Она рассказывает о России, описывая жизнь простых людей на фоне дикой истории их страны. С момента выхода в свет своего первого романа «Сонечка», опубликованного 22 года назад, Людмила Улицкая купается в любви своих соотечественников. Первая женщина, получившая самую престижную литературную премию России и чьи книги переведены на сорок языков, является самой читаемой за рубежом, и особенно во Франции, из ныне живущих русских писателей.
Перед тем, как приехать в Париж на Книжную ярмарку, где она представит свой последний роман «Лестница Якова», писатель и символ оппозиции встретилась с журналистом журнала «Нувель обсерватер» в своей светлой московской квартире, где она живет со скульптором Андреем Красулиным.
Нувель Обсерватер: Парижский книжный салон отводит России центральную роль. Однако вы не входите в состав официальной делегации, направленной властями вашей страны. Почему такой остракизм?
Людмила Улицкая: Я точно не знаю. Наверное, я не очень нравлюсь некоторым высокопоставленным чиновникам, которые, вероятно, догадываются, что я тоже не очень их уважаю…
— Возможно из-за того, что в 2012 году вы были одним из лидеров «лиги избирателей», которые организовали протестные акции против Путина. А два года спустя вы осудили аннексию Крыма…
— Возможно. Два других очень популярных писателя Борис Акунин и Владимир Сорокин также не вошли в официальный состав. Они также находятся в конфликте с властью. Другими словами, решение, очевидно, принималось не простым чиновником от культуры, но намного выше, без сомнения, в Кремле.
— Там вас считают «врагом Родины»…
— Да, как в старые добрые времена! Это потому, что у нас разное понимание патриотизма. Для меня это естественная любовь к тому месту, где человек родился и вырос. Для режима и, к сожалению, для многих россиян теперь существует любовь к империи… На самом деле мы наблюдаем в России возврат к самым архаичным ценностям.
— Ваш первый и самый известный роман «Сонечка» в 1996 году был опубликован именно во Франции, а не в России. Как вы объясните эту связь между французами и вами?
— Это своего рода чудо. Просто звезды так удачно сложились. А издательский дом «Галлимар» (Gallimard) не побоялся рискнуть и опубликовать неизвестного автора, чей роман получит несколько лет спустя премию «Медичи»!
— На Парижском книжном салоне, куда вас пригласил ваш издатель, вы представите книгу «Лестница Якова»: семейную сагу, частично автобиографическую, действие которой начинается в 1911 году до революции и заканчивается при Путине. Откуда взялась такая идея?
— Из переписки моего деда, которая хранилась в чемодане и которую я недавно обнаружила. Эта находка стала настоящим озарением. По образованию я генетик, и поэтому мне очень нравится передавать характер персонажей и влияние окружающей среды. Но, читая эти письма, написанные несколько десятилетий назад, я физически ощущала связь не только с моим дедом, которого я плохо помню, но и со всеми моими предками. Это озарение стало мощным источником вдохновения.
— Как развивались Россия и русский народ в период, описанный в вашем романе, с 1911 года по сегодняшний день?
— На этот вопрос я вам отвечу и как писатель, и как генетик. За последние сто лет мы прошли через отбор, который я бы назвала отрицательным. Власть уничтожила целые слои населения — всю аристократию, большинство священников и интеллигенцию. Затем она уничтожил самых способных крестьян: самых богатых, самых трудолюбивых, которых называли кулаками. В сущности, репрессии коснулись всех тех, кто независимо и свободно мыслил, выдающихся людей, у которых было обостренное чувство достоинства.
Из пяти поколений выжили те, у кого был сильно развит инстинкт самосохранения, кто был готов пожертвовать всеми принципами. Миллионы доносов были написаны не только на соседей или коллег, но и на членов одной семьи! Все это нанесло значительный ущерб российскому народу, и потребуются годы для исправления того вреда, который советская власть причинила своему народу. На это потребуется гораздо больше времени, чем после падения коммунизма в 1991 году. Тогда не произошло чистки. Правящий класс состоит в основном из тех же людей.
— Действие «Лестницы Якова» разворачивается в ГУЛАГе, где сидел ваш дед при Сталине. Насколько трагедия концентрационных лагерей повлияла на сегодняшнюю Россию?
— Сейчас власти предпочитают забыть эту страницу истории и даже начать вновь прославлять Сталина. Однако наши лидеры теперь используют уголовный сленг. Возможно, вы помните эту историю: в 1999 году перед тем, как стать президентом, Путин сказал: «Я буду мочить террористов в сортире». Это очень вульгарное выражение пошло от лагерных урок, когда они оставляли в моче трупы осведомителей, которых они только что убили. Как видите, между путинским режимом и определенными слоями общества существуют параллели на разных уровнях…
— Действительно ли спустя 18 лет после этого выражения, ознаменовавшего первую успешную предвыборную кампанию президента, Путин настолько популярен, насколько об этом говорят?
— Несомненно. Я не могу сказать, насколько. В 2000 году я была в отчаянии о того, что президентом стал бывший сотрудник КГБ — после всего того, что эта организация сделала со своим народом, после того, как Солженицын написал об этом, и россияне могли это прочесть! Но это так.
— Вы часто говорите, что после падения коммунизма россияне не были готовы к демократии.
— Да. Но это не оценочное суждение, а только констатация факта. Социологи и историки считают, что смирение и инерция нашего народа связаны с тем, что три века он жил под татаро-монгольским игом. Это пробудило в нем что-то вроде любви к «железному кулаку». Хочу добавить, что крепостное право было отменено в России только в 1861 году, когда англичане открыли первую линию метро в Лондоне. Никогда нельзя недооценивать такую историческую разницу.
