Краска на статуях Ленина облезла, некоторые из них даже разрисованы граффити, но все по-прежнему стоят на своих местах в парках Семея (до 2007 года город Семипалатинск, — прим. ред.) — небольшого промышленного города, спрятавшегося в степях северо-восточного Казахстана. По улицам мимо кирпичных многоэтажек и потрескавшихся тротуаров снуют угловатые машины и автобусы советской эпохи — реликты прежнего режима.
Другие следы прошлого увидеть сложнее. Но наследие холодной войны заложено в историю города, вошло в саму ДНК его жителей. Семипалатинский полигон, расположенный примерно в 150 км к западу от Семея, был горнилом, где Советский Союз ковал свой ядерный арсенал. В период между 1949 и 1963 годами на территории площадью 18 500 квадратных километров Советы провели свыше 110 наземных ядерных испытаний. По оценке казахстанских медиков, воздействию радиоактивных осадков подверглись до полутора миллионов человек. Подземные испытания продолжались до 1989 года.
Люди, живущие близ полигона, десятилетиями подвергались воздействию не только сильных вхрывов, но и малых доз радиации. Казахстанские ученые собирают данные о тех, кто пережил взрывы, а также об их детях и внуках. Последствия далеко не всегда прозрачны и легко прослеживаются. Но недавно исследователи определили неявное поражение, которое сохраняется даже спустя 30 лет после закрытия полигона. В частности, удалось выявить повышенный риск онкологических заболеваний, а одна из опубликованных в прошлом году работ предполагает, что последствия радиации для сердечно-сосудистой системы могут передаваться из поколения в поколение.
Опираясь на научные данные, казахстанские ученые постоянно сталкиваются со страхом, засевшим в сознании людей, проживающих в зоне выпадения радиоактивных осадков. Местные склонны винить ядерные испытания во всех своих бедах, хотя это и не всегда подтверждается научно. А для семей, которые до сих пор обращаются к правительству Казахстана за медицинской помощью, важно до конца осознать темное прошлое ядерных испытаний. Этому могут помочь новейшие генетические технологии, — например, секвенирование следующего поколения. А осознав риски, вытекающие из долгосрочного воздействия радиации, казахстанские ученые дадут новые аргументы для незатихающего спора, следует ли расширять ядерную энергетику ради сокращения выбросов углерода или нет.
«Испытания на полигоне были большой трагедией, — говорит Талгат Мулдагалиев, заместитель директора Научно-исследовательского института радиационной медицины и экологии в Семее, — но мы не можем перевести часы назад. Остается лишь изучать последствия».
Смертоносный след
12 августа 1953 года Валентина Никончик играла на улице Семипалатинска, когда вдруг услышала оглушительный взрыв, упала и потеряла сознание. Так она стала свидетелем первого термоядерного взрыва, — это было ядерное оружие второго поколения. При взрыве высвободилась сила, эквивалентная 400 килотоннам тротила, а это более чем в 25 раз мощнее бомбы, сброшенной на Хиросиму. С точки зрения здоровья человека, ядерное испытание 1953 года считается самым разрушительным за всю историю полигона.
К тому времени Советская Армия уже четыре года как вела испытания. Чтобы изучить, как радиация влияет на здания, мосты, транспортные средства и домашний скот, бомбы сбрасывались с самолетов и платформ. Но военные либо не знали, что ветра разнесут ядерные осадки далеко по казахской степи, — либо предпочли закрыть на это глаза. В 1963 году представители Советского Союза подписали Договор о частичном запрещении ядерных испытаний, и наземные взрывы прекратились. Подземные испытания, а они продолжались до 1989 года, также несли определенные риски, но самыми опасными с точки зрения острого облучения считаются первые 14 лет испытаний в атмосфере.
Поглощенные дозы радиации часто измеряются в греях. Высокие дозы, начиная с 1 грея, приводят к гибели клеток и повреждению тканей. У людей, подвергшихся более серьезному воздействию, развивается лучевая болезнь, которая сопровождается рвотой, поносом и кровотечением. В зависимости от интенсивности воздействия и степени отмирания клеток, смерть может наступить в течение нескольких часов или недель после облучения. В августе 1956 года после наземных испытаний в больницу с лучевой болезнью попало более 600 жителей промышленного города Усть-Каменогорска, а он находится почти в 400 километрах к востоку от испытательного полигона. Точных данных, сколько горожан погибло, нет.
Излучение также бьет по быстро делящимся клеткам, например, клеткам развивающегося плода в утробе матери. У женщин, живущих близ полигона и подвергшихся облучению, чаще рождаются дети с хромосомными заболеваниями, включая синдром Дауна и врожденные патологии.
