Польша и Украина приняли законы об исторической памяти, которые призваны возродить национальную гордость. Что это, борьба с западноевропейскими ценностями или попытка вырваться из хватки России?
В сфере истории у стран Восточной Европы есть одна интересная особенность: судя по всему, опыт манипулирования с ней в советские времена не сформировал у них иммунитет. По всей логике, можно было подумать, что официальная правда там будет навсегда под запретом, и что сама мысль об «исторической политике» станет вызывать отторжение. Не тут-то было.
Украина приняла в 2015 году серию из четырех законов: хотя некоторые из них напоминают похожие меры в других странах региона (запрет продвижения «тоталитарной коммунистической и нацистской идеологии», снос памятников, переименование носящих советские названия городов и открытие всех архивов тех лет), четвертый превозносит память «борцов за национальную независимость Украины в ХХ веке» вне зависимости от их идеологии. Стоить отметить, что некоторые из этих людей были активными пособниками нацистов. В результате Украина всего несколькими строчками текста сформировала настолько же официальный, насколько и спорный пантеон.
Символическая ценность
В Польше парламент голосовал в феврале по так называемому закону о Холокосте, чьи главные поборники, кстати говоря, резко осуждают память о коммунистическом режиме. В частности в законе предусматривалась ответственность до трех лет тюрьмы (в конечном итоге это вычеркнули из-за настойчивых требований США и Израиля) за попытки «приписать польской нации и государству преступления против человечности вопреки фактам».
После нового голосования 27 июня судебное преследование уже невозможно, однако закон не растерял символической значимости: бросая тень на всех, кто отмечает причастность польских граждан к Холокосту, правительство так активно насаждает «польскую точку зрения», то есть рассмотрение национальной истории через «положительную призму». Пора покончить с «педагогией стыда», говорил глава правительства Матеуш Моравецкий (Mateusz Morawiecki), член партии «Право и справедливость».
«Историческая политика» (вышеупомянутые меры являются ее отражением) была сформирована в Польше в 2000-х годах. Она предписывает государству активно участвовать в продвижении представления истории, которое должно вызвать чувство гордости у польского народа.
Историк Жорж Менк (Georges Mink) называет такое явление «огосударствлением» истории. Оно касается не только образования и науки, но и музеев (они играют одну из главных ролей в овеществлении подобного курса) и внешней политики. В статье под названием «Польские историки перед лицом «нелиберальной демократии» Менк цитирует прозвучавшие два года назад слова нынешнего президента страны Анджея Дуды: «Историческая политика должна реализовываться как ключевой элемент нашего положения в международном пространстве».
Но как же так получилось, что бывшая страна-сателлит и бывшая республика СССР взяли на вооружение идею государственной истории? Политолог Валентин Бер (Valentin Behr) не видит в этом явного парадокса. Чтобы убедиться в этом, достаточно понять перспективу, в которую ставят себя многие польские интеллектуалы: в их представлении в Западной Европе доминирует «культурный марксизм» (доказательством тому служит поддержка большинством ее населения идей антирасизма, прав сексуальных и религиозных меньшинств, эмансипации женщин и т.д.). «В борьбе с коммунизмом в 1980-х годах существовало ультраправое течение, которое не привлекала либеральная демократия, — напоминает эксперт. — По его мнению, Польша до сих пор не избавилась от остатков марксизма. Борьба продолжается. Сейчас она ведется в масштабах континента, за европейскую идентичность».
Интеллектуальный раскол
Кроме того, прослеживается полная взаимосвязь между борьбой этих активистов в профсоюзе «Солидарность» (достаточно разношерстное образование, в котором христианские правые сосуществовали с троцкистами) и их нынешними заявлениями. Так, они считают законы об истории способом дать отпор идеологии «тоталитарного либерализма», которая, как им кажется, укоренилась в польских интеллектуальных кругах: они слишком снисходительны по отношению к советскому периоду, слишком часто очерняют национальную историю и не признают основополагающие «польские» ценности. По их логике, государство должно выступать против сил, которые грозят утянуть Польшу в прошлое.
Формирование такого юридического арсенала усиливает напряженность при том, что политический климат в Польше в последнее время и так отличается постоянными нападками и публичными оскорблениями.
