Минуло 79 лет с того дня, когда Уинстон Черчилль сравнил Россию с «загадкой, завернутой в тайну и помещенной внутрь головоломки». Учитывая современные реалии, правильнее относиться к ней как к «блефу, завернутому в угрозу и помещенному в теплую пару обуви».
Вновь навестив Москву после 37-летнего перерыва, я последовал совету местных знакомых тайком присмотреться к обуви пассажиров в метро. Вместо скверной, протекающей, потрепанной обуви, которую я помнил по 1981, я заметил торжество потребительства. Канули в небытие плохо склеенные подошвы, картонные стельки, уродство и громоздкость моделей. Даже сельского вида дамы в возрасте носили опрятную, удобную и водонепроницаемую обувь. Санкции, падение курса национальной валюты и стагнирующая экономика пока, по всей видимости, не ограничивают способность среднестатистических россиян содержать себя в тепле и сухости.
В метро я наблюдал признаки неплохих времен, а на Красной площади — крепнущую силу догм новой России. Американцы обманывают себя, когда заявляют, что лужайка Белого дома дает лучшее домашнее преимущество в мире. Если вам необходимо одурачить или запугать кого-либо, Красная площадь послужит вам наиболее эффективной площадкой. Что Белый дом? Ни крепостных стен, ни мавзолеев, ни средневековых храмов, ни места для военных парадов, ни часовых башен, ни сияющих звезд, ни Оружейной палаты, где представлены огромные ботфорты предыдущего властителя (очевидно, обувь царей содержала царственные ноги в тепле и сухости). И нет у Белого дома универсама, занимающего целый квартал.
В прежние времена ГУМ был пародией на магазин, если под этим определением подразумевать место, где хранятся для продажи востребованные товары. Уставшие женщины с авоськами бесцельно слонялись по пыльным коридорам. А те, кто к собственному удивлению натыкался на некий товар, который можно было приспособить в быту, подвергались бесконечным унижениям, пока угрюмый обслуживающий персонал отмерял, проверял, взвешивал и выносил его. Был такой советский афоризм: мы делаем вид, что работаем, а вы делаете вид, что платите нам. И он ощущался в каждом действии.
Теперь же ГУМ демонстративно пародирует свою прежнюю сущность, высмеивая при этом прежний строй и идеологию. Гирлянды украшают его витиеватые фасады. Неоновые вывески брендов ассоциируются с влиянием и упадком Запада. Кофейные сервизы с узорами из русских сказок, произведенные на императорском фарфоровом заводе, соперничают за место на витринах с дамскими сумочками от «Гуччи» (Gucci), пальто от «Барберри» (Burberry) и украшениями от «Картье» (Cartier). Идет фестиваль осеннего урожая: в проходах смешались тыквы, черная икра, мед и водка.
Среднестатистический россиянин, вынужденный мириться с обветшалым здравоохранением, расшатанной образовательной системой и повышением пенсионного возраста, наверняка не ходит в ГУМ — чересчур дорого. Однако и рынки попроще, на которых мне удалось побывать, поражали опрятностью и ассортиментом свежих овощей перед грядущим переходом на зимнюю русскую диету из консервированной пищи. Страдающих заметно не было — за исключением тех, кто театрально страдал по религиозным мотивам. Присутствие православной религии чувствуется везде: в браваде золота на маковках церквей, обновленных рука об руку с государством, в густом басе хоров и благоговейном смирении старушек, тихо молящихся в полутьме храмов.
На соседней станции метро дежурят волонтеры, они направляют потоки верующих к святым мощам в храме, вновь возведенном на историческом месте, после того как в советское время Сталин уничтожил его и организовал там бассейн. Может, религия и не опиум для народа (эту роль, скорее всего, выполняет водка), но ее точно используют для поощрения послушания, содействия единству и гармонии.
Этому же служит и популистская смесь патриотизма и национализма, отечества и Владимира Путина. Эммануэль Макрон, очевидно, ошибался: национализм и патриотизм, конечно же, сиамские близнецы. Русский патриотизм и национализм сливаются в гремучую смесь, но покоятся на хрупком, неустойчивом основании. Столетия российской истории свидетельствуют о преступлениях против русского народа. Пантеон российских национальных героев на удивление необширен, даже учитывая должное почтение, уделяемое трем знаменитым Александрам: поэту (Пушкину), царю-реформатору, сравнимому с Горбачевым (Александр II) и победителю тевтонских рыцарей (Невскому). Настоящими, недавними героями России являются города-герои, памятные знаки которых расположены вдоль стен Кремля. Сердце надрывается при мысли, сколько лишений и жертв в борьбе с нацистами требовалось, чтобы целый город получил звание героя.
От чего вы готовы отказаться ради гарантированной пары теплой обуви? Держать свое мнение при себе кажется предусмотрительной осторожностью; как заметил один наблюдатель, когда что-то идет не так, россияне до сих пор склонны отвечать: «Я не виноват». Один довольно нетипичный россиянин спросил меня про политический климат в Австралии. Когда я ответил, что у нас сменилось пять премьер-министров за пять лет, он иронически заметил, что в России за последние 18 лет был только один лидер — и его было достаточно.
Когда я шел на концерт виртуозного пианиста из Сибири, мимо меня пронесся кортеж президента России. Лет десять назад, когда я по утрам брел к метро в Вашингтоне, вице-президент Дик Чейни регулярно проезжал мимо — на двух представительских машинах, чтобы сбить с толку потенциальных злодеев, в сопровождении десятка полицейских мотоциклистов, двух машин, набитых автоматчиками, автомобиля скорой помощи и городской полиции. Кортеж Путина, летящий против движения по односторонней улице, показался мне еще более выдающимся. Когда Чейни приветствовал меня, я аккуратно кивал, стараясь не совершать резких движений, которые могли бы насторожить его многочисленную охрану. Теперь же я бесстрастно смотрел вслед удаляющемуся кортежу, несущему дисциплину и твердость широко раскинувшимся владениям. Я уже был обут в свои собственные теплые сухие ботинки.
Марк Томас — писатель из Канберры