В издательстве «Офисина ду ливру» (Oficina do Livro) вышла новая книга Жозе Мильязеша (José Milhazes) «Блумтали» (Os Blumthal). Автор, проживший в России сорок лет, рассказывает о семье своей жены, эстонки Сиири (Siiri Milhazes), с которой познакомился в Москве в 1980-е годы, и которая стала матерью его дочери и сына. Мы решили взять интервью у обоих супругов, чтобы поговорить об эстонской коммунистке, которой довелось пройти ГУЛАГ и нацистские концентрационные лагеря.
«Диариу де нотисиаш» (Diário de Notícias): Эта книга носит очень личный характер, потому что рассказывает историю родственников Вашей жены — эстонки по отцовской линии, особенно историю матери отца. Однако в ней много общего с другими Вашими книгами, которые я читал: Вы повествуете о последовательных чистках в советской Компартии, о людях, преданных власти и ею наказанных, о систематическом недоверии. Но, тем не менее, как только человек вновь оказывается нужен партии, он в нее возвращается. Люди, подобные Лейде (Leida), столько пережившие по вине властей, хотят вернуться в партию из убежденности в ее правоте? Что заставляло их снова вступать в ряды коммунистов?
Жозе Мильязеш: Они хотели вернуться в партию, потому что хотели выжить, то есть не желали быть париями. Ведь исключение из партии было настоящей трагедией не только для самого человека, но и для всей его семьи.
— Возвращение в партию, которая так безжалостно поступила с человеком, было, по сути, вопросом выживания. Именно это случилось с семьей Вашей жены?
— В случае Лейды — и этот фактор очень важен — возвращение в партию было ей необходимо как способ выжить и сделать так, чтобы смогли выжить ее сын и вся его семья. Она уже не питала больших иллюзий в отношении режима, настолько жестоко он с ней обошелся. Этот момент очень важен.
— В документах, которые Вы цитируете, говорится, что она занимала очень пассивную позицию. Лейда не демонстрировала достаточно энтузиазма?
— Когда мы читаем эти допросы, то неизменно замечаем в них одну особенность: в советское время человеку во время допроса могли с такой же легкостью вменить в вину и то, что у него есть собака, и то, что у него ее нет, потому что целью правосудия было осудить этого человека.
— Другими словами, когда они говорят, что она вела себя слишком пассивно, они бы с таким же успехом раскритиковали ее за чрезмерную активность.
— Часто эти обвинения настолько абсурдны, что допросы выглядят чистой формальностью.
— Поэтому мы не можем делать на их основании какие-то выводы об убеждениях людей?
— Именно. В большинстве случаев во время допросов люди пытались защитить себя и свою семью.
— Эта женщина умерла в 1980-е годы. Она родилась в 1901 году и скончалась в возрасте 80 лет. Но при этом Сиири плохо ее знала?
Сиири Мильязеш: На самом деле я ее не знала и знать не хотела. Она была моей бабушкой по отцовской линии, а я выросла в семье матери, которая резко выступала против идей, которые защищала Лейда. Для меня она была едва ли не преступницей, на ней лежала вина за то, что коммунизм сделался частью истории. Я не хочу сказать, что думала о ней плохо, но мне было неинтересно знать о ней что-либо.
— Ваша семья была поделена на два лагеря: эстонских националистов по материнской линии, и тех, кто хранил верность Советскому Союзу — со стороны Лейды?
— Да. Я росла с мыслью о том, что националисты правы, а коммунисты — нет, потому что была убеждена в том, что коммунизм как режим никуда не годится. Я не хочу говорить здесь о политике, и даже эта книга не заставила меня воспринимать ситуацию с политической точки зрения. Я чувствую некоторую вину перед моей бабушкой, потому что я осуждала ее, толком не зная. Не зная, верила она на самом деле или нет. Теперь я сомневаюсь, что к концу своей жизни она продолжала быть убежденной коммунисткой.
— Вы узнали о годах, которые Лейда провела в советских трудовых лагерях, а потом в лагерях нацистов, только благодаря этой книге Жозе?
