В статье Рафала Земкевича (Rafał Ziemkiewicz) «Квадратура России и Германии», опубликованной в предыдущем номере журнала «До Жечи» (Do Rzeczy) звучит тезис, с которым невозможно согласиться: Польша обречена либо зависеть от России, либо подчиняться Германии.
Россия обладает какой-то дьявольской прерогативой: другие страны постоянно ломают голову, как включить ее в ряды мирных цивилизованных стран. В Германии представители Социал-демократической партии, помогая Москве, беспокоятся, сможет ли нефть (так в тексте — прим. ред.) без проблем пойти по новому газопроводу, проложенному на дне Балтийского моря. Итальянские политики на всех флангах беспокоятся, не повредят ли России санкции, а в Польше то и дело кто-то из национал-патриотов начинает размышлять, как выработать некий реалистичный «модус вивенди» с нашим восточным соседом.
Именно в это течение «беспокоящихся за Россию» вписывается со своим текстом Рафал Земкевич. Он подчеркивает, что сама эта страна интересует его мало, а занимает его лишь вопрос наличия у Польши альтернатив. Наша страна, не умея наладить хорошие отношения с соседом, лишает себя шанса на ведение дипломатической игры в том случае, если обострится наш конфликт с Германией и шире — ЕС. В качестве положительного примера Земкевич упоминает Виктора Орбана, который завязал с Путиным вполне неплохие контакты, а это усилило его позицию в переговорах с европейскими игроками.
Все это звучит очень эффектно, но если внимательно проанализировать, как автор пришел к таким выводам, можно обнаружить, что красивая публицистическая конструкция выглядит весьма шаткой.
Почему с Россией ничего не получается?
Ключевое значение имеет тот факт, что в военном плане Россия непредсказуема. При этом вооруженные силы Путина благодаря своей численности и техническому оснащению входят в тройку сильнейших армий мира вместе с США и Китаем. Но США — демократическое государство, а Китай не вмешивается в политические дела Европы, тогда как Россия этим занимается. Кроме того, она постоянно повышает свою боеспособность, отправляя российских военных на очередные войны: их задействовали в кровавом подавлении чеченского мятежа в 1999 году, они побывали в Донбассе и Сирии.
Именно масштаб военной угрозы, исходящей от России, делает эту страну опасным соседом. Между тем из текста Земкевича следует, что все наши опасения — это просто истерия и предубеждения. Но это не так. Действия Москвы, ее политика аннексий, попытка вмешаться в избирательный процесс в других странах выглядят в современной Европе необычными и вызывающими тревогу явлениями. Израиль тоже бывает жестким, но что с того?— указывает публицист. Все так, но у нас нет своих интересов на Востоке, поэтому мы обращаем внимание на ту силу, которая действует агрессивно в нашем регионе, а здесь хищником выступает Россия.
Орбан может относиться к Москве, как к обычному партнеру, а мы нет?— возразят мне. Нет, мы не можем, ведь Польша находится в ином геополитическом положении. Мы живем на территории, которую российские и советские военные всегда называли стратегическим коридором на Запад. Россия с XVIII века претендует на то, чтобы обрести над этим коридором политический или даже военный контроль. Венгрия значительно уступает Польше по размеру. В российской военной традиции Большая Венгерская низменность никогда не была направлением первостепенной важности. Российские войска входили в Венгрию всего три раза: в 1848 году в рамках «братской помощи» Габсбургам и в 1945-1956 годах, когда Сталин хотел взять под свой контроль всю Восточную Европу.
С одной стороны мы видим пару кратких инцидентов, а с другой — три века, в течение которых Россия проявляла пристальный интерес к польским землям, а это показывает, чем отличается наша геостратегическая позиция. Неслучайно последний солдат Красной армии покинул Венгрию уже 19 июня 1991 года, а из Польши советские силы окончательно ушли двумя годами позднее — 17 сентября 1993.
