На это есть две причины. Первая из них — достоверность: несмотря на отчаянные попытки добиться достоверности, сериалу ее действительно недостает. Вторая, гораздо более важная причина заключается в том, что подобная суровая проповедь — о необходимости прислушиваться к мнению экспертов, об обязанности правительства заботиться о нуждах своего народа, а не о собственном благополучии, — должна исходить от одной из пострадавших стран. Но, очевидно, эти пострадавшие страны не усвоили урок настолько хорошо, чтобы снять подобный фильм.
Недостатки сериала в плане достоверности вряд ли будут замечены не только западными зрителями, но и молодым поколением граждан постсоветских стран. Продюсеры приложили массу усилий, чтобы воссоздать материальную культуру позднего советского периода, хотя часто все выглядит так, будто вещи были найдены на блошином рынке.
Некоторых оплошностей, вероятно, было невозможно избежать, даже если создатели знали о них, — к примеру, современные пластиковые окна в старых советских зданиях. И таких оплошностей было очень много. Чернобыль находится слишком далеко от Москвы, чтобы до него можно было долететь на вертолете, поэтому на самом деле правительственная комиссия, которую отправили туда вскоре после аварии, прилетела на самолете в Киев, а затем добиралась к месту на автомобилях. Кроме того, заместитель председателя Совета министров СССР Борис Щербина даже помыслить не мог о том, чтобы пригрозить Валерию Легасову, почетному члену Советской академии наук, сбросить того с вертолета — все-таки это был уже 1986 года, а не 1936.
Легасов, ставший одним из главных действующих лиц в сериале «Чернобыль», действительно повесился спустя два года после чернобыльской аварии, предварительно записав свои воспоминания о тех событиях. Однако, поскольку он был ученым высшего уровня, он жил вовсе не в обшарпанной квартире с характерным для тех времен ковром на стене: такое было ему не по чину. И кот был вовсе не единственным его компаньоном: пока он болел после многочисленных поездок на Чернобыльскую атомную станцию, за ним ухаживали его супруга и дочь.
Я точно знаю, что русские шахтеры никогда не пьют водку у шахты, пока они не смоют с рук угольную пыль. А в конце 1980-х годов не нужно было приводить солдат с автоматами, чтобы держать шахтеров под контролем, пока министр обращался к ним с речью. И если уж об этом зашла речь, солдаты в этом сериале держат свои автоматы по-американски, то есть прикладом к подмышке, а не по-советски, поперек груди.
В 1986 году советские люди уже не называли друг друга «товарищ» — исключением были только партийные собрания. Картина Ильи Репина, изображающая Ивана Грозного, внезапно осознавшего, что он только что убил своего сына, никогда не висела в Кремле. А в некоторых эпизодах форма была взята из других периодов.
Все эти неточности, как значительные, так и мелкие, уменьшают степень суровости сериала в глазах тех, чьи друзья и члены семьи пострадали в результате той катастрофы. (Мой бывший отчим стал одним из тех 600 тысяч, которых называли «ликвидаторами» последствий аварии.) Эти неточности служат своеобразным фильтром, напоминанием о том, что это в конце концов американский сериал, а не документальный фильм, и что все изображенные в нем ужасные события — выдумка.
Но несмотря на этот фильтр, основные идеи этого сериала звучат отчетливо и громко. Во-первых, люди зачастую просто не готовы к масштабам таких катастроф, как авария на Чернобыльской АЭС: они запутываются и пытаются обманом убедить себя в том, что мир вокруг них вовсе не рушится. Это в одинаковой степени относится как к тем, кто оказался непосредственно на месте аварии, так и к большим начальникам, на которых в конечном счете и лежит вся ответственность за произошедшее. Есть ситуации, когда экспертов необходимо вызывать немедленно, когда нужно позволить им быстро принимать решения, забыв о политической выгоде и о традиционной цепочке командования. Никакие героизм и фатализм, которые были весьма убедительно изображены в сериале, не могут заменить экспертные знания.
Разумеется, попытки скрыть информацию и уход в оборону в подобных ситуациях — это чудовищные преступления: Советский Союз коротко сообщил миру о факте чернобыльской катастрофы спустя два дня после того, как все случилось, а лидер Коммунистической партии Михаил Горбачев сообщил об этом стране спустя 18 дней. К тому времени жители большей части зоны вокруг атомной электростанции были эвакуированы, но 1 мая в соседних городах прошли демонстрации, несмотря на то, что людям было опасно находиться на улице. Когда же Горбачев открыто заговорил о катастрофе, он в основном критиковал поступающие с Запада сообщения о том, что в этой трагедии виновен Советский Союз. Эти сообщения все равно поступали бы, однако они были бы более точными, если бы Советский Союз не пытался скрыть масштабы ущерба. (Российский исследователь Наталья Ростова написала очень хорошую статью о запоздалой реакции властей и попытках помешать журналистам рассказать правду о Чернобыле.)
Что примечательно, некоторые россияне демонстрируют сходную реакцию на это сериал. К примеру, в прокремлевской газете «Комсомольская правда» появилась колонка, где говорится, что этот сериал — попытка подорвать позиции России в области экспорта ядерных реакторов, то есть в той области, где Россия уверенно опережает США и активно борется за европейские и азиатские рынки. Как написал Дмитрий Стешин в «Комсомольской правде», задумка авторов сериала заключалась в том, чтобы настроить европейскую общественность против российский ядерных проектов. Я прочитал множество подобных комментариев в соцсетях: этот сериал обвинили в величайшем грехе — «русофобии».
Однако большинству российских зрителей стало ясно, что этот сериал HBO не является элементом американской пропаганды. Идеи, нашедшие отражение в этом сериале, универсальны: он о пределах возможностей правительства, управления и человеческой психики в момент столкновения с непредвиденными эффектами технологий. Создатели «Чернобыля» не пытались представить русских злодеями. Даже аппаратчик Щербина — который приказал эвакуировать жителей города Припять, несмотря на многочисленные возражения — в исполнении Стеллана Скарсгарда (Stellan Skarsgard) в целом вызывает симпатию.
Вопрос, который не дает мне покоя, заключается в том, почему ни одна из тех трех стран, которые больше всего пострадали в результате чернобыльской аварии, не захотела подробно воссоздать события 1986 года в назидание всему миру. Россия, которая сегодня имеет заметное преимущество в области ядерных технологий, могла бы снять такой сериал, чтобы показать, что она усвоила урок, — медали Героя России, которой бывший президент России Борис Ельцин посмертно наградил Легасова, недостаточно.
Украина тоже могла бы снять такой сериал. Когда в 2012 году я посетил зону чернобыльской аварии, на фоне развалин и заброшенных деревень процветала незаконная торговля потенциально зараженным металлоломом.
Белоруссия, сильно пострадавшая в результате аварии на Чернобыльской АЭС, тоже могла бы многое рассказать.
Тем не менее, только телевизионная сеть, подарившая миру «Игру престолов», нашла смелость и средства для того, чтобы снять сериал «Чернобыль». Теперь весь мир узнает эту историю именно в таком ее варианте. Тот факт, что постсоветские страны отдали это на откуп каналу HBO, разумеется, нельзя сравнивать с тем, как советские власти не смогли с самого начала открыто сообщить о катастрофе. Однако это крайне печальное упущение: за те 33 года, которые прошли с момента взрыва в четвертом реакторе Чернобыльской АЭС, постсоветский мир так и не смог создать ничего настолько же убедительного, как этот захватывающий сериал HBO.