На прошлой неделе историк Адам Градилек из Института по изучению тоталитарных режимов представил свое исследование, в котором опроверг рассказ мнимой жертвы советских лагерей Веры Соснаровой. Она утверждала, что провела в советских лагерях 19 лет, но архивные документы свидетельствуют об обратном.
DeníkN: Кто такая Вера Соснарова? «Лгунья», как ее назвал историк Микулаш Кроупа?
Адам Градилек: Думаю, да. Она на протяжении 20 лет жила в местах, где сталкивалась с людьми, прошедшими лагеря. Она бывала там, где говорили о лагерях и где о них хорошо знали. Но она должна была знать, что находится не в трудовом лагере, что она — на гражданской службе.
— После публикации вашего исследования многие заявили, что, возможно, она и была просто сотрудницей, но все равно ей приходилось жить в ужасных условиях, поэтому она могла перепутать. По-вашему это возможно?
— Если говорить, например, о заводах, которые там зачастую до сих пор работают, то их можно сравнить, скажем, с «Полди Кладно» или оставскими металлургическими комбинатами. Она жила в условиях, созданных для рабочих. Послевоенная жизнь в России была трудной. Конечно, царил голод. Но при этом, как я считаю, ее жизнь в Брно до и после войны была тяжелее, чем жизнь в Нижнем Тагиле.
— Что Вы имеете в виду?
— У нее было трудное детство. Ее мать постоянно попадала в тюрьму. Неизвестно, прожила ли Соснарова все детство с матерью или попадала в детдома. Думаю, хуже всего ей пришлось после освобождения Брно. И неважно, арестовали ли ее вместе с матерью и сестрой, или они сами примкнули к русским.
— В своем исследовании вы пишете, что причиной для ее отъезда могло послужить и то, что ее мать выдала гестапо соседку.
— Ее мать постоянно конфликтовала с соседями, у нее были проблемы с законом и окружающими ее людьми. В архивах хранятся десятки, даже сотни, страниц ее личного дела. Там описываются довольно жестокие поступки.
Вполне возможно, что она выдала чешку гестапо, потому что хотела свести с ней соседские счеты, наказать. Также возможно, что соседи потом выдали ее саму.
— В интервью интернет-каналу DVTV Вера Соснарова сказала, что, возможно, провела в лагерях не 19, а 15 лет. Играет ли это какую-то роль?
— Никакой, потому что так или иначе ее слова противоречат тому, что я выяснил. Нам неизвестно только то, что с ней происходило с мая 1945 по май 1946 года. На основании сохранившихся документов мы знаем, что в последующий период она была наемной работницей на заводах.
Последних заключенных отпустили из лагерей (в том числе военнопленных) в 1955 году. Только в исключительных случаях кого-то оставили там дольше. Я почти уверен, что она не могла находиться в лагере после 1955 года, потому что даже самых важных заключенных выпустили не позднее конца 50-х. И им разрешили уехать в Чехословакию. Ее слова о том, что она сидела в трудовых лагерях до середины 60-х годов, — абсурд.
— Всю эту историю в своем исследовании вы описываете независимо от книги «Кровавые ягоды и рассказ Веры Соснаровой» и основываетесь только на официальных документах. Насколько сложно реконструировать подобную историю?
— Из-за того, что ее семья вела весьма бурную жизнь, а ее мать постоянно нарушала закон, об истории ее семьи сохранилось огромное количество материалов как в архивах полицейского управления в Праге и Брно, так и в разных следственных и судебных делах, включающих характеристики и биографии. Если бы ее семья жила «прилично», то ее историю, конечно, не удалось бы вот так восстановить.
— Кое-кто возражал против ваших выводов, заявляя, что документам из Советского Союза верить нельзя, что они могут являться частью пропаганды и могут целенаправленно опровергать слова Соснаровой. По-вашему, возможно ли, чтобы история Веры Соснаровой намеренно искажалась?
— Я убежден, что это невозможно. Архив силовых ведомств, то есть Федеральной службы безопасности и Министерства внутренних дел, данных о Вере Соснаровой не хранит. Они есть в обычных архивах. Я обратился в городские и заводские архивы. Там никто совершенно не заинтересован в искажении прошлого столь рядовой персоны, как Вера Соснарова. То, что эти документы удалось обнаружить сначала ČSSZ (Чешское управление социального обеспечения — прим. авт.), а по прошествии определенного времени и мне, доказывает, что искажения невозможны.