Геостратегическое положение разных стран отличается друг от друга. У итальянцев, австрийцев, словаков, венгров Россия не ассоциируется с агрессией, но государствам, которые граничат с путинской империей (не только Польше, но также Украине и странам Балтии), приходится постоянно держать в уме самый мрачный сценарий. «Сегодня Грузия, завтра Украина, а послезавтра, возможно, придет черед Польши», — предупреждал Лех Качиньский (Lech Kaczyński). И это не проявление какого-то оторванного от реальности романтизма и наивного очарования Украиной или Белоруссией, а обычная осторожность, основанная на политическом опыте нескольких веков.
Меня удивляет, что Рафал Земкевич, который любит подчеркивать свою связь с традицией трезвого политического реализма, этого не понимает. Россия проводит на территории «ближнего зарубежья» агрессивную политику: она похитила в Эстонии офицера местной разведки, не возвращает Польше обломки ее правительственного лайнера, досаждает Украине постоянными столкновениями на фронте. Роль нормального партнера она играет только в отношении нескольких стран Западной Европы. Обвинять людей, которые делают из этого вывод, что Москва не стремится к нормальным отношениям, в истеричном поведении, говорить, будто «они сильнее ненавидят Россию, чем любят Польшу», — это просто дешевый прием, не более того.
Кому-то придется подчиняться в любом случае?
Рафал Земкевич, развивая, как я понимаю, идеи трудов Романа Дмовского (Roman Dmowski), выдвигает очень спорный тезис. «У Польши при ее географическом положении и соотношении сил с соседями есть только три варианта: объединиться с Германией против России, объединиться с Россией против Германии или конфликтовать с ними обеими, то есть подталкивать их к тому, чтобы они объединились против нас», — пишет он.
Здесь снова следует проанализировать, как автор, вставляя одно словечко тут, другое там, создает ложное впечатление, будто над польской политикой довлеет фатум. Неужели не существует еще одного варианта, при котором мы можем сохранить независимость от обоих больших партнеров? Эти отношения могли бы оставаться несимметричными, все же с Германией нас связывает членство в НАТО. Земкевич, между тем, полагает, что суверенитет подразумевает непременный конфликт или с Москвой, или с Берлином, а также (с чем невозможно согласиться), что у Польши вообще нет шансов на полную независимость: она может или подчиняться России, или выступать вассалом Германии. А если мы будем «хорохориться», то сами на свою погибель подтолкнем эти две страны в объятия друг другу. Прошу у читателей прощения за грубое сравнение, но все это напоминает жизненную философию некоторых женщин: «У меня есть два варианта: зависеть от одного мужчины, который меня бьет, или от другого, который требует беспрекословного подчинения, иначе я окажусь на улице».
Фатализм, как мы видим, стал неотъемлемым элементом национал-демократической мысли. Любопытно, что такие тезисы произносятся на одном дыхании с заявлениями о том, насколько Польше важно стать сильным государством. Как одно вяжется с другим? Сложно сказать.
Польша имеет право считать путинскую Россию угрозой, а одновременно стремиться выстроить партнерские отношения с Германией и ЕС. Нам нельзя поддаваться на шантаж в духе: «Или вы согласитесь с тем, что реформу польского правосудия проводить нельзя, или Европа от вас отречется, а тогда вы останетесь один на один с Москвой». Как утверждает Земкевич, хаос в Европе склонил Берлин к тому, чтобы «выработать с Варшавой некий „модус вивенди", который будет основан на взаимной поддержке». Мы сталкиваемся здесь с очередной схемой: «все хотят нам добра, но легкомысленная Польша как обычно отказывается от помощи». Я лично вижу, скорее, политику улыбок со стороны Меркель, а одновременно слышу угрозы, например, из уст члена Христианско-демократического союза еврокомиссара Гюнтера Эттингера (Günther Oettinger), который говорит, что страны, отказывающиеся от верховенства закона, не получат от ЕС денег.
