Все пугают Путиным, все подозревают друг друга в заговоре с Путиным или в содействии Путину, но все хотят с ним подружиться. Начинающийся футбольный чемпионат станет для этого прекрасной возможностью, так что даже тем, кто активно пугает окружающих «пропутинскими популистами» не придет в голову сейчас напоминать о Донбассе или детях, погибших в малазийском самолете. Сложно найти более выразительную иллюстрацию того, насколько эффективной оказалась политика Москвы.

Можно скрежетать зубами и подбирать фразы, способные описать циничность и аморальность мировой политики, однако, разумнее будет, пожалуй, задуматься о нашей политике в отношении России или, скорее, о причинах, по которым за последние два с половиной десятилетия нам не удалось ее создать. Максимально упрощая, можно сказать, что у Польши при ее географическом положении и соотношении сил с соседями есть только три варианта: объединиться с Германией против России, объединиться с Россией против Германии или конфликтовать с ними обеими, то есть подталкивать их к тому, чтобы они объединились против нас.

Именно эту идею следует избрать исходной точкой для размышлений о нашей политике: с кем мы можем договориться, на каких условиях, кто даст больше или кому придется больше заплатить, чтобы избежать наименее благоприятного третьего варианта. При этом не следует упускать из виду идеальную ситуацию, в которой каждый из партнеров постарается поддерживать с нами добрососедские отношения, основанные на доверии, опасаясь, как бы хорошие контакты третьей стороны с польским государством не позволили ей слишком сильно укрепить свою позицию.

Искусство блефа, в котором преуспели россияне, или создания безвыходных ситуаций, мастерами в котором стали китайцы, выходит за рамки нашего воображения. Считая, что у Польши нет сильных карт, мы избираем одну из двух стратегий: решаем, что ничего сделать нельзя, и следуем чужим ожиданиям (а одновременно наивно внушаем себе, что нас окружают друзья, которые желают нам добра), или вопреки всем принципам, которые считаются в мировой политике самоочевидными, стоим на своем, следуя модели «ни отступать ни на шаг» и «единственная бесценная вещь — это честь».

Не будем, однако, углубляться в карточные метафоры, поскольку они уведут нас от сути. Международная политика — это, конечно, игра, но ее отличие от шахмат или бриджа состоит в том, что большой отпечаток на нее накладывают субъективные (зачастую ошибочные) оценки ситуации и собственных возможностей, а также эмоции, которые нередко заставляют участников действовать нерационально. К сожалению, ведут эту игру не компьютеры, а политики, которые руководствуются своими антипатиями, реагируют на давление общества или, как это происходит в недемократических странах, — своего окружения и функционирующих в нем группировок. Внешняя политика становится порой инструментом политики внутренней: она служит укреплению позиции людей, которые ее проводят (в том числе в ущерб интересам государства), а также позволяет использовать агентов влияния для манипулирования партнерами.

Все это приводит к тому, что нам становится сложно не только проводить разумную политику, но и просто ее обсуждать, ведь с кем-кем, а с Россией наши отношения полны невероятных эмоций. При этом сложно не заметить, что россияне прекрасно умеют на них играть, тогда как нам это искусство совершенно недоступно.

Ожидания Германии

Из-за эмоций (и того, что их используют против нас) нам не удается последовательно придерживаться сформулированного выше принципа. На наши контакты с Россией накладывает отпечаток болезненная история, а поэтому мы не можем вести рациональную политику в ее отношении, а, как следствие, и в отношении Германии, ведь у нас нет «плана Б» — варианта, который бы не включал в себя эту страну. В итоге мы обрекаем себя на роль клиента гардероба из культового фильма «Мишка». «Вашего пальто у нас нет, и что Вы нам за это сделаете?» — говорят нам наши партнеры, а нам остается только, как делает партия «Право и справедливость» (PiS), рыдать и возмущаться или, как делала это «Гражданская платформа» (PO), смириться.

Полтора десятка лет мы пытались найти противовес Берлину в других европейских столицах и в Брюсселе, то есть в структурах ЕС, относясь к ним как к субъекту международной политики. Однако Брюссель, несмотря на то, что Европейская комиссия в последнее время старается заявить о себе (зарабатывая очки исключительно за счет Польши и Венгрии — государств, которые она считает слабыми), согласует свои действия с Германией. В свою очередь, с другими европейскими странами Польшу не связывают какие-то серьезные, в первую очередь торговые интересы, так что они не могут при всем желании (а такового у них, в особенности у Великобритании, на которую еще до Брексита делала ставку польская правящая партия, нет) стать фактором, уравновешивающим стремления Берлина.