Нужно понимать, что Россия не Советский Союз. Россия помнит жертвы репрессий. Конечно, важно, как их воспринимают и на кого возлагают вину за них. Нет сомнений в том, что там не происходит самоанализа, какого хотелось бы независимым историкам или неправительственным организациям. И тем не менее определенная рефлексия там присутствует. Установлено множество памятников репрессированным, а в Москве и других городах есть музеи ГУЛАГа.
Некоторое время назад я обратился в Федеральную службу безопасности по поводу восьми граждан Чехословакии, которых арестовали, мне ответили, что их дела в архиве есть, но доступ к ним мне не откроют. Я знаю, что дела есть, что эти люди подверглись преследованиям, но я не могу взглянуть на материалы.
— По-вашему, версия о том, что российская пропаганда намеренно искажает ее историю, несостоятельна?
— Глупо основывать аргументацию на том, что благодаря этому можно поставить под сомнение историю жертв советских репрессий. Да, есть мнение, что ее история — плод русофобии. Но и это не так. Подавляющее большинство людей верили и передавали историю Соснаровой из благих побуждений. Ее воспринимали скорее как жертву бюрократии демократического государства, чем жертву советских репрессий. Она якобы пострадала от невероятной несправедливости (государство не хотело платить Соснаровой компенсацию за мнимый срок в лагере — прим. авт.).
— В прошлом году Южно-Моравский край присудил Соснаровой премию, а вашу статью там сочли голословной. Что вы об этом думаете?
— Она не голословна и основана на четырех независимых друг от друга архивных материалах. Кроме того, если бы Соснарову приговорили к сроку в лагерях, да еще к такому продолжительному, о ней неизбежно сохранились бы записи в определенных архивах. Дольше всех их граждан Чехословакии в советских лагерях отсидел Карел Голиат — 15 лет. Его судили трижды, и есть документы о трех приговорах. Сохранилась и его карточка выхода из лагеря. Если бы Вера Соснарова отсидела в лагерях так долго, как говорит, то остались бы записи о приговоре и о реабилитации. В архивах, куда я обратился, мне предоставили бы эти документы.
— Известны ли другие граждане Чехословакии, которые утверждали, что сидели в лагерях, но их слова не подтвердились?
— Компенсации потребовали приблизительно 250 человек, и почти 50 из них компенсацию предоставили. Двумстам отказали, хотя они требовали своего. Насколько мне известно от сотрудников Департамента по документации и расследованию преступлений коммунизма, где обрабатывались заявления, большинство из тех, кому в компенсации отказали, были либо военнопленными, которые просто «попытались» (вдруг повезет), либо гражданами Словакии, у которых нет права на компенсацию по закону, или теми, кто на момент ареста не являлся гражданином Чехословакии. Встречались, конечно, и спорные случаи. Но ни один из них не получил такой огласки в СМИ, как история Веры Соснаровой.
— Соснарова и издатель Йиржи Браунер утверждают, что вы потребовали от них прекратить семинары, иначе вы «предпримите меры». Звучит так, как будто вы хотите им навредить. Что заставило вас вплотную заняться изучением биографии Веры Соснаровой?
— В этом меня упрекает и депутат Мариан Юречка, по словам которого я поступаю с Верой Соснаровой некрасиво. Я никогда не говорил с ней о том, стоит или не стоит ей проводить семинары и дискуссии. После одного семинара я только сказал издателю Браунеру, что продавать ее историю нужно как беллетристику. Их «сеансы», полные рассказов о страданиях вперемешку с молитвами и слезами — просто невероятное шоу, на котором звучат вещи, которые явно не могли произойти на самом деле.
— Такие, как, например, массовое сожжение заключенных в амбарах?
— Да, в том числе. Но претензий к безосновательным заявлениям больше. Так, они говорят, что в лагерях сотни людей загоняли в амбары, где их сжигали заживо, что заключенных хоронили заживо, что за невыполнение нормы их убивали. Конечно, наказания, приводившие к смерти, в лагерях были, но не было такого, чтобы не выполнивших норму расстреливали или забивали прикладом, как рассказывает Соснарова.
