этим ужасом. Они тоже пытаются найти виноватых, но их поиски начинаются гораздо ближе к их собственной стране. Они полагают, что какие бы трагедии ни происходили на Украине, в Секторе Газа и где-либо еще, в конечном итоге все это является результатом наших собственных действий или бездействия. Должно быть, расширение НАТО на восток заставило Россию ощутить такую серьезную угрозу, что она пошла на аннексию части территорий соседнего государства. Должно быть, в основе текущего кризиса в Газе лежит поддержка Израиля американцами и британцами.
Иногда подобные аргументы могут принести некоторую пользу: если бы США решили, что 47-летняя оккупация палестинской территории более не приемлема, это могло бы привести к определенным изменениям. Однако импульс, лежащий в основе подобных аргументов, далеко не всегда носит аналитический характер. Иногда желание сказать, что во всем виноваты мы, оказывается скорее желанием все контролировать. Поскольку, если все плохое, что происходит в мире, это вина Америки (поддерживаемой Британией), значит, мы можем легко все исправить.
Разумеется, есть еще один способ справиться с проблемами. Большинство из нас пользуются им чаще всего. Он заключается в том, чтобы просто не обращать внимание. Именно это мы и сделали с Сирией, где убийства продолжаются по сей день. В четверг, 17 июля, в провинции Хомс в результате столкновений погибли 115 человек, 25 из которых были мирными гражданами. Но никто из нас не захотел обратить на это внимание.
Очень удобно попросту не обращать внимание на проблему. Однако, как показала трагедия с самолетом MH17, это возможно далеко не всегда. Вероятно, мы хотели отвести взгляды от гражданской войны на Украине. Но теперь мы не можем этого сделать. Как сказал один аналитик, «эта война уже достигла нас».
