Попытки тайно влиять на другие государства начались с первых дней существования большевистской империи — Советского Союза. Практически сразу же после возникновения самостоятельной Чехословакии эта молодая республика попала в поле зрения спецслужб большевиков. Так она стала целью имперских выпадов, целью которых были новые территориальные приобретения или, по крайней мере, распространение своего влияния.
Рационально мыслящие интеллектуалы и левые активисты бежали из царской России в Европу, а некоторые — в США. Тайная полиция (охранка) отправила своего офицера, который за ними следил, в столицу эмиграции — Париж. Для этой задачи хватило одного человека. Кроме того, охранке удалось убедить некоторых эмигрантов, которые глубоко тосковали по родной стране, донести о деятельности их кругов в обмен на обещание не преследовать их после возвращения в Россию. И даже в окружении лидера большевиков Владимира Ленина были агенты охранки.
Распространение большевистского фермента
После того как в ноябре 1917 года большевики пришли к власти, они на протяжении нескольких лет консолидировали ее в своих руках. Потом они решили разослать по миру сотни агентов, которые должны были подтачивать мощь иностранных государств и готовить почву для общемировой пролетарской революции.
По всей Европе распространялся большевистский фермент, как писал 30 июня 1920 года из Берлина посланник чехословацкого государства Милош Кобр. «Вся деятельность местного представителя русских советов Виктора Коппа направлена более или менее тайно на достижение этой цели».
Дело в том, что, как правило, русские дипломаты и предприниматели ехали в Западную и Центральную Европу через Берлин. Группа русского Красного креста из семи человек под руководством 58-летнего Саломона Гиллерсона, историка-слависта по профессии, на пути в Прагу тоже остановилась в Берлине восьмого июля. «Он везет шесть ящиков, в которых якобы немаркированные австрийские банкноты, рубли и русские книги, — писал Кобр в Прагу. — Наличие агитационных материалов он отрицает».
Несмотря на то, что этот человек подписывал свои письма латиницей как Hillerson, а некоторые чешские коммунисты даже называли его Hillerhson, написание его имени кириллицей, где нет буквы h, осталось таким — Гиллерсон.
Делегация Красного креста должна была обеспечить возвращение русских пленных, оставшихся у нас после окончания Первой мировой войны. О приезде делегации договаривались в дипломатических нотах с весны 1920 года советский народный комиссар (министр) иностранных дел Георгий Чичерин и его чехословацкий коллега Эдвард Бенеш. Возвращение людей домой делегация Красного креста должна была организовать в обеих столицах. Но Майор Йозеф Скала, который занимался репатриацией чехословацких граждан из России, пока находился в литовском Ревеле, откуда координировать подобные акции было сложно. Только после приезда Гиллерсона Скале позволили в августе приехать в Москву. Майор не только создавал благоприятные условия для организации возвращения бывших пленных, но и представлял политические интересы республики.
Решив пустить к себе делегацию русского Красного креста, Прага пошла на риск. Западные политики, военные и полицейские знали, что русские большевики используют дипломатические, торговые и другие миссии для масштабной агитационной, саботажной и шпионской деятельности. Но других возможностей поддерживать с Москвой необходимые минимальные связи не было.
Беззащитность от беззакония
На следующий день после приезда делегации в Прагу Алица Масарикова, дочь президента Томаша Гаррига Масарика и председатель Чехословацкого Красного креста, опубликовала в газете открытое письмо Чичерину. Она просила его, чтобы делегация Гиллерсона не пользовалась своим статусом для политической пропаганды и в коммерческих целях. Ведь подобные группы уже спровоцировали скандалы в Голландии, Германии, Венгрии и Польше.
Например, когда в конце 1918 года подобная делегация приехала в Варшаву, вместо представителей польского Красного креста ее члены обратились к польским коммунистам. Во время депортации членов делегации обратно в Россию (этим занималась польская полиция) кто-то убил их при невыясненных обстоятельствах.
Русские поселились в пражском отеле «Империал». Полиция приставила к ним семь агентов, которые следили за их действиями, а также контролировали все визиты, встречи и корреспонденцию. Полицейские привлекли для сотрудничества несколько чехов, которых русские наняли для вспомогательных работ (обычная общемировая практика).
Вскоре оказалось, что Гиллерсон и его люди предпочитают заниматься другими делами, забыв об официальной задаче. Члены делегации вели большевистскую агитацию, поддерживали коммунистов, организовывали шпионскую сеть, придумывали и организовывали саботажи в соседних странах и даже пытались влиять на внутреннюю политику республики.
