Франсуа Марголин (François Margolin) — французский режиссер, продюсер и сценарист. Он снял фильм «Салафиты», который выходит в прокат в США.
Фигаро: Ваш фильм «Салафиты» выходит в прокат в Нью-Йорке на следующей неделе, каким образом им заинтересовались американские прокатчики?
Франсуа Марголин: Я думаю, что они заинтересовались моим фильмом из-за скандала, который он вызвал во Франции. Этот скандал шокировал американцев, ему было посвящено множество статей в англосаксонской прессе и даже в профессиональных изданиях Голливуда. Мой менеджер по продажам за границей показал картину американскому прокатчику, который занимается показами серьезных документальных фильмов в США, включая фильмы Оливера Стоуна, а также таких французских фильмов, как «На войне» (En Guerre), который был представлен на последнем Каннском кинофестивале. Фильм ему очень понравился, и он захотел выпустить его в прокат. Он сказал, что для американской аудитории будет важно его увидеть, но он объяснил мне, что слово «салафит» не очень известно в США, и что он предпочитает для названия термин «джихадист». Также он настоял на том, чтобы на афише была подпись «запрещен во Франции», поскольку в США это видимо влияет на продажи… 25 января фильм выходит в прокат в Нью-Йорке, на следующей неделе в Лос-Анджелесе и примерно еще в тридцати городах Америки. Для меня это реванш за то, что произошло во Франции, потому что крайне редко французский фильм, да еще и документальный, идет в кинотеатрах США. Это особенно важно, потому что у фильма был ограниченный прокат, за исключением крупных фестивалей, из-за того что он был подвергнут цензуре во Франции. И в Тунисе, и в Ираке он был показан по телевидению в прайм-тайм и вызвал оживленные дебаты.
Выход фильма в США дает о нем другое представление, сильно отличающееся от того видения, которое французские власти пытались о нем дать.
— Возможно это еще потому, что американское общество остается под впечатлением от 11 сентября?
— Да особенно в Нью-Йорке. На американцев произвело впечатление, что нам удалось взять интервью у лидеров «Аль-Каиды» (запрещенная в РФ террористическая организация — прим. ред.), несмотря на трудности, которые нам пришлось преодолеть, и, кроме того, они постоянно задумываются о мотивах террористических актов в США, которые часто замалчивают, а иногда и отрицают. Американцы не выносят саму мысль о том, что у них есть внутренний враг, затаившийся в темноте.
И потом, это касается американского общества из-за войн в Ираке и Афганистане. Перед американцами в меньшей степени стоит этот вопрос, регулярно возникающий во Франции, когда речь заходит о терроризме, «несбалансированности» и «волках одиночках». С другой стороны, там редко говорят о «салафитской идеологии». Скорее говорят о «правонарушителях», в контексте свободной продажи огнестрельного оружия, не рассматривая причины террористических атак и идеологию, стоящую за ними. Американцы много слышали о терактах во Франции, которые произвели на них огромное впечатление, и они задаются множеством вопросовв том числе и по Франции. Этот фильм позволит им ответить на некоторые вопросы.
— В США Вас спрашивали и о «Желтых жилетах»…
— Да, и даже поначалу я не видел никакой связи с терроризмом. Но, в конечном счете, размышляя об этом, я обнаружил, что с «Желтыми жилетами» происходит что-то из разряда фальшивых новостей. Их обвиняют в распространении ложной информации, но ничего не говорят, когда министры при обсуждениях терактов постоянно заявляют о том, что «дело гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд», «нельзя слишком быстро судить о террористе», даже если ответственность за теракт взяло на себя ИГ (террористическая организация запрещена в РФ — прим.ред.), или когда речь заходит о «неуравновешенном человеке» и «человеке с сексуальными отклонениями», как это было в Ницце, или об «уголовнике» в Страсбурге. Однако потом все прекрасно понимают, что это совершил хорошо подготовленный человек, который готовился к этому в течение нескольких месяцев и присягал ИГ. Но, об этом говорится несколько недель спустя и пишется мелким шрифтом в ежедневных газетах. Фальшивые новости часто используются теми, кто утверждает, что борется с ними.
