В свете появления поместной украинской церкви, очевидного разрыва с Московской церковью и актуализации пуповинной связи с церковью Константинополя вопрос о пересмотре календаря уже вовсе не кажется таким экзотическим, как всего год-два назад.
Праздновать Рождество и Пасху вместе с «материнской» церковью — Вселенским патриархатом — и заодно с тем, западным, миром, за который украинцы проголосовали на Майдане, казалось бы, вполне логично. Да и сам митрополит Киевский Епифаний, предстоятель Православной церкви Украины вроде как намекнул, что нет ничего невозможного.
Но тут же осекся. То есть, конечно, ничего невозможного, но… В общем, не в этой жизни.
«Католическое» Рождество уже третий год — выходной день. Но это все еще «не Рождество». Никаких попыток нарушить порядок, при котором есть «католическое» (или даже круче — «польское») Рождество, а есть «православное» (или даже круче — «наше») сделано не было. Наоборот, церковные спикеры выступили в защиту этого разделения. Из их слов можно сделать вывод, что вопрос не просто «несвоевременный» — его вообще в церкви не рассматривают всерьез. Как выразился владыка Евстратий Зоря, в пересмотре календаря «нет церковной целесообразности».
Что же, вопрос можно представить как «чисто политический», т.е. заведомо «нецерковный»: «прочь от Москвы» — по морям, долам, волнам эфиров и календарным датам. Чистая политика. Впрочем, когда ПЦУ была только в проекте, и слово томос звучало с вопросительной интонацией, политическая целесообразность церковной автокефалии вовсе не сбрасывалась со счетов, в том числе, церковными спикерами. И это было правильно: граждане Украины, они же православные верующие, принадлежащие к украинской церкви, не меняют реальность, как обувь, входя в храм или выходя из храма. Церковный диссонанс в симфонии общественного бытия зазвучал слишком остро и очевидно — и потому люди поддержали автокефалию, томос, президента Порошенко, который это все лоббировал, и владык, которые создали ПЦУ. Стремление гармонизировать общественную жизнь, в том числе, ее политическую и церковную составляющую — вот что мотивировало людей.
Но как только владыки получили то, что хотели, они тут же вспомнили о том, что быть в «отдельной реальности» и блюсти свой суверенитет в ней гораздо выгоднее, чем что-то там гармонизировать. Да и чревато это — перемены устраивать. Казалось бы, люди устроили и пережили такую колоссальную перемену — провели объединительный собор, получили автокефалию, — каких перемен им еще бояться?
А вот боятся. Вопрос календаря — как бы он не представлялся «политическим» или «чисто техническим» — интересен и важен и для общества, и для церкви.
Да, это, в первую очередь, вопрос самоидентификации. Но все не сводится только к «прочь от Москвы» — это только одна сторона проблемы. Ну, допустим, прочь. А куда? С кем нас объединит календарь? С католиками? С греками? С условным Западом? С какой-то точки зрения — все лучше, чем с Русским миром, в котором только и остался юлианский календарь.
Но в этом и проблема. Как однажды высказался тогда еще всевластный патриарх киевский Филарет, «Рим нам не отец, но и Москва — не мать». «Свой путь» — это было его кредо, вполне совпадавшее с неувядающей многовекторностью украинского политического бомонда. Могу сказать больше: Запад не нравился патриарху даже больше, чем СССР. Либерализм, демократия, секуляризм — вот это вот все было даже хуже, чем понятный и обжитый авторитаризм, патриархальность и представления о «порядке», по которым у нас ностальгируют многие, не только церковники. Патриарх Филарет был предельно откровенен в своей нелюбви к Западу. Его преемники и воспитанники, получившие автокефалию после — и на волне — Евромайдана, не могут себе позволить такой откровенности. Но в глубине души с ним наверняка согласны: западные ценности — это бездуховность. Ассоциироваться с ними нам ни к чему. Хотя Москва нам и не мать.
Отношения с Москвой, впрочем, мы тоже не рвем. Мы их только запутываем, как заяц — следы. Москва нам, конечно, не мать, но и не чужая. Кто же она нам?
