Слово «hen» (недавно появившееся шведское местоимение, которое обозначает человека без указания на его пол, — прим. перев.) быстро вошло в обиход как замена для слов «он» («han») и «она» («hon»). Это способ обозначить, что пол человека неизвестен. Но слово по-прежнему вызывает у людей очень много эмоций.
Мио Линдман (Mio Lindman) хочет, чтобы мы присмотрелись к словоупотреблениям, вместо того чтобы сразу врываться в гущу дебатов.
Вызов укоренившимся понятиям
Пастор Миа Бэк (Mia Bäck) использовала в статье слово «hen» применительно к богу и позже объяснила в интервью газете «Обу Ундеррэттельсер» (Åbo Underrättelser), что для нее важно описывать бога иначе, нежели отца, пастыря и господина, хотя эти слова по-прежнему очень важны.
Она подчеркнула, что важно подвергать сомнению устоявшиеся понятия и представления веры и использовать язык, который подходил бы для всех, в том числе и для тех, у кого проблематичные отношения с собственным отцом.
Текст нашел множество положительных откликов, но также вызвал и немало злости.
Я считают высказывания Бэк смелыми и разумными, но я пытаюсь понять, откуда злость и другие эмоции, которые вызывает слово «hen» у некоторых людей.
Подвергать сомнению нечто устоявшееся — значит бросать вызов чему-то очень для нас близкому, вроде привычек. Слова «он» и «она» глубоко укоренились.
Это свидетельствует о том, что язык — не просто внешний инструмент, а часть нашей реальности, элемент нашего существования в этом мире.
Язык — часть нашей реальности
Но из-за того, что язык так близок к нам, так интимно вписывается в наше существование, очень легко забыть, что он тоже живет и изменяется.
Язык иногда кажется чем-то внешним, данным раз и навсегда, как будто слова указывают лишь на вещи там, снаружи. Как будто слова — это имена, и нужно лишь уметь правильно наклеивать определенные этикетки на определенные вещи.
И в таком случае мы не учитываем ни то, как именно язык используется, ни то, что язык живет своей жизнью в процессе употребления, ни то, что мы делаем со словами в различных контекстах.
Называть бога отцом и пастырем — это часть религиозной традиции.
Такой оборот речи становится частью жизни религиозных людей, например, в процессе чтения Библии, молитв и пения псалмов, а способ говорить о боге посредством метафор и образов вызывает ассоциации и эмоции даже и у тех, кто вообще не считает себя верующим, так как этот язык во многих отношениях стал частью нашей культуры.
Стать участником беседы
Я нечасто хожу в церковь. Когда однажды я все-таки вместе с другом пришел в собор Турку на службу, священник, который проповедовал в тот день, говорил о разных сторонах понятия «пастырь».
Я, человек, который не сталкивается в повседневной жизни с христианским языком, был поражен, насколько свободно священник обращался с этим понятием, рассматривая разные аспекты этого способа говорить о боге.
Священник (автор статьи как раз использует здесь «hen», то есть непонятно, о мужчине или о женщине идет речь — прим. перев.) рассуждал, о чем мы думаем, когда слышим слово «пастырь», и как это слово используется в качестве метафоры безопасности, заботы и общности.
А вздрогнуть меня заставило то, что священник в своей вдумчивой проповеди, стоя перед прихожанами, начал рассуждать также и о темных сторонах понятия «пастырь».
Если я правильно помню, священнослужитель поднимал проблему образа бога как «лидера», который гонит стадо.
И вот я сидел там, в темном углу церкви, и пытался сам додумать мысль. Как мы говорим о том, что нас гонят и пасут, об овечьих стадах и пастухе, который ведет всех в правильную сторону, об овце, которая отбилась и заблудилась?
Входя в церковь, я немного нервничал из-за того, насколько уместно я буду там себя ощущать. Но священник смиренно и в подразумевающей диалог форме подвергал сомнению слово «пастырь», и это заставило меня почувствовать себя не посторонним и не просто «туристом», заглянувшем в церковь.
Это была проповедь, которая приглашала к размышлениям, к тому, чтобы самому разобраться с этим понятием. Как я сам мог бы использовать слово «пастырь», какие чувства оно во мне будит, какие случаи его употребления я слышал, в каких контекстах?
Таким путем я могу отследить свой дискомфорт.
Я почувствовал, что стал участником беседы, превратился из чужака в церкви в слушателя.
Поэтическая доступность
Я думаю о том, как использование слова «hen» в адрес бога может подобным же образом пригласить к откровенной беседе с открытым финалом. Если вы вообще размышляете о боге, делаете ли вы это, используя обозначения, применимые к отцу?
В таком случае, что для вас значит то, что бог — это «отец»? Какое культурное значение имеет слово «отец», когда его используют применительно к богу?
Что меняется, если человек начинает думать о боге как о матери или как о «hen»?
Не надо далеко ходить и за более общим вопросом: что люди вообще делают, когда говорят о боге или описывают его? Язык спотыкается, сомневается или упирается в определение «он то, что он есть» (вместо «он» автор использует гендерно-нейтральное «hen» — прим. перев.).
Доступность поэзии — это не просто неопределенная масса красивых слов, а попытка особым образом докопаться до правды.
Нечто подобное есть и в нашем повседневном языке, хотя мы порой, возможно, этого и не осознаем.
Представьте себе, как кто-то изо всех сил пытается объемно описать какого-то определенного человека, как он подбирает слова, меняет их, поправляется.
Задуматься над языком
Часто в связи с дискуссиями на тему «hen» пишут статьи с кричащими заголовками. Часть этих дебатов окрашена явственным беспокойством.