— Я ничего не знала об этой истории. У Лейды не было настоящего имени, даже псевдоним был не ее — это была партийная кличка. Только во время работы над книгой мы обнаружили, что фамилия семьи — Блумталь. Я знала, что она была коммунисткой, но не знала деталей. Я знала, что она была узницей концлагерей, но для меня это была все лишь тюрьма, а она была преступницей. Вы бы гордились тем, что в вашей семье есть преступник?
— Но теперь Вы можете составить более справедливое мнение о Вашей бабушке?
— Я всегда выступала против того, чтобы Жозе проводил это расследование, и чтобы оно стало достоянием общественности, потому что для меня это было своего рода позором. Никто не хочет выставлять на всеобщее обозрение грязное белье собственной семьи. Я бы предпочла все это забыть.
— Но в то время подобные истории случались не только с Вашей семьей, они были повсеместным явлением и в Вашей стране, и в других бывших советских республиках.
— Да, потому что история нашей страны почти никогда нам не принадлежала, потому что эта маленькая страна все время переходила из рук в руки, и людям приходилось каким-то образом выживать между лемехами разных идеологий.
— В книге Жозе рассказывает, что Эстония долгое время находилась под немцами, а затем под властью Российской империи. Короткий период независимости пришелся на промежуток между двумя мировыми войнами, а затем Эстония была присоединена к Советскому Союзу. Это большая редкость, что эстонская нация сосуществует бок о бок с российским гигантом?
Жозе Мильязеш: Да. Это типичный случай небольшого народа, который все готов вынести на своих плечах. Эстонцы начали ощущать себя нацией в период романтизма, в середине девятнадцатого века, когда появились интеллектуалы, которые зачастую были даже не эстонцами, а немцами. Но, поскольку они жили в Эстонии, они пытались исследовать древнюю эстонскую культуру, начали писать на эстонском, создали эстонскую литературу, появился эстонский эпос. С тех пор в обществе живет сильное стремление спасти этот маленький народ.
— Но, как видно из книги, нет единства и у самих эстонцев. Среди них есть явные приверженцы коммунизма, поддержавшие русскую революцию. Об этом говорит и пример родственников Сиири, которые даже живут по обе стороны границы.
— Произошло то, что происходит в любом обществе, пережившем столь глубокое потрясение, каким была Октябрьская революция 1917 года. Эстония была частью империи, а тут сама империя разделилась. Среди эстонцев были приверженцы коммунизма. В частности, многие эстонские коммунисты присоединились к партии потому, что она пообещала независимость этой и другим странам.
— Быть коммунистом в то время не означало быть русским империалистом, это был вопрос идеологии…
— В определенный момент это могло быть так. Но во время гражданской войны, вскоре после того, как Ленин даровал независимость трем прибалтийским странам и Финляндии, он вернул их обратно в союз, и тогда уже балтийские коммунисты играли роль агентов Москвы. Как видно из книги, большинство ее персонажей работают на Москву: они получают из Москвы оружие, литературу и деньги, то есть служат делу мировой революции.
— Разве за всю свою историю у эстонцев никогда не возникал соблазн присоединиться к большой Финляндии, их лингвистической сестре?
— Их разделяет море. Если бы у них была общая граница, возможно, так бы и случилось. Разумеется, в эстонском обществе существовало четкое разделение. Большинство, вне всяких сомнений, поддержало бы независимость, и здесь я должен подчеркнуть, что русская община, жившая в Эстонии в то время, поддерживала независимость Эстонии. Некоторые даже участвовали в этой войне против так называемой Советской России. Потом эстонское общество оказалось безнадежно разделенным между теми, кто голосовал за реинтеграцию Эстонии в Советский Союз, и теми, кто боролся за независимость. Во время Второй мировой войны появляется еще и третий фактор: Эстония была захвачена нацистами и Советами одновременно, и эстонские семьи оказались между двух огней. Самая большая трагедия в том, что в одной и той же семье один брат мог быть красным, коммунистом, другой — националистом, а третий мог сражаться на стороне нацистов, потому что, прибыв в Эстонию, нацисты начали вербовку в свои войска. Советские власти в свое время делали то же самое. Внутри семей существовало много такого рода конфликтов, эти конфликты утратили свою актуальность после обретения Эстонией независимости в 1989 году. Теперь люди наконец могут выбирать то, что им на самом деле по душе.