Заменой нормальным отношениям с Россией не удается сделать и тесные контакты с другими постсоветскими государствами. В этой сфере Польша в последние два десятилетия действовала очень наивно, веря, что они, стремясь защититься от российской угрозы, решат опереться именно на нас. Однако все эти «ягеллонские концепции» их, как и после 1918 года, совершенно не заинтересовали. Это, впрочем, совершенно естественно, если учесть, что простые украинцы и белорусы видят в нас потомков изгнанных ими «польских панов» (кого-то вроде вызывающих опасения у поляков нью-йоркских евреев, которые заявляют претензии на недвижимость в Польше), а наши предложения о сотрудничестве воспринимаются именно в таком контексте.

Эти государства быстро научились держать дистанцию и обращаться напрямую к главному игроку — Германии. Особенно преуспела на этом поприще Украина, которая с самого начала своего независимого существования занимала важное место в немецкой концепции Центральной Европы, выступая фактором, который ослабляет Россию, а одновременно позволяет отодвинуть на второй план Польшу. В нормальной ситуации мы могли бы пресечь такие поползновения, пригрозив перспективой польско-российского сближения, однако, такой инструмент нам не доступен.

Нашу позицию в отношениях с Берлином дополнительно ослабляет то, что у нас, как обращает внимание «Право и Справедливость», существует сильная партия, преследующая внешние интересы. Она отвергает идею, что Польша способна проводить самостоятельную политику, и предлагает полностью подчиниться гегемону, надеясь, что за это ее лидерам позволят остаться у власти (в стране, которая превратится в одну из европейских провинций), а поддерживающим ее элитам — сохранить привилегированную позицию.

Лишь задачи политического маркетинга заставляют эту партию обращаться к лозунгам об «объединенной Европе» или использовать европейскую символику и выходить на демонстрации с синим флагом, украшенным венцом из звезд, а не с черно-красно-желтым знаменем, которое могло бы вызвать у поляков неоднозначную реакцию. На самом деле, всем понятно, кто должен «дать свободу» и «вернуть все, как было». К счастью для Польши, сейчас для этой партии складывается неблагоприятная конъюнктура. У Германии возникло с Европой множество проблем, а польская «тотальная оппозиция» продемонстрировала свое бессилие, так что Берлин склоняется, скорее, к тому, чтобы выработать с Варшавой некий «модус вивенди», который будет основан на взаимной поддержке. Германия ведет тонкую игру: в последние месяцы мы увидели, что она назначила находящихся под ее контролем еврократов на роль «агрессоров», от которых она будет готова нас защитить, если мы, конечно, уладим кое-какие вопросы. Основная сложность стоит, судя по всему, в том, что Польша настолько не способна проводить какую-либо политику, что она не может выдвинуть к Германии разумных и реалистичных требований, которые стали бы основой серьезных переговоров.

Романтическая политика в отношении России

Отсутствие «второй ноги», то есть отношений с Москвой, компенсировать, как мы выяснили, невозможно. Насколько изменилась бы ситуация, если бы нам удалось их завязать, показывает пример Венгрии: выгодная сделка с Путиным стала залогом успеха Орбана, ведь еврократы и государства «старого ЕС» могли с легкостью подчинить себе его относительно слабую страну.

Польские элиты осознают, какую пользу могла бы принести Польше такая нормализация отношений с мощным соседом: что-то предпринять в этом направлении старалось каждое правительство начиная с 1989 года. В свое время появилась надежда, что «особые отношения» посткоммунистов с Россией позволят извлечь хоть какую-то пользу от их возвращения во власть, однако, к односторонним усилиям Квасьневского (Aleksander Kwaśniewski) (как, впрочем, и его последователей) там отнеслись прохладно. Исключением не стал и Лех Качиньский (Lech Kaczyński), президентство которого вспоминают сейчас только в контексте его поездки в Грузию и попыток создать фронт, который остановит российский империализм, забывая, что он тоже начинал с попыток наладить диалог с Москвой. Этим занимался также Дональд Туск (Donald Tusk), который в свойственной ему манере удовлетворился видимостью сотрудничества и, что еще хуже, принял помощь, которую россияне предложили ему в борьбе с президентом Качиньским. Опосредованным образом это привело к трагедии, которая стала для нашей политики ударом беспрецедентной силы.

Урок, который мы вынесли из двух прошедших десятилетий, выглядит так: Россия по каким-то причинам считает, что ей выгоднее иметь с Польшей плохие отношения. Каждый раз, когда появлялись шансы их наладить, она разрушала их какой-нибудь провокацией, то отрицая правду о пакте Молотова — Риббентропа, то играя темой Катыни, то «обнаруживая» бактерии в польских продуктах.

