Ох уж эти дурацкие иностранные акценты. Кому они нужны? Если ты играешь, скажем, нациста в голливудском фильме, то у тебя есть три варианта. Ты говоришь по-немецки, а потом делают субтитры. Либо ты говоришь нормальным языком, но подразумевается, что ты немец, и все понимают это. Но есть еще третий, самый распространенный вариант, не поддающийся никакой логике: ты впадаешь в какой-то катаральный транс, который требует от тебя картаво произносить слова на английском с варварским карканьем. Это было бы логично, обращайся ты к своему англоязычному врагу на его языке. Но нет, ты должен следовать обычаю, даже когда разговариваешь со своими немецкими соотечественниками или, как они сами себя называют, германцами, поскольку они тоже говорят на этом несуществующем жаргоне. Кто придумал эти нелепые правила? Ведь любой актер испытывает только чувство дискомфорта, когда ему предлагают подчиниться такому правилу. Слава Богу, есть выдающиеся (и достаточно зрелые) актеры типа Шона Коннери, которые относятся к этому с отвращением. Будучи командиром русской подводной лодки в «Охоте за "Красным Октябрем"», Коннери говорил на чистейшем и неподдельном коннерийском. И никто не жаловался. Звезда, знаете ли.
Эта старая проблема неуклюже всплывает на поверхность в картине Френсиса Лоуренса «Красный воробей», где наряду с другими талантами играет Джереми Айронс, Шарлотта Рэмплинг и Киаран Хайндс. Каждого из них Господь наградил восхитительным, глубоким и звучным голосом. К сожалению, все трое играют русских, и в результате, когда они вступают в разговор, им приходится до отказа накручивать славянский акцент. Что же получается в итоге? Мы просто перестаем слушать, что они говорят. Когда Айронс заканчивает свои реплики, берет сигару и коньяк, то мы видим на его лице явное облегчение.
События фильма происходят в наше время. Он основан на одноименном романе Джейсона Мэттьюса, а сценарий написал Джастин Хэйс. Картина повествует о приме-балерине Большого театра Доминике Егоровой (Дженнифер Лоуренс), которая перестает быть примой, когда партнер приземляется на ее голень. В поисках работы она приходит к своему дяде по имени Ваня (Маттиас Шонартс). Если вы думаете, что остальное действие фильма будет происходить где-нибудь в загородном имении, в котором живет старенький поникший доктор и пожилая сиделка, вечно что-то вяжущая, то вас ждет разочарование, потому что этот дядя Ваня работает в государственной службе безопасности. Он считает, что Доминика может стать отличным «воробьем», как называют профессиональных соблазнительниц, которых учат пленять своими чарами не очень стойких врагов Родины. Ее отправляют на учебу в особую школу, где наставница (Рэмплинг) дает ей суровые инструкции по плотским утехам, осуждая при этом за слабость Запад, о котором она говорит, что он «опьянел от шопинга и социальных сетей». Как не похожа на него Россия, где все сидят дома трезвые, пишут письма от руки и читают Пушкина.
Главной героине ставят деликатную задачу. Она должна отправиться в Будапешт, где ей предстоит познакомиться и сблизиться с агентом ЦРУ Нейтом Нэшем (Джоэл Эдгертон), который курирует российского крота. Однако босс Нейта, узнав о игре Доминики, приказывает ему поймать женщину в ловушку и уговорить ее работать на американцев. Сюжет снует то туда, то сюда, крот начинает работать с таким отчаянием, что фильм выползает за рамки сюжетной канвы. В целом мне нравится, когда меня дурачат такими сложными повествовательными схемами, но в данном случае я довольно быстро сдался, поскольку ни один из героев не стоит того, чтобы о нем беспокоиться. Если вам действительно нравятся тайны, попробуйте посмотреть фильм 1931 года «Обесчещенная», в котором Марлен Дитрих предлагают аналогичную возможность пошпионить. Естественно, она соглашается («Меня привлекает возможность послужить своей родине»), поглаживая при этом мех своего воротника. Она уже шпионит — сама за собой. Сама улыбка Дитрих — это поворот сюжета.
В начале фильма «Фокстрот» женщина падает в обморок. Ее зовут Дафна Фельдман (Сара Адлер), и женщину только что известили о гибели ее сына, капрала израильской армии Йонатана (Йонатан Ширай). У ее двери стоят солдаты, и мы с содроганием осознаем, насколько они привыкли сообщать ужасные новости. Один из них со шприцем наготове встает на колени и ставит Дафне укол успокоительного. Другой разговаривает с ее мужем Михаэлем (Лиор Ашкенази), который молчит и едва шевелится. Солдаты повторяют, что ему надо пить побольше воды, как будто он заблудился в пустыне. Может, они в чем-то правы.