Кстати, в августе на заседании Коммунистического интернационала в Москве Ленин заявил о планах по экспорту революции во многие европейские страны, такие как Польша, Чехословакия, Венгрия, Италия, Германия и другие.
Русские беззастенчиво создавали в Праге большую разведывательную агентуру. Их шпионы не только следили за белогвардейской эмиграцией, бежавшей от большевиков, но и создавали сети против Чехословацкой Республики и соседних государств, а также финансировали деятельность радикальных левых группировок.
Полиция вышла на след этой незаконной деятельности, однако власти оставались беззащитны. Министерство иностранных дел не хотело драматизировать ситуацию, поскольку на каждый даже самое мелкое действие против Гиллерсона русская тайная полиция ЧК отвечала резкими действиями против Скалы, а также чинила препятствия пленными, ожидавшим возвращения домой.
Подготовка к восстанию в Галиции
Гиллерсон попытался выйти на контакт даже с армейскими офицерами. Уже в конце лета 1920 года, как отмечает историк Антонин Климек в книге «Борьба за Град», «некоторые чехословацкие военные во главе с подполковником Млчохом, заместителем командующего Большой Прагой», начали переговоры с главой делегации и другими русскими большевиками «о сотрудничестве». «Речь шла даже о вооружении левых из этих мест».
По стечению обстоятельств летом 1920 года большевики победили в войне с Польшей. Красная армия под командованием Михаила Тухачевского прорвала польскую оборону и собиралась окружить Варшаву. Кремль ожидал, что его войска поддержат «польские революционные сил», не подозревая, что на самом деле их просто не существует.
Чехословацкие власти опасались, что атакующие не остановятся на границах с Польшей, поэтому Генштаб подготовил план обороны. На самом деле Москва хотела удерживать Чехословакию на нейтральной позиции. Чичерин доверил эту задачу Гиллерсону, которому наконец удалось встретиться с министром иностранных дел Бенешем. Министр заверил русского представителя, что Чехословакия хочет оставаться нейтральной. Определенную роль в этом сыграл тот факт, что полки чехословацких легионеров в Сибири еще ехали во Владивосток и советские власти могли бы из мести мешать им. Последние чехословацкие легионеры покинули СССР на корабле только осенью 1920 года.
Однако Гиллерсон запланировал незаурядную операцию в поддержку боев в Польше. «Мы завершаем подготовку к восстанию в Восточной Галиции», — писал он несколько нескладными фразами десятого августа в Москву. «1. В уезды Турка, Ската, Долина и Калуш отправлено 30 агитаторов. 2. Подготовлено 500 организованных казаков, а еще две тысячи будут отправлены в восставшие уезды. 3. Оружие есть. 4. Необходимо 200 тысяч чешских крон. 5. Все будет готово через две недели, хотя восстание может начаться и раньше. Ответ — через Прагу делегации Красного креста или в Ужгород в редакцию «Правды» Яворскому…»
Несмотря на то, что красноармейцы вели с 13 августа бои в предместьях Варшавы, дальше они не продвинулись. У нападавших иссякли силы: они слишком далеко ушли от складов. Снабжение хромало, запасов не было, и силы солдат были на исходе. Во второй половине августа поляки перешли в контрнаступление и заставили русских отступить.
На удивление, 24 августа Гиллерсон изменил тон: «Я не имел никакого отношения к восстанию в Восточной Галиции. Оно было националистическим, но с первого сентября я постараюсь превратить его в социалистическую революцию. Я отправлю туда больше 500 своих людей. На это мне нужен миллион австрийских крон!»
К сожалению, ни в одной телеграмме он уже так и не рассказал, чем закончились все эти действия. В доступных исторических источниках об этом тоже нет никаких данных. Не исключено, что речь шла только об амбициозных планах Гиллерсона, которые он так и не сумел претворить в жизнь.
Этот резидент постоянно требовал огромных сумм денег. «В связи с восстанием в Восточной Галиции украинская военная коммунистическая организация требует 200 тысяч чешских крон, — телеграфировал Гиллерсон в Москву 28 августа. — К настоящему моменту из средств делегации было выделено 40 тысяч крон. Эти деньги пошли на покупку оружия и подготовку нескольких сотен украинских товарищей. Можно снарядить еще несколько тысяч товарищей, находящихся в украинских лагерях. Сообщите немедленно, нужно ли выделять деньги из средств делегации. Чешские коммунисты предлагают для этого полученные бриллианты».
