Давно признано, что длящееся вот уже три десятилетия сближение Москвы и Пекина дает каждой из сторон существенные политические и дипломатические преимущества. Менее хорошо изученный аспект взаимоотношений мог бы помочь рассмотреть вопрос обмена опытом в различных областях, в том числе в важнейшей области — стратегической. Ранее я уже отмечал, что китайские стратеги внимательно изучали войну на Украине и сопутствовавшую ей аннексию Крыма. А я в своей колонке Dragon Eye внимательно изучу китайскую оценку военной интервенции России в Сирии.
Интерпретация Китаем сирийской войны может носить весьма значительный характер. Недавно я утверждал, что Пекин может сыграть важную роль в качестве одной из нескольких незаинтересованных (а, следовательно, нейтральных) крупных держав в содействии поиску дипломатического решения того Гордиева узла, коим является нынешняя ситуация в Сирии. Подобная роль вполне соответствовала бы его амбициям стать поистине глобальной державой, обеспечивая глобальные общественные интересы в области международной безопасности и одновременно способствуя открытию масштабных торговых коридоров по всей Евразии. Тем не менее, существуют и потенциально негативные аспекты оценки Китаем сирийской войны. И действительно, в конце 2017 года в журнале российских, восточноевропейских и центральноазиатских исследований [俄罗斯东欧中亚研究] престижной китайской академии общественных наук был опубликован доклад, в котором говорилось о некой опасности. Если вкратце, китайские стратеги могут прийти к выводу о том, что российская война в Сирии предлагает ценную парадигму для потенциального применения силы Китаем в отдаленных театрах войны в качестве «антитеррористических военных операций» [反恐军事行动].
В подобном контексте интервенция оценивается как предоставление "многочисленных преимуществ«[多红利], помимо ускорения процесса уничтожения ИГИЛ (запрещена на территории РФ). Интервенция, согласно этой трактовке, также значительно усилила положение России в мире, изменила международную систему, повысила уверенность россиян в себе, а также «перехватила инициативу в борьбе с Западом [赢得了对西方斗争的主动]». Автор квалифицирует действия Кремля против Украины в 2014 году как «решительные [毅然决定]», но при этом отмечает, что Россия пострадала от серьезных экономических последствий, поскольку объем торговли резко упал, а уровень бедности превысил 15 процентов. Таким образом, отмечается, что президент Владимир Путин принял решение о вмешательстве в Сирии «… на фоне противостояния России относительно сложным внешним и внутренним обстоятельствам [面临内外交困的复杂背景]».
В исследовании говорится, что сирийская война предоставила Москве возможность провести «проверку результатов ее программы военного строительства за последние годы, а также результатов реформ [检验了今年来军队建设与改革的成果]». Китайский эксперт предполагает, что на стратегическом уровне Кремль считает Сирию «аванпостом [前哨]» у ворот восточного Средиземноморья. Таким образом, интервенция также интерпретируется как противостояние давлению НАТО против южного фланга России. Кроме того, в статье излагаются доводы о том, почему вмешательство России может считаться законным, а возглавляемая США коалиция «не получила ни согласия Совета Безопасности ООН, ни благословения сирийского правительства». Китайская оценка звучит немного наивно и в искреннем приятии пояснений Кремля о том, что Россия «… лишь борется с терроризмом и не поддерживает какую-либо конкретную политическую силу…»
Один из самых интересных разделов этой статьи представляет собой оценку ведущейся между Россией и Западом информационной войны вокруг Сирии. Автор отмечает, что Запад во главе с США использует «все доступные средства», чтобы развязать пропагандистские атаки с целью очернения России на всех уровнях [最大程度地抹黑俄] «в надежде спровоцировать "цветную революцию" для свержения Путина… [颜色革命, 推翻普京]». В статье даже прослеживаются попытки изобразить Россию «нечестивой империалистической державой [邪恶帝国]» в рамках «информационной войны» [信息战].
И тем не менее, согласно данной оценке, Россия выиграет информационную войну и извлечет из всего этого дипломатическую выгоду. Отмечается, что на данный момент сирийская операция «успешно расколола лагерь НАТО [成功分化了北约阵营]»: Турция из врага превратилась в близкого друга России, а также осуществлялась координация с такими странами, как Израиль. Приводятся примеры благодарности Путину со стороны арабских лидеров. Более того, в статье утверждается, что и ситуация на Украине более не пользуется столь срочным приоритетом [乌克兰议题逐步谈话 不再重要].
В конце делается безоговорочный вывод о том, что после вмешательства в Сирии «международная позиция и влияние России возросли». Сирия находится на пути к стабилизации — так утверждается, — а Кремль одержал верх над поддерживаемыми Америкой оппозиционными силами. Вмешательство приравнивается к «великому достижению» [重大贡献]. России даже отдают должное за «смягчение кризиса, вызванного наплывом беженцев в Европу».
Многих читателей заденут наглые выводы китайского аналитика. Несомненно, это отражает одностороннюю оценку и контролируемый характер китайских СМИ. Сирия нисколько не приблизилась к миру, а вмешательство России было, похоже, сопряжено с многочисленными проблемами, включая чрезмерные потери среди гражданского населения в Сирии. Давайте также не будем забывать об экономических и человеческих потерях самой России, которые едва ли можно считать незначительными. После двух последних десятилетий военных операций на Ближнем Востоке, которые приобретают все более хаотичный характер, абсурдным кажется предположение о том, что любая внешняя сила может успешно убедить регион двигаться в мирном направлении. Альтернативный вариант, а именно вывод вооруженных сил, вполне может оказаться наилучшим и позволит местным структурам урегулировать свои разногласия самостоятельно.
Тем не менее, подобная оценка вполне может оказаться более значимой для всего сказанного о будущей внешней политике Китая, нежели о Сирии. По мере определения Пекином своей новой роли в мире он столкнется с множеством соблазнов использования обретенной военной мощи по всему миру, а особенно — в той обширной нестабильной области, где он помогает развивать инициативу «Один пояс — один путь». Парадигма, позаимствованная у вмешательства России в Сирии с целью «борьбы с террором», и одновременное наращивание поддержки и уверенности внутри страны могут оказать чрезвычайно сильное влияние на китайское руководство. Но решение задействовать свою блестящую армию во всех уголках мира не просто ведет в никуда, но может поставить под угрозу «китайскую мечту» национального возрождения. Гораздо мудрее со стороны Пекина было бы ограничить количество своих экспедиционных сил за рубежом и вверить их под надежную защиту «голубых касок».
Лайл Голдстайн — профессор Института морских исследований Китая при Военно-морском колледже США в Ньюпорте, штат Род-Айленд. Мнение, высказываемое в его колонках, принадлежат лишь ему и не отражает официальных оценок ВМС США или иного правительственного ведомства.