В некоторых случаях эффект не проявляется годами или даже десятилетиями. Так вышло и с Никончик. Спустя годы после того, как взрыв сбил ее с ног, у нее обнаружились проблемы с сердцем и щитовидной железой. Она убеждена, что это отголосок испытаний. «В детстве мы и не задумывались, как взрывы сказываются на здоровье», — вспоминает она.
После испытания в августе 1956 года, которое привело к вспышке лучевой болезни у жителей Усть-Каменногорска, советские военные создали сверхсекретную медицинскую клинику для оказания экстренной помощи, где, помимо прочего, собирали данные о здоровье всех облученных. Для прикрытия военные назвали его «Бруцеллезный диспансер № 4» по бактериальной инфекции, которую переносит скот. Пациентов, кто обратился за медицинской помощью, обследовали, но что именно с ними не так, им не рассказывали.
В 1991 году, когда Казахстан стал независимым от Советского Союза, чиновники из Москвы направили в Семипалатинск специальную комиссию для рассекречивания информации диспансера. Одни секретные данные уничтожили на месте, другие увезли с собой в Москву. О чем в них говорилось, современные исследователи и понятия не имеют. Диспансер переименовали в Научно-исследовательский институт радиационной медицины и экологии (НИИРМиЭ), и он «унаследовал» уцелевшие карты больных. НИИРМиЭ не только ведет эпидемиологические исследования о том, как радиация влияет на здоровье человека, но и заведует небольшой клиникой для жертв ядерных испытаний и мобильным медпунктом.
Уже много лет пациентов Диспансера № 4 и НИИРМиЭ заносят в государственный медицинский реестр, чтобы отслеживать состояние здоровья людей, подвергшихся воздействию радиации. Пациентов группируют по поколениям и по дозе радиации, исходя из места жительства. Хотя в реестр вошли далеко не все пострадавшие, в какой-то момент он насчитывал 351 тысячу человек из трех поколений. Более трети из них уже умерли, а многие другие переехали, и связь прервалась. Но, по словам Мулдагалиева, с 1962 года непрерывно наблюдается около 10 тысяч человек. Ученые считают, что реестр — важный и недооцененный ресурс для понимания долгосрочного облучения низкими дозами радиации и его последствий.
Сохранившиеся данные пришлись кстати генетикам для исследования наследственности. В конце 1990-х годов казахстанские ученые отправились в Бескарагай, село на периферии полигона, которое подверглось сильному облучению. Они взяли анализы крови у 40 семей из трех поколений каждая, и отправили их Юрию Дуброве из Лестерского университета в Великобритании. Генетик Дуброва изучает, как факторы окружающей среды влияют на так называемую зародышевую линию — то есть ДНК, содержащуюся в сперме и яйцеклетках. Данные о семьях с окраин полигона его заинтриговали: это поможет выявить наследственные мутации.
В 2002 году Дуброва и его коллеги установили, что частота мутаций в зародышевых линиях непосредственно облученных почти в два раза выше, чем у контрольной группы. Подобный эффект наблюдался и в последующих поколениях, которые сами взрывы уже не застали. У их детей частота мутаций зародышевой линии была на 50% выше, чем у контрольной группы. Дуброва говорит, если исследователи смогут установить характер мутации у потомков облученных родителей, это позволит предсказать долгосрочные риски для здоровья нескольких поколений. «Это будет следующий шаг, — говорит он. — Мы полагаем, такие методы, как секвенирование, могут дать нам реальную картинку мутаций человека и их последствий».
Суть вопроса
Когда Жанар Мухамеджановой было 19, она почувствовала на работе недомогание. Ей это показалось странным, ведь работа бухгалтера не слишком трудоемка, — поэтому она пошла на обследование в районную поликлинику в Семее. Врачи обнаружили, что ее артериальное давление выше 160 — по медицинским меркам это много. Хотя Мухамеджанова и горожанка, детство она провела в Абайском районе недалеко от полигона, где один из самых высоких уровней радиационного загрязнения. Ее родители застали сами испытания: отец умер от инсульта в 41 год, а мать — от болезни сердца в 70. У старшей сестры Мухамеджановой тоже гипертония, а у младшей сестры сердечная недостаточность, — это когда сердце не успевает качать достаточное количество крови по телу. Хотя все эти болезни среди населения весьма распространены, есть некоторые свидетельства, что заболеваемость среди облученных и их потомков все же выше.
Так, в ноябре прошлого года Людмила Пивина и ее коллеги из Семейского государственного медицинского университета обнаружили, что длительное облучение в низких дозах может вызывать сердечно-сосудистые болезни, включая высокое давление. Они изучили медицинские карты порядка 1 800 человек, включая потомков облученных во втором и третьем поколении. Когда они сосредоточились на людях, чьи родители жили в районах, которые подверглись облучению с 1949 по 1989 год, то обнаружили, что риск гипертонии вырос сообразно дозам радиации, полученным их родителями. Это открытие они сочли поразительным. Среди людей, чьи бабушки и дедушки пережили взрывы в Хиросиме и Нагасаки, подобный риск наследственных сердечно-сосудистых заболеваний не прослеживается, отмечает Джим Смит (Jim Smith), радиолог из Портсмутского университета в Великобритании.
