ООН уже не первое десятилетие не может определить терроризм. Даже наш собственный верховный суд недавно подтвердил, что принятого международного определения не существует. Камень преткновения заключается в том, что западным правительствам нужно определение, под которое не подпадала бы деятельность государств и государственных органов. В свою очередь, целому ряду исламских стран нужно, чтобы под определение терроризма не подпадали определенные национально-освободительные движения.
Если перевести это в плоскость последних новостей, израильтяне не примут определения, которое объявит их террористами за то, что они бомбят дома стариков в Газе, а палестинцы Западного берега — определения, которое объявит их террористами за то, что они борются с оккупацией с помощью бутылок с зажигательной смесью. Королевский адвокат Дэвид Андерсон (David Anderson), работающий независимым экспертом правительства по антитеррористическому законодательству, сердито отмечает в своем последнем отчете: «Неразрешимый характер части этих вопросов внушает пораженческие чувства тем, кто стремится, наконец, определить терроризм».
Мы сидим с д-ром Самах Джабр (Samah Jabr) в замечательном палестинском кафе в Стоук-Ньюингтоне и едим баклажаны и питу. Д-р Джабр — психиатр и психотерапевт из Восточного Иерусалима. Она держится скромно, говорит тихо и выглядит слегка шокированной моими излишне красочными выражениями. Будучи образованной палестинкой из среднего класса, далекой от всяческого смутьянства, она, тем не менее, убеждена, что слово «террорист» превратилось в удобное — хотя зачастую используемое необдуманно — политическое ругательство, применяемое, чтобы дискредитировать законное сопротивление насилию и оккупации.
То, что нередко называют терроризмом, она назвала бы моральным долгом. Она дает мне почитать свою статью на эту тему. «Почему террористами называют тех, кто бросает самодельные бомбы, а не государства, гарантирующие свое господство с помощью ядерного оружия и прочих международно осужденных средств?» — спрашивает она. По ее мнению, к сопротивлению насильственными методами можно прибегать в рамках самозащиты как к последнему средству. При этом важно проводить различие между гражданскими и военными целями. «Американская пресса называет наше стремление к свободе “терроризмом”, — жалуется д-р Джабр, — хотя 51-я статья Устава ООН, в которой говорится о самообороне, признает самоопределение путем вооруженной борьбы допустимым».
Недавно я принимал участие в передаче «Моральный лабиринт» («Moral Maze») на Radio 4, и мои слова о том, что противостоять угнетателям может быть морально оправдано, были встречены волной возмущения. В частности мне было сказано, что как священник я не имею права так считать. Между тем христианские мыслители много рассуждали об идее справедливого сопротивления. Реформация породила волну текстов, оправдывающих с моральной стороны сопротивление государству в тех случаях, когда государство пытается навязать подданным собственное понимание религиозной веры. Скажем, в 1574 году Теодор Беза (Theodore Beza) опубликовал свой труд «О праве магистратов» в котором он писал о праве сопротивляться — в том числе, насильственными методами — государственной тирании. И это не единичный пример.
В сущности, изрядная часть современной политической теории в вопросах о роли государствах и о пределах его власти основана на политической теологии 16 и 17 веков и на деятельности людей, которые, в рамках нынешнего законодательства, выглядят террористами. Например, Оливера Кромвеля почти наверняка сейчас объявили бы террористом. Если подумать, то это относится и к Моисею — вспомним, его знаменитое (и очень кровавое) противостояние с египетским государством. Кстати, в обоих случаях терроризм был еще и «религиозно мотивирован». Но если бывают справедливые войны, почему не бывает справедливого терроризма?
Глупо считать, что государственный статус должен полностью гарантировать от обвинения в терроризме — и от связанного с ним морального осуждения. Мы слышали об ассиметричной войне, теперь перед нами ассиметричная мораль, которая — в случае израильско-палестинского конфликта — играет на руку оккупации. Это просто неправильно.