Иллюзорные представления о скором привлечении польских «революционеров» сохранялись. Но их было крайне мало: большинство — еврейского происхождение, поддавшееся большевистской пропаганде. Рабочие тоже не подключались. Поляки, которые по сути боролись за свое существование, оттеснили русских обратно на Украину. Кроме того, на юге проблемы большевикам создавали белогвардейцы. В конце года русско-польская война закончилась.
Чехи не способны на революцию
В Праге Гиллерсон наладил тесные связи с левыми в социал-демократической партии. В своих телеграммах он упоминал о Богумире Шмерале и Иване Олбрахте. С их помощью он попытался вмешаться во внутриполитические дела. Кстати, Москва непосредственно влияла на них через Коминтерн, который отдавал приказы левым. В этом его роль была незаменима. Алоис Муна, когда-то работавший на швейной фабрике, во времена Гражданской войны в России воевал против чехословацких легионов, а перед возвращением их России в ноябре 1918 года он встретился с большевистским вождем Лениным. Муна, удостоенный такой чести, пользовался большим авторитетом среди рабочих. Именно с ним общались агитаторы, приезжавшие из России и подтверждали свою личность коммунистическими документами, которые были вышиты на полосках шелка и спрятаны в одежде. Муна раздавал им задания.
По мнению журналиста Фердинанда Пероутки, высказанному в книге «Строительство государства», сначала этот человек был «единственным доверенным лицом советского правительства в Чехословацкой Республике». Но когда в 1928 году Клемент Готтвальд начал большевизировать коммунистическую партию по приказу из Москвы, Муна запротестовал, какое-то время сопротивлялся, а потом покинул Коммунистическую партию Чехословакии (KSČ).
«Политически и топографически изолированные чехи, по мнению Шмерала, не способны на революционные действия, — докладывал Гиллирсон 13 сентября. — Все зависит от международной ситуации, от развития событий в Германии и от наших успехов на фронте. Я высказал свое личное мнение о том, что пока можно ограничиться требованием провести новые парламентские выборы в начале нового года, пока оставить правительство в его нынешнем составе, порекомендовать ему подготовительную работу перед выборами под активным надзором левых, поскольку я подчеркиваю опасность соответствующего реакционного министерства. Шмерал повторял, что директивы из Москвы требуют от него выхода социалистов из правительства. Если Москва считает мои выводы хоть сколько-нибудь обоснованными, и если общая ситуация делает для нас опасным даже непродолжительное правление реакционного, явно враждебного к нам правительства Чехии, то я прошу направить соответствующие директивы Шмералу».
Следующую депешу от 19 сентября подписал вместе с Гиллерсоном даже чешский писатель Иван Олбрахт. «Совершенно исключено, чтобы Чехословакия вступила в войну с Россией, — говорится в сообщении. — Весной Франция планирует масштабную военную и политическую подготовку. Она собирается создать коридор между собой и Россией, состоящий из Баварии, Австрии, Венгрии и Румынии. Эти государства должны стать союзниками Франции и Польши против России… Они готовят здесь большое количество боеприпасов в Пльзене, на заводах Шкоды, которые контролируют французские банки. Работники железных дорог объявили бойкот Польше и задерживают множество вагонов с боеприпасами, предназначенными для Польши и отправляемые под разными наименованиями… Антанта оказывает на министра иностранных дел Бенеша большое давление, принуждая проводить антирусскую политику. Бенеш, служащий Антанте, подозревают в том, что он лично с ней связан. Существуют ли тому документальные подтверждения, я не знаю, но я постараюсь достать оригиналы или фотоснимки».
В конце сентября Гиллерсону телеграфировал даже сам глава большевистского правительства Ленин. Он хотел, чтобы пражский представитель опроверг слова одного чеха о том, что тот с ним встречался: «Опубликуйте немедленно в печати и передайте чехословацкой демократической партии, что ссылка Франтишека Бенеша на мнимую беседу со мной о возможности или невозможности диктатуры пролетариата в Чехословакии от начала до конца лжива, и что я не только никогда не говорил с ним, но и вообще никогда его не видел…»
В середине ноября Гиллерсон намекнул, что ему открывается путь в Главный штаб, где он сможет получить доступ к важным документам. Однако он крайне нуждается в средствах. Он добавил, что в Галиции ведутся «специальные работы», под которыми, как правило, подразумевался саботаж. Однако за подрыв моста он должен заплатить какому-то человеку. На это нужно сто тысяч крупными банкнотами, но в какой валюте он не указал.