Меркель могла заключить с Ярославом Качиньским (Jarosław Kaczyński) реальный союз, когда тот предупредил, что Варшава сочтет переизбрание Дональда Туска (Donald Tusk) на пост председателя Европейского совета враждебным актом. Однако канцлер выбрала Туска, а не (хотя бы негласный) союз с партией «Право и Справедливость». В чем выражается стремление выработать «модус вивенди»? В том, что в Польшу ездит президент Штайнмайер и учит нас, как нам уважать закон?
Кто надежнее: Америка или Россия?
Еще больше возражений вызывает следующий тезис Земкевича. «Считая, что у Польши нет сильных карт, мы избираем одну из двух стратегий: решаем, что ничего сделать нельзя, и следуем чужим ожиданиям (а одновременно наивно внушаем себе, что нас окружают друзья, которые желают нам добра), или вопреки всем принципам, которые считаются в мировой политике самоочевидными, стоим на своем, следуя модели „ни отступать ни на шаг" и „единственная бесценная вещь — это честь"», — пишет он. Оставим в стороне даже аллюзии на сентябрь 1939 года, гораздо больше вопросов вызывает ироническое замечание автора, что мы обманываем себя, считая, будто нас окружают друзья. Если он намекает на евроэнтузиазм нашей тотальной оппозиции, которая ориентируется на Берлин, такие настроения у нас есть. Однако если он критикует подход, при котором США считаются основным фактором нашей безопасности, я позволю себе вступить в полемику. Тем более что чуть ниже Земкевич указывает: «Польша избрала позицию вассала, который безоговорочно принимает точку зрения США и его близкого союзника — Израиля. Раз мы сами отказались от самостоятельности, раз у нас нет собственной политики ни в отношении Ближнего Востока, ни Украины (…), ни Белоруссии (которую мы упорно пытаемся повернуть на путь бунта против Лукашенко), как мы можем рассчитывать на то, что Россия увидит в нас самостоятельного политического игрока?»
Эта длинная цитата отлично демонстрирует опасное направление мысли Земкевича: в его тексте сквозит мысль, что Польша стала содержанкой Вашингтона, прислужницей Израиля и простофилей, позволяющей Киеву водить себя за нос. Автор изрекает все это, чтобы показать: мы ведем себя настолько несерьезно, что России не за что нас уважать.
На это следует ответить. Польша считает Америку единственным реальным гарантом своей безопасности не потому, что поляки смотрят на мир, как сентиментальная гимназистка, а потому, что США согласились выступить рамочным государством, отвечающим за формирование боевой группы НАТО на польских землях (Германия и Великобритания играют ту же роль в странах Балтии). На российскую атаку последует, скорее, решительный ответ американцев, чем стран Западной Европы. Кроме того, лишь Вашингтон обладает таким военным потенциалом, который позволит вступить в конфликт с агрессором. Далее идут британцы, канадцы и французы, а в самом конце плетутся немцы со своим утратившим блеск бундесвером.
Психологи из Западной Европы сами говорят о том, что ее жители вступили в постгероическую эпоху и не хотят умирать не только за нашу, но даже за собственную свободу. Остается Америка. Можно ли считать ее абсолютно надежной? Нет, но она вызывает куда больше доверия, чем Москва, которая, как мечтает Земкевич, вернется к диалогу с Варшавой. Мой коллега завершает свою статью ловким приемом: он оставляет читателю надежду, что «гангстер» Путин когда-нибудь уйдет, и тогда мы сможем завязать контакты с новым обитателем Кремля.
Пока, однако, нам остается полагаться на американское присутствие, поскольку Россия не выглядит страной, которая хочет завязать с нами диалог. И дело здесь не в нас, а в постсоветском мировоззрении Путина. Попытки создать в Польше группу пророссийских лоббистов пока заканчиваются привлечением весьма жалких фигур из партии «Смена». Земкевич мог бы возразить мне на это, что если бы с россиянами постарались наладить контакт более серьезные политики, все выглядело бы иначе. Боюсь, что нет. Россияне предпочитают иметь дело с такими поляками, которые им полностью подчиняются. В Венгрии они пока довольствуются партнерством, а в Польше все могло бы пойти по-другому.