25 ноября, четверть века спустя после выступления Иоанна-Павла II, Папа вновь поднялся на трибуну страсбургского парламента и Совета Европы. После избрания Папы Франциска, первого неевропейского главы католической церкви (его дедушка и бабушка эмигрировали в Аргентину из Пьемонта в начале прошлого века) в марте 2013 года все жаждали ознакомиться с его «видением» Европы.
В 1988 году, когда Иоанн-Павел II выступил с обращением к страсбургским депутатам, в Европе насчитывалось всего лишь 12 государств-членов. А берлинская стена все еще стояла на, казалось, неприступной границе, ране на теле континента, который поделили две идеологические, политические, экономические и военные системы. То есть, мало кто мог представить себе, что эта стена рухнет уже через год.
Однако Кароль Войтыла считал такой исход неизбежным. Он был убежден, что вся Европа, от востока до запада, если отбросить в сторону искусственный и временный раскол, связана библейской и христианской культурой, общими корнями. Хотя он ни в коей мере не отрицал наследия иудаизма, ислама, Византии и Просвещения, именно христианство, по его мнению, оставило самый глубокий след на Европе, ее цивилизации, культуре, нравах, жизненном идеале. Об этом свидетельствует огромное литературное, музыкальное, изобразительное и архитектурное наследие.
Этот Папа, который внес толь большой вклад в свержение коммунизма в своей родной стране, сказал в Страсбурге в 1988 году, что у европейского строительства нет иной цели, кроме формирования сообщества единой культуры и судьбы вокруг объединяющих народы Европы христианских корней. Последовавшее за Второй мировой войной «примирение» было предсказано «отцами-основателями» Европы, такими великими христианскими демократами, как Робер Шуман, Альчиде де Гаспери и Конрад Аденауэр. Эта Европа, которую тогда презрительно прозвали «фиолетовой» (цвет эпископов), могла быть лишь христианской, либеральной и федеративной.
Мечта о федерации исчерпала себя
Времена изменились. И представшая перед Папой Франциском Европа - не та, что видел его польский предшественник. Союз расширился до 28 государств и обладает более широкими полномочиями. Как и страсбургский парламент.
Тем не менее, мечта о федерации практически исчерпала себя. Неэффективное расширение, опустошительный экономический кризис (более 10% граждан Евросоюза — безработные), запутанность общих институтов, неспособность руководства придерживаться единого мнения на международной арене, хаос с миграционными потоками в Южном Средиземноморье — все это приводит к разочарованию простых людей и отдаляет от них Европу. Прошедшие весной последние европейские выборы подтвердили усиление националистических партий и ультраправых популистов.
Мечта Иоанна-Павла II об объединении Европы вокруг христианского самосознания тоже по большей части пошла прахом. Падение железного занавеса, крушение советского режима, расширение Европейского Союза на восток в 2005 году — все это положило начало небывалой в истории континента эпохе мира и религиозной свободы. Однако все это не уступило место христианской Европе, о которой так мечтали консервативные католические круги. В бывших странах восточного блока действительно попытался пустить корни «неоклерикализм», но он вызвал сильнейшее сопротивление в ходе бесконечных споров об абортах, возвращении некогда принадлежавшего церкви имущества, введении уроков религии в школе и подписании «конкордатов», которые были признаны чрезмерно выгодными для Ватикана и католического духовенства.
Повсюду в Европе, за исключением нескольких очагов сопротивления в Польше, произошел триумф «секуляризации», которая стала плодом национальной истории, а также упадке основанных на христианстве ценностей. Доминирующее сегодня на континенте агностическое и многокультурное общество (в нем, кстати, даже все больше укрепляет позиции ислам в результате волн миграции) ознаменовало собой конец идеализируемой некоторыми эпохи, когда христианская вера была основой каждодневного существования и первым «маркером» общественных связей, создавала необходимые для работы общества культурные, символические и нравственные ориентиры, а также служила источником вдохновения для величайших художественных произведений.
Европейский Союз сделал из этого выводы. В начале 2000-х годов по инициативе стран такой светской традиции, как Франция, он полностью убрал все упоминания о Боге и христианской традиции в преамбуле к первому конституционному соглашению. Папа Франциск не стал вновь поднимать этот спорный вопрос. Церкви пустеют, их вынуждены закрывать или даже использовать по иному назначению (так происходит в Нидерландах, Англии и Германии), число верующих в приходах тает как снег на солнце, а в семинариях становится все меньше послушников... Поэтому понтифик вынужден прийти к заключению об исчезновении христианства на континенте, где оно некогда набрало силы и устанавливало свои законы и нравы. Европа стала отступником, то есть тем, кто отрекся от своей изначальной веры, сокрушался еще его предшественник Бенедикт XVI.
Нечто большее, чем просто еще одна провинция мирового капитализма
Как бы то ни было, латиноамериканский Папа, который пришел с континента, где огромные состояния соседствуют со страшной нищетой городских и сельских масс, прославился критикой либеральной экономики, безудержного материального потребления и финансовой глобализации. Европа «утомлена», «ранена», бесплодна. Она больше не рожает детей и вытесняет из жизни молодежь (речь идет о 75 миллионах европейцев в возрасте 25 лет: половина из них сидят без работы в Испании, Италии и других странах) и стариков, у которых, по его словам, единственной перспективой остается «скрытая эвтаназия».
В июле 2013 года на Лампедузе Папа выступил против «глобализации безразличия» в связи с трагическим происшествием с мигрантами, которые бежали из зон боевых действий в Африке и потерпели крушение в Средиземном море. С тех после каждого нового кораблекрушения он неизменно повторяет то, как ему стыдно, и призывает всех к сочувствию. Он должен был заявить в Страсбурге, что уход наций в себя становится залогом процветания экстремистских партий и сегодня является самым страшным искушением для Европы.
Поэтому он уже не мечтает о неохристианской и федеральной Европе подобно его предшественникам из Рима, Польши и Германии. Нет, он мечтает о Европе, которая была бы чем-то большим, чем просто провинцией мирового капитализма. О социальной и солидарной Европе, что с уважением относилась бы к окружающей среде и могла бы принять тысячи бежавших из родных мест людей, которые отправляются в Лондон, Париж и Милан в поисках работы, свободы и лучшей жизни. Духовная Европа против рыночной. Благая цель.
