НЬЮ-ЙОРК — Как справедливо отмечает Ларри Саммерс, термин «вековая стагнация» стал популярным, когда Вторая мировая война приближалась к концу. Элвин Хансен (и многие другие) беспокоился, что без стимулирования, создавшегося войной, экономика страны вернётся в состояние рецессии или депрессии. Казалось, что она поражена фундаментальной болезнью.
Но этого не случилось. Почему Хансен и многие другие так сильно заблуждались? Как и некоторые современные защитники идеи вековой стагнации, они серьёзно ошиблись в базовом микро- и макроэкономическом анализе, а самое главное, в анализе причин собственно Великой депрессии.
Брюс Гринвальд и я (вместе с нашими соавторами) доказывали ранее, что высокие темпы роста производительности в сельском хозяйстве (в сочетании с высоким уровнем мирового производства) привели к падению цен на зерно — в некоторых случаях они упали на 75% — в течение трёх первых лет Великой депрессии. Доходы главного сектора экономики страны сократились примерно вдвое. Кризис в сельском хозяйстве привёл к снижению спроса на товары, производившиеся в городах, и, следовательно, к общему спаду экономики.
Но Вторая мировая война обеспечила не просто бюджетные стимулы; она способствовала структурной трансформации: потребности войны привели к переселению большого количества людей из сельских районов в городские центры и к их переквалификации; они приобрели профессиональные навыки, необходимые для промышленной экономики. Этот процесс продолжался с принятием закона о льготах ветеранам войны (GI bill). Кроме того, выбранные методы финансирования войны помогли улучшить финансовое состояние домохозяйств и резко повысить спрос после наступления мира.
Аналогичная структурная трансформация (но на этот раз переход не от сельского хозяйства к промышленности, а от экономического роста за счёт промышленности к росту за счёт сферы услуг), осложняемая необходимостью адаптироваться к глобализации, происходила в экономике в годы, предшествовавшие кризису 2008 года. Впрочем, в этот раз низкое качество управления финансовым сектором привело к перекладыванию огромных долгов на домохозяйства. И в отличие от ситуации в конце Второй мировой войны теперь уже были причины для беспокойства.
Как хорошо знает Саммерс, 29 ноября 2008 года я опубликовал в газете The New York Times широко цитировавшуюся статью «Ответ на $1 триллион». В ней я призывал к принятию значительно более серьёзного пакета стимулов, чем тот, который в дальнейшем предложил президент Барак Обама. И это было в ноябре.
А в январе и феврале 2009 года стало ясно, что спад экономики был намного более сильным, и требовались ещё более крупные стимулы. В статье в The New York Times, а затем более подробно в книге «Свободное падение», я писал, что размер необходимых стимулов должен зависеть от их характера и от экономических условий. Требуется больше стимулов, если невозможно побудить банки возобновить кредитование, или если свои расходы сокращают власти штатов.
Более того, я публично защищал привязку расходов на стимулирование к этим факторам, создав автоматический стабилизатор. В дальнейшем выяснилось, что банки никто так и не заставил расширить кредитование малому и среднему бизнесу; они радикально его сократили. А власти штатов также срезали расходы. И очевидно, что в долларовом выражении потребовались бы ещё более масштабные стимулы, если бы они оказались плохо продуманы (значительная часть стимулов пропадает из-за менее эффективных мер по снижению налогов), а именно это и произошло.
Впрочем, должно быть понятно, что нет ничего естественного или неизбежного в вековой стагнации уровня совокупного спроса при нулевых процентных ставках. В 2008 году спрос подавлялся из-за колоссального роста уровня неравенства, наблюдавшегося в течение предыдущей четверти века. Ошибки в управлении глобализацией и финансиализацией, а также снижение налогов в пользу богатых, в том числе снижение налога на доходы от капитала (а оно почти исключительно выгодно лишь самой верхушке общества) администрациями Клинтона и Буша, стали главными причинами ускорения процесса концентрации доходов и богатства.
Неадекватное финансовое регулирование сделало американцев уязвимыми перед хищническим поведением банков, которые обременили их огромными долгами. Это означает, что помимо бюджетных стимулов были и другие способы повысить совокупный спрос: активней стимулировать кредитование, оказывать помощь домовладельцам, реструктурировать ипотечные долги, устранять существующее неравенство.
Политические решения всегда вырабатываются и принимаются в условиях неопределённости. Но некоторые вещи более предсказуемы, чем другие. Как опять же прекрасно знает Саммерс, когда в 2002 году Питер Оршаг, возглавлявший затем Административно-бюджетное управление в начале первой администрации Обамы, и я проанализировали риски ипотечного кредитора Fannie Mae, мы заявили, что его практика кредитования в тот момент была безопасной. Мы не говорили, что у него не будет никаких рисков, что бы он ни делал.
А то, что Fannie Mae начал делать в дальнейшем, имело очень большое значение. Он изменил практику кредитования, с тем чтобы она была больше похожа на практику, принятую в частном секторе, и с предсказуемыми последствиями. (Несмотря на ложные обвинения правых в адрес Fannie Mae и другого финансируемого государством кредитора Freddie Mac, именно кредиты частного сектора, а особенно крупных банков, стали базовой причиной финансового кризиса).
Впрочем, было совершенно предсказуемо и предсказано, что недостаточно регулируемые производные финансовые инструменты (деривативы) способны спровоцировать кризис. Комиссия по расследованию финансового кризиса прямо возложила вину на рынок деривативов, как на один из трёх ключевых факторов, которые привели к событиям конца 2008 года и 2009 года. Ранее, в администрации президента Билла Клинтона, мы уже обсуждали опасность этих рискованных финансовых продуктов, число которых быстро росло. Их следовало ограничивать, однако закон 2000 года «О модернизации товарных фьючерсов» помешал регулированию деривативов.
Экономисты могут не соглашаться по поводу того, что является политически возможным. Но они могут и должны соглашаться по поводу того, что могло бы случиться, если бы…
Вот главное: Наша экономика восстановилась бы быстрее, если бы у нас была более крупная и лучше спланированная программа стимулов. Совокупный спрос был бы намного сильнее, если бы мы активней устраняли неравенство и если бы мы не проводили политику, которая эта неравенство повышала. И у нас был бы более стабильный финансовый сектор, если бы мы лучше его регулировали.
Это выводы, о которых мы должны помнить, готовясь к следующему спаду в экономике.