Очень просто: она нам дочь. Ну, может, падчерица. Так что если вы надеялись вообще разорвать с ней всякие родственные узы — у меня для вас плохая новость. Наша новая церковная идеология отталкивается от того, что Киевская митрополия — материнская для Московской (хотя Московской митрополии, строго говоря, никогда и не было, там сразу замахнулись на патриархат). И с точки зрения истории это утверждение имеет право на существование — московская церковь не только была рождена киевской, но и просвещена ею. Сложные материнско-дочерние отношения между этими двумя церквями достойны изучения психоаналитиками и дают повод для вмешательства терапевта.
Вот вам маленький пример: украинские церковники защищают юлианский календарь, как «нашу», украинскую традицию. Владыка Евстратий прямо говорит: это «наше», а Москва «присвоила», поэтому нет смысла нам отказываться от «своего», чтобы отдалиться от Москвы. Подразумевается, что мы Москве не уступим ни пяди нашего украинского календаря — ни 29 февраля, ни 32 мая.
Что ж, справедливость так справедливость. Календарь — это, конечно, не московская традиция. Но и не наша. Юлианский календарь — традиция греческая. При этом сами греки некоторое время назад сочли эту свою традицию устаревшей и перешли на новоюлианский календарь. Именно «новоюлианский», а не «григорианский». Так что календарей, строго говоря, не два, как любят писать мои коллеги, а три. Правда, новоюлианский — это «переходный» вариант календаря, однажды, лет через сто, он совпадет с астрономическим. Сам совпадет, никакого «присоединения к римскому календарю» не будет. Греки — те еще хитрецы.
Может, я кого-то разочарую, но никакого «украинского традиционного календаря» не существует. Так что и терять нам особо нечего. Как и защищать.
Куда более веским кажется аргумент о возможности раскола церкви по принципу приверженности стилю. Пример — все те же греки, среди которых осталось некоторое количество не принявших реформу «старостильников». Но что поделать? Реформы — они такие. Обязательно будет какое-то количество тех, кто их не принимает. Правда, не принимают обычно не потому, что не устраивает суть реформы — это только обострение противоречий, которые и без того существуют внутри сообщества, а реформа становится только последней каплей или, скорее, поводом объявить об окончательном разводе.
Видимо, ПЦУ есть чего опасаться. Конечно, вам этого никто не скажет прямо, но обиняками намекнут. Например, из Московского патриархата к нам не перейдут, если мы поменяем календарь и станем «как католики». Вера в чужое обрядоверие и его ключевое значение не беспочвенна — знают, с кем дело имеют. Но не договаривают до конца: точно такое же обрядоверие присуще и верным ПЦУ. Для них, действительно, важно, когда именно будет их 25-е декабря — 25-го декабря или 7-го января. Второе предпочтительнее, потому что их давным-давно кто-то убедил, что «это наше». А разубеждать то ли боятся, то ли не считают целесообразным, то ли знают, что не получится. Соцпоросы уверяют, что больше половины украинцев собираются праздновать Рожество 7 января. Церковники просто соглашаются с большинством.
ПЦУ, действительно, еще молода и достаточно хрупка. Ей, возможно, стоило бы избегать какое-то время серьезных потрясений. У потенциальных украинских «старостильников» слишком много возможностей и соблазнов — можно уйти в УПЦ МП, для которой это было бы неплохим шансом поправить свое положение. А можно, что даже хуже для ПЦУ, — к патриарху Филарету. Конкуренция — упрямая штука. Поэтому не стоит сбрасывать со счетов «церковную целесообразность».
Однако церковная целесообразность не отменяет необходимости сверяться с гамбургским счетом. А этому счету вопрос формулируется просто и почти по Писанию: чтобы ваше 25 декабря было 25 декабря, а ваше 7 января было 7 января. Это именно вопрос смысла, а не доктрины веры. Любое удвоение реальности — когда ваши дни, часы, слова и дела не совпадают друг с другом — путь к манипуляциям и лукавству. Совершенно естественный для нынешней РПЦ: мультипликация реальностей — одна из основных военно-политических стратегий Кремля. Это, действительно, «их традиция», от которой очень хотелось бы отделиться.
Но и для нас, увы, оказывается, что календарь — вопрос не астрономический, и даже не догматический. Это вопрос «целесообразности». Церкви выгодно удвоение реальностей и она будет его поддерживать, используя, в частности, календарь как демаркационную линию, очерчивающую ее «суверенитет». Она сама будет решать, когда Христос родился, а когда Христос воскрес. То, что у нас в календаре теперь будет два Рождества — это, видимо, не ее проблема.