Что касается «Желтых жилетов», то интересно было наблюдать, с каким энтузиазмом американцы восприняли победу Макрона, потому что он одновременно воплощал в себе молодость — по сравнению с Трампом — и «французский шик». И сейчас они не понимают, почему французы вдруг взбунтовались против него. Поэтому нужно объяснить им, что мы — страна революций и что люди не всегда такие, как того хотят элиты, что иногда они приходят в ярость и могут быть довольно жестокими, как во времена Французской революции. Это непостижимо для людей, которые наблюдают за этим из Нью-Йорка или Лос-Анджелеса, которые сами враждебно настроены по отношению к Трампу, но предпочитают ему, конечно, Макрона. Для них Франция — диковинная страна, которую не всегда легко понять, причем не только из-за того, что касается терроризма — Франция является одной из стран, где было совершено больше всего терактов в мире, — но и из-за политики.
— Ваш фильм вышел во Франции два с половиной года назад. Сегодня Вы понимаете причины, по которым он был подвергнут цензуре?
— Я этого до сих пор не понимаю, как и не понимаю, почему последующие министры культуры сохранили эту цензуру. Но в то же время, оглядываясь назад, я лучше понимаю, что наш фильм идет против официального дискурса об исламе. Я думаю, что невозможно смотреть фильм, не думая о том, что джихадисты — мусульмане, и в этом вся проблема.
Мой посыл не в том, что я хочу сказать, что все мусульмане являются террористами, но он противоречит общепринятому мнению, которое хотело бы, чтобы речь шла о простых сумасшедших, которых можно вылечить с помощью красных или синих таблеток, или электрошоком, как это делали с диссидентами в СССР. Во Франции полностью это отрицают. Терроризму дают психиатрическую окраску. И именно этот посыл власти хотели запретить. А в «Салафитах» очень четко показано, что мы имеем дело с разумными людьми, которые следуют определенной логике. И ужасно неприятно осознавать, что все гораздо сложнее, чем простые психиатрические проблемы.
Эта цензура лишь доказывает, что существует реальное желание отрицать, что салафизм — это глубокое и древнее течение, широко распространенное в истории ислама на протяжении веков и все еще существующее в некоторых государствах, которым восхищаются некоторые представители на самом высоком государственном уровне, как, например, в Саудовской Аравии Мухаммед бен Салман. Я считаю, что именно в этом нужно искать реальную причину цензуры. Ставки были высоки: фильм был спродюсирован двумя каналами, «France 3» и «Canal +». И запретив фильм полностью или лицам моложе 18 лет, эти каналы были лишены возможности вещания для миллионов зрителей. Молодых или нет.
— Вас упрекают в том, что Вы защищаете терроризм из-за того, что Вы позволили героям высказаться без добавления комментариев. Почему такой выбор?
— Потому что я хотел выслушать их. Это моя манера снимать кино, как и у Раймона Депардона (Raymond Depardon) или Клода Ланцмана (Claude Lanzmann). На нас большее впечатление производит прямая речь, без подсказок политологов, которые говорят вам, что нужно думать, повторяя, что «это не ислам» или «если террорист повел себя так, то это потому, что он пытается восстать только против социального угнетения, или против колониализма, который пережили его родители»…
Эти религиозные лидеры должны быть услышаны, даже если их слова неприятны и достойны осуждения. Это не отшлифованная речь, как многие говорили. Мы потратили месяцы на монтаж фильма, чтобы вы могли понять, что находится в головах у этих людей, которые сами говорят, что объявили войну Западу.
Нас критиковали за то, что мы хотели дать спокойный и взвешенный образ тех людей, которых мы снимали, но они действительно такие. Они уверены в себе и в правоте своих слов. Они не столько верят в земную жизнь, сколько в рай! Мы хотели выйти за рамки общепринятых понятий, чтобы положить конец культуре оправдания. И, в отличие от того, что сказал тогдашний премьер-министр, понять это не значит оправдать.
Мы показывали свою точку зрения: точку зрения режиссеров, четко обозначив в начале и в конце фильма без двусмысленности, что эти высказывания не касаются всех мусульман. Но это было неправильно понято правительством.
Я всегда считал, что мы должны слушать наших врагов, особенно если мы хотим их победить. И прежде всего, снять розовые очки и понять, что война началась, как минимум 11 сентября 2001 года. Я думаю, что если мы услышим, о чем говорят люди в этом фильме, мы конечно не сможем предотвратить теракты, но мы сможем лучше понять их цель.