— Думали ли вы, что в конце 2011 — начале 2012 года во время крупных антипутинских демонстраций режим мог рухнуть?
— Нет. Мне нравилась атмосфера — молодая, счастливая, очень позитивная. Она быстро задохнулась. Среди мирных протестующих были дети. Они были арестованы и получили серьезные тюремные сроки. Сажая их в тюрьму, власть давала нам понять: я не хочу спорить, только наказывать, чтобы это не вылилось в более мощный протест. Сегодня мы используем нашу энергию в гуманитарных и благотворительных целях. То, что люди начали заниматься конкретными проблемами очень важно для будущего. Доверяйте и помогайте друг другу, решайте проблемы, которые государство не может или не хочет решать… Этими действиями мы сопротивляемся лжи властей и бюрократии, от которой нас тошнит.
— Неужели при Путине все так плохо?
— В ваших последних книгах вы отдаете дань уважения советским диссидентам. Это потому, что про них забыли, а некоторых и оговорили?
— Да. На самом деле это поколение обладало большим достоинством. Помните, 50 лет назад, в августе 1968 года, семь русских молодых людей отважились выйти на Красную площадь, в знак протеста против «Пражской весны», прежде чем их арестовали и отправили в лагерь. В тот момент они олицетворяли собой людскую совесть.
— Как повлияла аннексия Крыма на общество, особенно на людей искусства?
— Аннексия продемонстрировала, что значительная часть русских людей ностальгирует по империи. Это привело к расколу между этим большинством и враждебным меньшинством. Я знаю, что многие дружеские связи были разорваны, распались семьи. Эти раны начинают заживать. Но в Крыму ситуация остается катастрофической. Я очень люблю эту землю, и мне ужасно больно наблюдать, как она увядает, беднеет.
— Сталин и другие руководители СССР уделяли много внимания литературе и писателям. Путин, похоже, этим не интересуется. Как вы думаете, почему?
— Это очень важный вопрос. Поскольку советская власть была основана на идеологии, она внимательно следила за творчеством. Такие кинематографисты, как Эйзенштейн, или такие писатели, как Булгаков, Пастернак или Бродский, находились под сильным давлением со стороны власти. У нынешней власти идеологическая составляющая гораздо меньше, она не пытается полностью контролировать литературу.
— То есть, цензуры больше не существует?
— Существует, особенно в аудиовизуальных СМИ, где она жесткая и глупая. Но литература — это нечто другое. Я ни разу не заменила ни одного слова в моих книгах из-за цензуры… До недавнего времени. В последние годы закон, направленный на «очищение» русского языка, запрещает использование мата. Так что в одном из моих последних романов я согласилась заменить слово «шлюха» на «потаскуха».
— Кто вас попросил заменить это слово?
— Мой издатель, с которой я работаю уже двадцать лет, и которую я очень уважаю. Она боялась, что из-за одного этого слова мой роман могут занести в списки запрещенных книг, по крайней мере, для тех, кому не исполнилось 18, и завернут в целлофан, как порно книги! В целом, это была мера предосторожности, потому что не существует официального списка запрещенных слов, и в любом случае он неизвестен широкой публике. Ситуация немного похожа на ту, которая была в СССР, когда мы знали, что некоторые книги запрещены, но не знали точно, какие именно.
— Какова роль писателя в современном обществе?
— Как и везде, я думаю, она сильно уменьшилась. Несколько десятилетий назад Чехов, Толстой, Достоевский, Пастернак или Солженицын все еще играли ведущую роль. Постепенно их затмили Высоцкий, Окуджава, а затем другие музыканты и режиссеры.
— Вы недавно сказали: «Я часто перечитываю Чехова и Толстого, но не Достоевского». Почему?
— Потому что я больше не люблю Достоевского. В молодости я его обожала. Но сегодня я считаю, что он принес нечто страшное в литературу: он узаконил зло и в определенной степени оправдал его. Он сказал, что, как Раскольников в «Преступлении и наказании», каждый из нас смог бы убить старуху и, таким образом размыл границу между Добром и Злом. А потом этот антисемит стал певцом русского и православного мессианизма.
— Во времена коммунизма и после него вы страдали от проявлений антисемитизма?
— Нет, хотя он, конечно, присутствует в обществе. Но я живу в среде, где этого нет. И мне кажется, что нынешняя власть вполне лояльна к евреям. Даже если она опирается на Церковь и очень могущественные реакционные движения.
— В 2011 году вы получили премию Симоны де Бовуар (Simone de Beauvoir) за свободу женщин. Как с этим обстоят дела в России?
— У наших стран — совершенно разный подход. Я приведу один показательный пример. Двадцать пять лет назад я присутствовала на встрече между европейскими и российскими женщинами, посвященной абортам. Первые настаивали на важности этого права, которое существует в России с 1920 года, вторые отвечали: «Да, да, это очень важно, особенно когда аборт проводится под наркозом…» Женская проблематика возникает в контексте, очень отличном от вашего. В результате существует пропасть между российским и европейским феминизмом.
— Существуют ли в России такие движения как #Metoo ou #Balancetonporc?
— Нет, мы от этого очень далеки! Только что я вам рассказывала о возвращении к архаичным ценностям. То, что нас волнует сегодня, — это новый закон, который, вдумайтесь, освобождает от уголовного наказания за насилие в семье!
— Многие русские писатели и художники уехали за границу. Вы никогда не думали уехать из страны?
— Я много времени провожу в Европе, и должна признать, что жизнь там лучше. Но моя жизнь связана с Россией. Каждый раз, когда я возвращаюсь, я чувствую, насколько здесь интенсивная и насыщенная жизнь. Вот почему я хочу продолжать жить на родине, если она мне это позволит. И если с точки зрения свободы не придется заплатить слишком высокую цену.