Все новые законы
В случае Украины — молодого государства, получившего суверенитет в 1991 году, принятие законов о национальной истории, в том числе о героизации борцов за независимость, рассматривается исключительно в свете революции на Майдане 2014 года, которая опиралась не только на проевропейские, но и националистические чувства. Это еще один шаг в сторону «десоветизации». Как писал несколько месяцев назад историк Андрей Портнов, все связано с навязчивой идеей нынешней власти провести «символическую черту между постмайданной Украиной и путинской Россией». С 2006 года в стране существует сформированный по польской модели Институт национальной памяти. Кроме того, как и в Польше, только внешнее давление (в данном случае со стороны Совета Европы) позволило не допустить введения уголовной ответственности за оскорбление памяти борцов за независимость.
По иронии судьбы, этот пункт законов вызвал напряженность в отношениях Киева с Варшавой: герои украинской борьбы за независимость считаются поляками кровавыми мясниками из-за устроенных ими расправ во время Второй мировой. Недовольные украинскими законами польские власти решили прописать в февральском законопроекте ответственность за отрицание «преступлений украинских националистов и членов украинских формирований, которые сотрудничали с III Рейхом». Получается, что две страны сталкиваются лбами в своей исторической политике. При этом в обоих случаях этот курс опирается на недоверие к памяти советских времен.
Кстати говоря, современная Россия тоже разбирается в том, как формировать официальную истину. Хотя бывшая империя, разумеется, не является коммунистическим режимом, она не разделяет отторжения соседей к недавней истории. Владимир Путин укрепил свою власть с помощью частичной реабилитации советского наследия. Миф Великой Отечественной войны, восстановление культа победы, упор на преемственности российского государства на протяжение веков и режимов (с параллельным удалением демократических составляющих) — все это формирует выбранную им основу идентичности постсоветской России.
Начало тенденции?
Когда этот поворот в исторической риторике только наметился в 2000-х годах, он не прошел незамеченным. «До того эпизодическое конфликты вокруг исторической памяти быстро приняли облик настоящих войн в нескольких странах Восточной Европы», — писал еще в 2009 году специалист по Восточной Европе и России Николай Копосов. По его словам, «трудно не видеть в такой смене исторического климата последствие появления в России авторитарного режима». Новые законы и стремление ввести ответственность за определенные позиции появились в соседних странах в ответ на новую риторику Кремля. То есть, это и положило начало всей тенденции?
Хотя здесь трудно проводить аналогии, поскольку все завязано на национальную логику, эти законы объединяет стремление упростить историю и превознести собственное мученичество. Так, например, от российского законодательства уже досталось одному блогеру, который писал о совместном вторжении коммунистов и немцев в Польшу в 1939 году и сотрудничестве двух стран. В сентябре 2016 года Верховный суд подтвердил обвинительный приговор, а вызванный в качестве свидетеля декан Пермского университета заявил, что утверждение блогера не соответствует «принятой на международном уровне позиции».
Любая риторика до сих пор возможна
Вердикт соответствует новой позиции Кремля: в 2015 году Путин заявил, что у брошенного всеми СССР не оставалось другого выбора, кроме как пойти на сделку с Гитлером, и, следовательно, его нельзя в этом обвинить.
В настоящий момент никому из ученых, судя по всему, ничего не грозит. «Пока что эти законы никак не отразились на качестве исследований», — считает историк Николя Верт (Nicolas Werth), который недавно был одним из редакторов сборника свидетельств «ГУЛАГ».
Внутри академических кругов до сих пор возможны любые дискуссии, однако это, без сомнения, связано с тем, что власть уже победила. «Книги серьезных историков продаются не больше нескольких сот экземпляров, а поддержку им оказывают издания вроде „Новой газеты" или провинциальная периодика, чья аудитория весьма невелика. В то же время книжные магазины и вокзальные киоски забиты работами по военной истории и прославлению российского прошлого. Никто не запугивал авторов серьезных произведений, поскольку они, по правде говоря, охватывают очень мало людей».
Для сравнения, в Польше и на Украине все еще существует настоящий плюрализм. В обеих странах законы об исторической памяти обсуждались на политической арене, а некоторые интеллектуалы не побоялись сближения с советским периодом. Как бы то ни было, аналогии оказалось недостаточно, чтобы сдержать сторонников новой официальной истории.