Все это, конечно, вода на мельницу многочисленных сторонников романтической политики, которая исходит из идеи, что Россия — это наш извечный враг, а путинская Россия, не скрывающая своих имперских планов, — стратегическая угроза. Какие вам нужны еще доказательства того, что Россия — это государство-гангстер, которое покушается на нашу независимость, а, значит, с ним нужно бороться любыми доступными средствами, могут сказать они. За этим последует перечисление всех грехов Путина и бед, которые принесла нам Россия начиная с пражской резни 1794 года (штурм предместий Варшавы восками под командованием Суворова, — прим. ред.) до «второй Катыни», как на этой части политической сцены называют смоленскую трагедию, демонстративное пренебрежение Польшей Туска и дальнейшее «расследование» катастрофы. При этом люди, которые занимаются таким заламыванием рук, не замечают, что раз подчеркнуто плохие отношения с Польшей позволяют Москве выставлять нас в глазах Запада одержимыми русофобами, мешающими заключать выгодные контракты, значит, вся эта антироссийская риторика работает на Путина.

То, что мы не можем договориться с Россией связано в значительной мере с отсутствием доброй воли с ее стороны, но в том, что мы не можем разумно отреагировать на эту ситуацию, виноваты сторонники романтической политики. Именно они навязывают нам исторический дискурс в разговоре с Москвой, хотя при этом не только не припоминают Украине волынской резни, а Литве — массовых убийств в Понарах, но и изо всех сил стараются стереть эту часть исторической памяти, говоря, что обращаясь к ней, мы помогаем Путину.

Попытки замарать противника связями с Россией стали отличительным знаком политики не самого высокого сорта не только в Польше (где «железный» электорат «Права и Справедливости» называет приспешниками Путина и сообщниками его преступлений представителей «Гражданской платформы», а те в ответ говорят о «московских рублях», которые получает правящая партия), но и всей Европы и даже США, где намеками на контакты с Путиным стараются дискредитировать своих конкурентов люди, которые сами ползут к тому же Путину на коленях, чтобы получить выгодные контракты.

Взгляд в будущее

Как должна выглядеть нормальная, лишенная истерических нот политика в отношении России? Начать следует с самого очевидного умственного усилия, которое до сих пор никто не задал себе труда предпринять. Нужно задать себе вопросы: Что мы можем предложить России? В чем мы можем ей навредить? Чего нам стоит от нее ожидать? (Здесь следует обдумать возможные компромиссы и границы, дальше которых мы не зайдем.)

Путин — гангстер? Несомненно. В мире он такой не единственный, хотя только его так мало заботит соблюдение внешних приличий. Однако он управляет важной с точки зрения нашей безопасности страной, а поэтому нам придется иметь с ним дело. Мы должны понимать игру, которую он ведет с Америкой, Израилем странами Ближнего и Дальнего Востока, а также осознавать, с какими сложностями он столкнулся из-за усиления позиции Турции или разрыва отношений с Украиной.

Польша между тем избрала в этой игре позицию вассала, который безоговорочно принимает точку зрения США и его близкого союзника — Израиля. Раз мы сами отказались от самостоятельности, раз у нас нет собственной политики ни в отношении Ближнего Востока, ни Украины (таковой сложно назвать отождествление украинских интересов со своими собственными и их продвижение, которым мы занимаемся, «выручая» заинтересованную в этом Германию), ни Белоруссии (которую мы упорно пытаемся повернуть на путь бунта против Лукашенко), как мы можем рассчитывать на то, что Россия увидит в нас самостоятельного политического игрока?

Мы не сформулировали конкретных ожиданий в отношении России или конкретных предложений. Непременное условие у нас одно: мы хотим, чтобы она изменилась, то есть стала демократическим государством, начала уважать наши ценности и так далее. У страны, которая превосходит Польшу по размеру и обладает признанным статусом региональной державы, это вызывает только улыбку. Ответить она может лишь столь же далеко идущим предложением: станьте нашими вассалами, такими, какими вы выступаете сейчас для Запада.

Между тем мир меняется. Запад, на который мы сделали ставку, теряет силы. Сейчас он, возможно, еще способен нас защитить, то через несколько лет ситуация, вероятно, изменится. Даже если она останется прежней, бессилие, которое он демонстрирует в борьбе с собственными насущными проблемами во главе с нелегальной миграцией, заставляет сомневаться в том, что он будет служить нам опорой. Сегодня найти квадратуру круга, которой стали польско-российские отношения, мы не можем, но нам следует хотя бы начать к этому готовиться: сформулировать ключевые условия, осознать интересы, потребности, уровень опасности, помня, что, как говорит пословица, «настоятель умрет, а монастырь останется». Вселяющий в нас ужас ненавистный нам Путин однажды перестанет управлять Россией, но она сама не исчезнет, а мы продолжим с ней соседствовать.