Режиссер картины Шмуэль Маоз. Он понимает галлюцинаторную силу горя, то, как внезапно мельчайшие детали начинают казаться живым странными или какими-то до странности важными. Так, камера крупным планом выхватывает ногу Дафны, на которой отклеился пластырь, а Михаэль пытается вернуть его на место. Потом он держит свою руку под краном, из которого течет очень горячая вода. Как понимать эту сцену: как траур, как раскаяние, как искупление? Или он просто проверяет, сохранились ли у него основные чувства?
Между тем, официальная машина траура продолжает свою работу. Приходит бестактный человек из военного раввината и заявляет: «Улыбка поможет вам справиться с этим». Затем он поспешно ретируется, бормоча: «Да не познаете вы больше горя». Что касается бабушки Йонатана, седовласой и строгой («Заправь рубашку», — говорит она Михаэлю), то женщина страдает от старческого маразма и не может осознать всю тяжесть утраты. А затем нас ждет сюрприз. Это слишком большой сюрприз, чтобы рассказывать о нем здесь, однако он доказывает, что Маоз не намерен придерживаться трагического пути. Что нас ждет еще? Танцевальные номера, трюки с верблюдом, неожиданный взрыв анимации и банки с мясными консервами, которые булькают над открытым огнем подобно кипящей лаве. Мы также слышим достойную Филипа Рота неприличную историю о Библии, которую хранили после Холокоста как семейную реликвию, и которую Михаэль в подростковом возрасте обменял на порножурнал. Зрители могут почувствовать, как попали в жестокий фарс.
Структура фильма — это триптих. Из квартиры Фельдманов мы переносимся Бог знает куда, на одинокий блокпост, где несут службу Йонатан и три его сослуживца. Постепенно их большой металлический контейнер, где они живут, наклоняется вбок и начинает оседать в песке, но в остальном дни у них скучные и однообразные. Разве что подъедет какой-нибудь араб и попросит пересечь границу. Одну женщину в блестящем вечернем наряде солдаты заставляют стоять под проливным дождем, пока проверяют ее документы. На каждую машину наводится прожектор, а при необходимости и пулемет. Говоря словами проверяющего их начальника, лысеющего и агрессивного, который прилетел на вертолете, «дерьмо случается».
Да и в третьем акте фильма также мало событий, если говорить честно. Мы возвращаемся к Михаэлю и Дафне, которые безнадежно хихикают, куря на двоих сигарету с марихуаной в кухне. Эпилог у картины мягкий и печальный, и он запомнился мне больше всего. Теперь мы знаем кое-что о тех бедах и несчастьях, которые подобно фуриям преследуют одно поколение за другим. Бабушка, ее сын, ее внук. «Помню, я когда-то думала, что буду счастливой», — говорит Дафна, и это одна из самых печальных реплик в кино. Есть тяготы и страдания, которые не прогонишь марихуаной.
Если говорить о драматизме клаустрофобии, то здесь Маоз в своей стихии. Весь его предыдущий фильм «Ливан» (2009 г.) был снят внутри израильского танка. И сейчас никто не может обвинить режиссера в том, что действие «Фокстрота» происходит в бескрайней прерии. Когда камера показывает сверху убитого горем Михаэля в обрамлении геометрических фигур, или ряд кроватей с лежащими в них солдатами, то ощущение ограниченного пространства просто подавляет, даже угнетает. В фильме нет никакой произвольности и хаоса, все упорядочено, все подогнано. Пятно красной краски на стене в комнате у Йонатана рисует в нашем воображении неровную дыру в стене, через которую просовывают ствол пулемета, и является прообразом того кровопролития, которое может произойти. Даже у названия картины двойное назначение. «Фокстрот» — это позывной блокпоста Йонатана и танец, который Михаэль демонстрирует своей жене. «Куда бы ты ни двигалась, ты все равно возвращаешься в ту же самую исходную точку», — объясняет он Дафне. «Фокстрот» ведет нас в печальном танце, ведет безупречно, хотя порой возникает желание сбиться с такта, ускориться и поглубже вздохнуть.
Энтони Лейн работает кинокритиком в «Нью-Йоркер» с 1993 года. Он автор книги Nobody's Perfect («Никто не идеален»).