Опять стоит поставить под сомнение реальность всех этих операций и задаться вопросом, не тянул ли из него деньги разные подставные фигуры.
Однако между Россией и Польшей уже действовало перемирие, подписанное в октябре в Риге, и готовился мирный договор. Поэтому Чичерин предупредил пражского резидента о том, что «восстание в Галиции нежелательно и приведет к кровопролитию». Кроме того, он опасался, что Варшава может воспользоваться этими событиями себе на пользу: «Нужно избегать всяческих провокаций, поскольку поляки могут искать повод для расследования».
Вскоре Гиллерсон доложил в двух телеграммах центру, что к нему обращаются разные люди «с поручениями от отдельных армий западного фронта на предмет контрразведывательных услуг». Но они работают «без плана, без четких инструкций из центра, с которым не могут наладить связь». Контрразведке нужны ясные инструкции, централизация и план. Тогда Москва приказала ему перенаправить этих людей к Ярославскому, а «о состоянии агентуры фронтов пусть позаботится Донецкий». Ярославским был Владимир Нестерович, который работал в венской резидентуре. Кто такой Донецкий, установить не удалось.
Семь ящиков золота для подрывных операций
В начале декабря начальник советских шпионов в Праге пожаловался: «Пробраться в Генштаб оказалось не так просто, как я писал. Все военные дела здесь контролируют французы. Но у меня уже есть первая ниточка, и если все получится, то вскоре я получу документы из информационного отдела…»
Польское правительство укрепляло свою армию, чтобы Красной армия не вздумала снова нанести удар. В конце 1920 года русский резидент писал из Праги: «Появилась неподтвержденная информация о том, что ЧСР, Австрия и Польша договорились о поставках оружия из Вены по Дунаю в Братиславу, а оттуда поездами через Богумин польской армии». Москва приказала ему настраивать местных против поляков и с помощью коммунистов попытаться помешать этим поставкам. Вскоре Гиллерсон похвалился, что для этого помог организовать забастовку. Также он информировал и о передвижениях польской армии.
В январе 1921 года Гиллерсон предупредил, что в Москве неизвестный чех работает на французскую разведку. Вскоре он уточнил: речь идет о русском, которого зовут Андрей Романов. Он член революционного трибунала и проживает на Триумфальной улице в доме 18. И именно к нему и к другому агенту сейчас едут четыре шпиона из Праги с немецкими паспортами. Их фотокарточки и другие подробности он отправит отдельно.
В следующем месяце русский резидент жаловался на чешских коммунистов, которые вернулись из России домой, а полиция их отправила за решетку. Во время расследования они слишком разговорились и тем самым скомпрометировали Москву и всех левых. Кроме того, они рассказали полиции, что едет курьер с деньгами, поэтому его нужно немедленно задержать! Эти люди, прошедшие курсы товарища Салата, не оправдали доверия. Салат, по всей видимости, было конспиративное имя Ярослава Петрлика.
Уже через полгода работать Гиллерсону стало просто невозможно. Операции, которые он организовывал в Чехословакии и в Польше, не остались без внимания и осложняли отношения между Прагой и Варшавой. Поэтому четвертого января 1921 года министр Бенеш написал майору Скале в Москву с просьбой потребовать отзыва Гиллерсона из Праги: «Из-за большевистских волнений у нас мы вынуждены поступать с большевиками намного суровее, чем прежде… Поэтому я бы хотел, чтобы Гиллерсон уехал. Если он не уедет, его вышлют… Гиллерсон почти не принимал участия в работе, да и в экономических делах не может быть полезен. Кроме того, факт, что в его делегации — одни евреи, делает работу невозможной».
Фердинанд Пероутка в книге «Строительство государства» напомнил: «После одного публичного заявления Министерство иностранных дел было вынуждено предупредить его (Гиллерсона) о том, что он не нужно вмешиваться во внутренние дела государства, если не хочет быть высланным».