— Поэтому вы и решили посвятить ей свое исследование?
— Сомнения у меня зародились еще в 2008 году, когда о ее истории я побеседовал с Адамом Дрдой и Владимиром Быстровым. Я думал, что Соснарова была, например, в ссылке, но мне и в голову не приходило открыто ей возражать или ставить ее слова под сомнение. Однако из-за несоответствий мы, как историки, просто ее игнорировали.
Поскольку ее история привлекла издателя Браунера, история вышла новый уровень. Когда меня пригласили на дискуссию, в приглашении говорилось, что это будет «встреча с Верой Соснаровой и обсуждение ее книги „Кровавые ягоды" о ее жизни в советских лагерях». Я согласился прийти при условии, что книгу не будут приписывать ей, а ее саму не станут представлять как бывшую заключенную ГУЛАГа. Мне никогда в жизни и в голову не пришло бы, куда меня приведет изучение архивов.
— А вы пришли к выводу, что в советских лагерях она никогда и не сидела?
— Не только к этому. Почти все, что она говорит, неправда. То, что ее племянник — ребенок, зачатый в результате изнасилования, то, что ее сестра после революции уехала из Чехословакии на Запад и так никогда и не вернулась. Неправда и то, что Соснарова, например, рассказывает об абортах в лагерях. Якобы женщинам делали клизму водкой и отправляли обратно на работы. В ее рассказах целый ряд абсурдных моментов.
Она просто врет всем тем, кто ходит на ее семинары. Они сопереживают ей, сочувствуют ее истории, а потом покупают ее книги. Соснарова обманывает людей, и именно поэтому я решил разобраться в ее истории.
— Что ею, по-вашему, движет?
— Прежде всего, она, конечно, хотела получить деньги (в виде компенсации от государства — прим. авт.). Хотя сама понимала, что они ей не полагаются. Я уверен, что, когда она подавала заявление, она знала, что является лагерем, а что нет. В местах, где она проживала, она сталкивалась с людьми, прошедшими лагеря. Она, вне всяких сомнений, знала, что поблизости есть лагеря, но сама она жила за их пределами.
— То, что Соснаровой долгое время удавалось обманывать СМИ, читателей и слушателей, как-то характеризует чешское общество?
— Думаю, нет. Такие же истории мнимых очевидцев известны и за рубежом. Естественно те, кто слушал их рассказы, им верили, а потом передавали их слова другим. Просто люди были не готовы к тому, что им могут так изощренно врать.
— Чем, как вы думаете, закончится история Веры Соснаровой?
— Судя по словам госпожи Соснаровой и издателя Браунера, семинары они хотят продолжать, и в этом им, конечно, помешать никто не может. Часть общественности по-прежнему считает Соснарову жертвой репрессий, а теперь еще и жертвой моих инсинуаций. Но я рад, что люди могут сами сделать выбор и сравнить ее рассказ с историей, сложившейся на основании исторических источников.
Жаль было бы убирать ее историю из собраний, таких, как, например, «Память народа», потому что история госпожи Соснаровой уже превратилась в неотъемлемую часть этой народной памяти. Сейчас вопрос в том, как мы оценим ее историю и какие уроки из нее извлечем. Например, как объяснить ученикам и учителям в школах, где Соснарова проводила дискуссии, свидетелями чего они стали? Тысячи детей в школах слушали ее рассказ, хотя на самом деле все было совсем не так, как она рассказывает. Ее история может послужить примером того, как нам относиться к прошлому.
Адам Градилек
Историк, работающий в Институте исследований тоталитарных режимов, с 2008 года возглавляет проект «Граждане Чехословакии в ГУЛАГе». Является автором книги «За вашу и нашу свободу» и «Франтишек Полак: семь лет в лагерях». Также Градилек является соавтором книг «Граждане Чехословакии в ГУЛАГе» и «Евреи в ГУЛАГе: советские трудовые лагеря и лагеря военнопленных во время Второй мировой войны в воспоминаниях еврейских беженцев из Чехословакии».