Возможно, это объясняется разными способами воздействия. При длительном облучении низкими дозами клетки склонны накапливать мутации, поскольку вынуждены постоянно восставливать ущерб, нанесенный их ДНК. Бернд Гроше (Bernd Grosche), эпидемиолог, радиолог и бывший сотрудник Федерального ведомства по радиационной защите Германии в Обершлайсхайме, отмечает: чтобы понять всю степень воздействия радиации на здоровье человека, важно наблюдать все группы облученных. По его словам, пренебречь данными казахстанского реестра было бы досадным упущением.
Однако наблюдение населения, подвергающегося экологическим рискам, — задача непростая, признает Кари Китахара (Cari Kitahara), онколог-эпидемиолог из Национального института рака в Бетесде, штат Мэриленд: для достоверных выводов приходится собирать подробные данные о большом количестве людей. Китахара изучает влияние радиации на здоровье врачей-рентгенологов и специалистов лучевой диагностики, — его проще всего отследить. Ее коллеги наблюдают горняков из урановых шахт и атомщиков, которые также подвергаются воздействию малых доз радиации. И если большинство рентгенологов — женщины, а большинство шахтеров и атомщиков — мужчины, то жители облученных районов близ полигона представляют население в целом.
Изучению влияния радиации на здоровье мешает то, что списать конкретную проблему исключительно на радиацию удается не всегда, объясняет Юлия Семенова, научный сотрудник Семейского государственного медицинского университета. Она тоже изучает наследственные изменения у жителей районов близ полигона. Из-за распространенности рака и гипертонии определить конкретные факторы, которые способствуют заболеваемости, помогут когортные исследования, — когда та или иная группа населения наблюдается в течение длительного времени. Семенова и ее коллеги при помощи реестра планируют разработать новые эпидемиологические исследования, которые помогут точнее установить связь между излучением и заболеваемостью.
Врачи, наблюдающие население соседних с полигоном районов, до сих пор затрудняются определить подлинный масштаб того вреда, которое долгосрочное облучение низкими дозами радиации нанесло его здоровью. И чем дальше, тем труднее отличить воздействие радиации от воздействия других факторов окружающей среды. «У каждой катастрофы есть начало и конец, — объясняет Мулдагалиев, — но в случае с радиацией этот конец до сих пор неизвестен».
Невидимые последствия
Посетителей двухэтажного детского дома, спрятавшегося в жилой части Семея, приветствуют веселые самодельные скульптуры из автомобильных шин. На первом этаже комната с кремово-оранжевыми стенами, ее нянечки называют «солнечной». Трехлетний мальчик Артур ползает по полу и еле-еле забирается на стул. Ему уже сделали три операции, чтобы он хоть как-то смог ходить. Его старший брат родился с гидроцефалией (водянка головного мозга) и какое-то время тоже жил в приюте, но потом его отсюда перевели. Рядом в колыбели лежит двухлетняя Мария. Она не может ни ходить, ни ползать, ни даже сидеть. Когда она плачет, она фыркает, как будто задыхается. Няни точно не знают, что с ней и доживет ли она вообще до совершеннолетия. А всего в приюте восемь детей.
Детей-инвалидов, которые попадают в это учреждение, и других, которые живут с родителями, принято считать живым напоминанием о ядерных испытаниях и их последствиях. Как объясняет няня Рахмат Смагулова, родители многих таких детей выросли как раз в облученных деревнях. Некоторые врачи даже рекомендуют таким людям не заводить детей. Но доказательств мало, и вопрос, вызывает ли давнишнее облучение врожденные наследственные патологии, вызывает бурные споры. Эта тема, — равно как и многие другие в Семее, — требует дополнительных исследований, и дать однозначный ответ будет непросто, считает Мулдагалиев.
Большинство местных врожденные патологии, вероятно, обойдут стороной. Но последствия могут оказаться более коварными, ослабив здоровье будущих поколений.
Истории полигона годами приковывает к себе внимание ученых и, не в последнюю очередь, кинематографистов — и это палка о двух концах. Да, внимание общественности подчеркивает тяжелое положение жертв радиации. Но при этом навешивает позорный ярлык, говорит Семенова. Многих отрицательная слава угнетает: город Семей, главным образом, знают по печальному прошлому, а ведь он — родина выдающихся казахских поэтов и художников.
«Это как клеймо на нашем городе, — сетует Сымбат Абдыкаримова, невропатолог из детского дома. — Мы здесь живем и хотим Семеем гордиться. Но журналисты приезжают к нам из-за границы только, чтобы поговорить о полигоне. Нам это не нравится, мы хотим, чтобы у нас была другая слава».