Я бы сказал, что нам нужно меньше дискутировать и больше уделять внимания возможности поразмыслить над самим языком, его употреблением.
Слово «hen» регулярно отвергается как выдумка некой мафии, которая хочет внедрить в наше сознание политически корректную программу, под которую все должны подстраиваться.
Тогда «hen» рассматривается как несколько размытая форма принуждения, причем часто этому принуждению не дают определения.
Всех нас касается тот факт, что мы в разных жизненных ситуациях порой сталкиваемся с необходимостью подвергнуть сомнению наш способ говорить и описывать явления. Иногда это кажется устрашающим, и тогда важно попытаться выяснить, почему определенные новые слова вызывают протест или ощущение утраты чего-то важного.
Что именно теряется в таком случае? Важно придерживаться конкретики.
В жизни ребенка внезапно появляется новый человек, которого он или она неуверенно называет «мама»; твой друг сменил имя, и нужно определенное время, чтобы оно «приклеилось» к нему в твоем сознании; кто-то внезапно слышит, что неправильно называть народность «цыганами» (шведское слово «zigenare» имеет выраженный негативный характер и считается нетолерантным — прим. перев.); я понимаю из беседы с другими, что вовсе не справедливо использовать слово «мелочный» в адрес одного знакомого.
Во всех этих случаях языковые изменения неразрывно переплетены с изменениями в нашей жизни, связаны с тем, что мы видим, воспринимаем, к чему мы чувствительны.
Нам не все равно, как мы называем вещи и какие слова при этом используем, хотя и могут возникать ситуации, когда мы чувствуем, что суть того, что мы хотим сказать, важнее отдельных неловких слов. Не только в сфере религиозного языка мы постоянно пытаемся найти новые способы говорить, чтобы сделать понятной удивительную и бесконечно обновляющуюся действительность.
Слово «hen» — не принуждение
Со словом «hen» приходит страх, что это слово во многих отношениях делает действительность плоской и скучной — нейтральной — и что все различия будут стерты (ну, вы знаете: всех оденут в одинаковую серую униформу).
И здесь также важно еще раз притормозить.
В тексте новости слово «hen» может функционировать как гендерно-нейтральное слово, которое переключает внимание с пола на то, что в настоящий момент интересно.
Тогда «hen» — это практический инструмент для того, чтобы, например, избежать громоздкой конструкции «он или она».
«Тот („hen“), кто оставил немытые чашки в раковине, должен немедленно с ними что-то сделать!», — может быть сердито заявлено в записке на корпоративной кухне.
В другой ситуации человек может сам предпочесть использование местоимения «hen» по отношению к себе. Этот случай мы можем рассматривать как нечто, что обогащает наш мир, дает нам новый способ видеть и говорить, раскалывает устоявшиеся шаблоны, давая новую возможность, новый подход к вопросу «кто ты?»
Наличие более чем двух гендеров — это не принуждение. То, что мы в языке оставляем возможность для человека, который считает себя самого чем-то иным, нежели женщиной или мужчиной, не принуждает нас к какой-то странной форме нейтральности.
То, что мы разными способами оставляем пространство для разных форм восприятия мира другими людьми, само по себе может вызывать какие-то чувства, но совсем отмахнуться от этого аспекта языка невозможно.
Делать это — значит делать и наш язык, и нашу жизнь беднее и неподвижнее.
Когда мы чувствуем угрозу со стороны языка, на самом деле чаще всего нам кажется, что угрожает нам не только сам язык. «Hen» врывается в определенные контексты представлений о том, что ВОЗМОЖНЫ только два пола.
Все это, надеюсь, вместо злости может перейти в более зрелое исследование, проведенное внутри самого себя, которое поможет понять, почему у некоторых все это вызывает такой дискомфорт.
Почему «hen» вызывает такие сильные чувства?
Недопонимание касательно «мафии политкорректности» отчасти отвечает на этот вопрос, но чтобы понять эти сильные чувства, надо, очевидно, глубоко вникнуть в наше отношение к полу и сексуальности и в то, как нам трудно выдерживать амбивалентность того, что кто-то не относится ни к мужчинам, ни к женщинам.
Примерить новый подход
Называть бога «hen», точно так же как называть его «отец», «Господь» или «всемогущий», — это просто еще один способ понять, что есть бог. Мне трудно понять, что в этом такого скандального.
Несколько дней назад я смотрел турецкий документальный фильм «Город кошек» (Kedi, 2016), в котором рассказывается о необычном месте в Стамбуле, где обитают полудикие кошки.
Люди кормят, гладят и всячески заботятся о кошках. Многие жители Стамбула испытывают к кошкам почтение, а вовсе не относятся к ним как к проблеме, которую нужно устранить.
В одной из сцен мужчина показывает картонную коробку, полную котят. У него с собой молоко, которым он их кормит, называя себя кошачьей мамой.
Разница между способом описывать бога и способом говорить о друге животных в Стамбуле может показаться пропастью.
Когда я услышал о спорах касательно бога и местоимения «hen», я подумал, что описание бога с помощью этого нового местоимения может открыть путь к новому пониманию того, что есть бог. Наравне с метафорами вроде «пастыря» и «Господа» новые образы могут помочь нам прийти к новым мыслям — не только о боге, но и о человеческом бытии вообще.
Точно так же, как мужчина у коробки с котятами с удовольствием примеряет на себя понятие «мама».
Он казался очень довольным тем, что может так о себе сказать, обозначая свои отношения с котятами, которые без него не выжили бы.
Мио Линдман (Mio Lindman) — философ и публицист