Лидеры джихада заявляют, что они активируют свои ячейки во всем мире, как только это станет возможным, особенно если ИГ окажется под ударом. Что и произошло. И их мишенями стали места, где мы пьем алкоголь, слушаем музыку, где девушки носят короткие платья и т. д. Они полностью следуют своей идеологии.
— Означает ли тот факт, что Ваш фильм все еще подвергается цензуре четыре года спустя после теракта в «Шарли Эбдо», что часть политического класса находится в отрицании?
— Я думаю, что мы сталкиваемся с фундаментальной формой французского отрицания. Мы полностью отрицаем, что происходит в пригородах, мы отрицаем, что некоторые города закрыты для полиции, мы отрицаем, что молодые мусульманские девушки, которые работают в Париже или ходят там по магазинам, вынуждены переодеваться, когда они возвращаются вечером к себе в пригород из-за «старших братьев», мы отрицаем, что еврейские дети из 9-го и 3-го округов должны каждое утро отправляться в школу в другие округи, мы отрицаем, что защита брата Мухаммеда Мера была оплачено людьми, которые собрали деньги в пригороде Тулузы… Все это способствует принятию исламизма в целом властями. Мы принимаем неприемлемые вещи. Это стыдно по отношению к французским ценностям.
— Означает ли тот факт, что этот фильм демонстрируется в США, что американское общество более здравомыслящее, чем наше?
— Это уже означает, что у него есть свобода слова. Во Франции потихоньку начинают забывать, что это такое на самом деле, мы постоянно занимаемся морализаторством речей и фактов, и, следовательно, глупый и плохой американский принцип, состоящий в том, что мы имеем право говорить обо всем, работает во многих отношениях. Более того, в этом вопросе в США существует полная ясность из-за тысяч смертей американцев в Ираке и Афганистане или из-за объявления о выводе американских войск из Сирии. Это то, что вызывает интерес многих американцев. Это их касается. Они также слышали о миграционном кризисе и сопротивлении многих европейских стран. Американцев также волнует вопрос наплыва мигрантов, даже если «их» мигранты не имеют ничего общего с нашими. Они южноамериканцы и христиане.
Но у них другое отношение к исламу, чем у нас. 11 сентября они начали им всерьез интересоваться. А после 11 сентября мусульманская община приняла очень твердую позицию, заявив, что террористы не имеют к ней никакого отношения. Реакция, которую мы хотели бы чаще слышать во Франции…
Мы страдаем от отсутствия четкой позиции по этому вопросу во Франции, в мусульманском сообществе, за исключением некоторых интеллектуалов и некоторых писателей. Мы закончили тем, что терпим, что мусульманские лидеры Франции не осуждают или не занимают более четкую позицию.
— Как Вы думаете в медийном пространстве тоже существует это отрицание?
— Я был очень удивлен тем как СМИ приняли мой фильм. Сначала нас везде приглашали, на радио и телевидение, но с момента принятия решения министром культуры, большинство СМИ стало следовать «официальной линии партии». Некоторые из них переобувались прямо в воздухе, другие даже не пытались встать на защиту свободы слова.
То же самое происходило среди авторских обществ, продюсерских и режиссерских ассоциаций. Эти структуры всегда очень быстро реагируют, когда российский режиссер попадает в тюрьму или когда иранскому режиссеру не дают возможности снимать… Но когда подобные вещи происходят во Франции их почему-то это не так сильно беспокоит. С другой стороны, я был очень польщен, что меня защищали такие люди как Клод Ланцманн и братья Дарденн.
— То, что фильм выходит в США, дает Вам надежду на то, что однажды он выйдет во Франции?
— Да! Я буду продолжать бороться!
Несколько раз мы выигрывали в суде, но государственные чиновники каждый раз обжаловали решения суда и возобновляли запрет. Я знаю, что мы правы, и хочу, чтобы фильм показали по телевидению. Это важно и для меня, и для моего соавтора, и я думаю, что, только перестав отрицать реальность, Франция победит.
Франция как всегда с опозданием копирует США. Надеюсь, что это займет меньше врнмени, чем обычно — двадцать пять или тридцать лет! Тот факт, что фильм оценили в Америке, часто заставляет французов посмотреть и признать картину.
Я надеюсь, что это произойдет и с мом фильмом «Салафиты», который нацелен на все типы аудиторий. И эти люди не присоединятся к джихаду на следующей день… Я думаю, что фильм ни на секунду не устарел, несмотря на два с половиной года с момента его выхода.