— Сиири, эти травмы и разногласия сегодня уже не тревожат Вашу семью?
Сиири Мильязеш: Нет, они по-прежнему живы. Прошло мало времени, подобные раны не заживают так скоро.
— Но когда Вы говорите, что раны не затянулись, это потому что люди, когда-то выбравшие неверный исторический путь, также чувствуют необходимость оправдать свои действия в прошлом?
— Только теперь все поменялось местами. Речь идет о коротком 40-летнем периоде эстонской истории, когда она входила в состав Советского Союза. Что выиграла моя бабушка, которая была коммунисткой? Ноль или даже меньше нуля. Жизнь не принесла ей ничего хорошего. Она стала жертвой одной системы, а в рамках другой прожила — не скажу ничтожную — скорее, бесполезную во всех отношениях жизнь.
— Все для того, чтобы в конце жизни получить небольшую пенсию и квартиру от государства?
— В этой жизни ничего не было. Ни достоинства, ни идей. Единственное, что у нее было — существование.
— Сегодня обсуждают уже не столько раскол среди эстонцев, сколько разделение между эстонцами и теми, кто говорит на русском языке в Эстонии. Вы с оптимизмом смотрите на свою страну, которая сейчас является частью ЕС и НАТО?
— Я бы хотела, чтобы в Эстонии все было хорошо. Эти проблемы там воспринимаются иначе, чем здесь.
— Вы хотите сказать, что даже после стольких лет независимости между русскими и остальными гражданами страны продолжают существовать разногласия?
— Они сохраняются, но не в форме войны. Здесь в Португалии есть сообщества, которые не взаимодействуют друг с другом и живут каждое своей жизнью. Во-первых, можно говорить о различиях между социальными классами португальцев, которые живут очень по-разному, но также и о различиях между разными народами. Например, цыгане живут одной жизнью, а португальцы — другой.
— В Прибалтике эти разногласия имеют другие геополитические последствия. Эстонии еще предстоит проделать долгий путь, чтобы построить эстонскую нацию, которая включала бы в себя всех?
— Это длительный процесс, но многие молодые люди из русского меньшинства адаптировались и не испытывают никаких трудностей. Они говорят по-эстонски, им нравится жить в Европе — в гораздо большей степени в Европе, чем в Эстонии. Нужен мир, нужно, чтобы люди не конфликтовали друг с другом. Можно жить рядом друг с другом и не иметь ни одной общей политической идеи. Мы с Жозе женаты уже 36 лет. И я думаю, что это возможно в любом обществе. Не сталкиваться лбами, чтобы каждый жил так, как ему хочется. Ну, и прощал некоторые вещи.
— Эта книга давалась Вам труднее, чем все остальные?
Жозе Мильязеш: Это было ужасно. Чем больше я углублялся в изучение документов, тем больше открывал для себя невероятно мрачные вещи.
— История перестала быть чистой теорией и коснулась Вашей собственной семьи?
— В книге я ставлю вопрос: чем на самом деле коммунизм отличается от нацизма? Те люди, что прошли через концлагеря, устроенные обоими режимами — как думали они? Мне было больно писать эту книгу, и как раз дети помогли убедить Сиири позволить мне ее писать. Это очень актуальная книга, потому что те же самые черные утопии снова поднимают головы в 21-м веке. Кажется, что люди не хотят отдавать себе в этом отчет, но история склонна к повторениям. Что касается Эстонии и эстонского сообщества, то здесь при оценке ее позиции мы должны учитывать постоянную угрозу со стороны России. Дело в том, что в России многие продолжают мечтать о том, чтобы вновь оккупировать территории, которые принадлежали Советскому Союзу, и именно этот тип идеологии препятствует интеграции многих русских. Но мы не видим русских беженцев, которые бежали бы из Эстонии в Россию. Они не хотят уезжать, потому что, находясь в Эстонии даже без гражданских паспортов, они являются частью ЕС, они могут путешествовать и работать в любом государстве Европы, где им захочется. Свобода передвижения — это то, что заставляет многих остаться. Молодое поколение уже говорит по-эстонски, хотя это один из самых сложных языков в Европе. Я его так и не выучил.