Зато чешские коммунисты хвалили сотрудничество с русским представителем. Уже 31 декабря 1920 года на встрече руководителей агитации отдельных левых партий Западной Европы в немецком Бремене чешский представитель Йозеф Гуттманн сказал, что «работа нашего официального представителя в Праге Гиллерсона выше всяких похвал». При этом он с гордостью заявил, что «мне и Гиллерсону было ясно, что с основными трудностями мы столкнемся в вопросах внутренней, а не внешней политики… Прага удостоилась чести координировать нашу работу не только в Чехии, но и в целом ряде стран…» Иными словами, Чехословакия стала базой для разного рода подрывных операций в соседних странах. Например, центр по работе с Венгрией находился в городе Кладно. При этом чешские коммунисты не испытывали нужды в деньгах, поскольку «осенью через Штеттин нам привезли семь ящиков золота», а кроме того один русский «предложил нам любую сумму в итальянской валюте». И снова Гуттманн подчеркнул работу Гиллерсона. Однако он забыл признаться, что одну посылку с деньгами и бриллиантами от русских большевиков властям Чехословакии все же удалось задержать.
Доклад Гуттмана зафиксировало посольство в Берлине, поэтому его текст остался в пражском архиве Министерства иностранных дел. Кстати, впоследствии Гуттман тоже вышел из Коммунистической партии Чехословакии и спас себе жизнь, уехав из страны.
В середине июня 1921 года в Прагу приехала новая делегация под руководством Павла Мостовенко. Последний доклад Гиллерсон отправил 13 июля, а в конце этого месяца он покинул Чехословакию. «После мы уже никогда не слышали о Гиллерсоне, — констатировал историк Зденек Сладек. — Также нам никто не подтвердил, что Гиллерсон занимался историей славян, и никакие его труды нам неизвестны». По словам историка Рудольфа Веводы, во второй половине 30-х годов, когда Сталин начал террор, Гиллерсон спасся, бежав в Париж.
Группа Мостовенко тоже стала резидентурой русско-советских шпионов. Правда, это была обычная практика для всех дипломатических органов по всему миру.
Большая часть зашифрованных телеграмм была прочитана
Делегация Красного креста не имела права на собственный передатчик. Зашифрованные депеши шифровальному отделу передавал третья секция МИДа. Министерство оставляло себе копии, а оригиналы отправляла в Москву военная радиостанция, располагавшаяся в Праге на Петршине. Она же принимала приказы из России для Гиллерсона, копии которых тоже отправлялись в архив.
Большевики были уверены, что их шифровальные ключи полностью безопасны. Это подтверждает телеграмма Чичерина от девятого сентября 1920 года пражской делегации: «Дешифровка наших депеш без знания ключа маловероятна. Примите все меры для защите ключа и дешифрованных депеш. Особо секретные депеши нужно хорошо зашифровывать».
Полное представление о враждебных операция русского представителя Министерство иностранных дел Чехословакии получило только впоследствии, когда началась дешифровка его рабочих телеграмм на линии Прага — Москва.
В сентябре 1921 года Прага обратилась к одному из лучших криптологов мира Андре Ланге из швейцарской Лозанны с просьбой дешифровать русские депеши. Советник в Берне Павел Барачек заплатил ему 2250 швейцарских франков аванса, что составляло приблизительно двухнедельную зарплату местного чиновника. Однако Ланге, который прославился во время войны, вернул депеши через полгода: «К сожалению, я не могу прочитать. Ключ взломать невозможно».
Осенью 1921 года дешифровать депеши попытался чехословацкий специалист Франтишек Клубичко. После консультации со штабным капитаном Йозефом Ружеком из разведывательного отделения армии Клубичко нашел методику для их дешифровки. В конце года он прочитал первую депешу.
«Расшифровано 143 русских и 51 украинская депеша в 1921, 1922 и 1923 годах, — подытоживал Клубичко в своем докладе от 13 ноября 1938 года. — Работы приостановлены и возобновлены летом 1926 года. В 1926 —1927 годах было расшифровано еще 146 депеш. Они были зашифрованы несколькими ключами, и у каждой был свой индивидуальный пароль, поэтому даже после обнаружения метода каждая депеша представляла самостоятельную проблему».
В общей сложности Клубичко и его коллеги прочли 280 телеграмм, и только около 20 им так и не удалось дешифровать. Не исключено, что среди них мы нашли бы ответы на некоторые важнейшие вопросы, которые остались без ответа. В частности, о поддержке восстания в Галиции, о поисках доступа к Генштабу и о координации деятельности чешских коммунистов.
(Конец первой части).