Интервью с сотрудником исторического факультета Варшавского университета Павлом Скибиньским (Paweł Skibiński).
Teologia Polityczna: Прекратила ли в 1989 году свое существование биполярная система мировых отношений, основу которой заложила Ялтинская конференция, или какие-то элементы продолжают существовать до сих пор?
Павел Скибиньский: В течение 20 лет говорилось не о биполярности, а о системе с американским доминированием, а потом, скорее, о многополярной модели. Остается, однако, вопрос, не происходит ли сейчас отката от многополярности, с которой мы имеем дело, вновь к биполярному укладу. Теперь это будут не идеологические, а, скорее, геополитические блоки: американский и китайский.
Некоторые элементы постъялтинского мира, связанные с тем, что он закреплял особую позицию двух сверхдержав, США и СССР, наследницей которого в значительной мере выступает Россия, продолжают воздействовать на нас до сих пор. Соединенные Штаты остались глобальной державой и, возможно, единственной сверхдержавой, а Россия — важным игроком на международной арене. Это тоже наследие ялтинской системы.
Границы очерченных тогда сфер влияния не сохранились. Такие явления, как, например, изменение характера российско-турецких отношений, показывают сегодня, насколько устарели аксиомы ялтинской системы, в рамках которой Турция выступала постоянным элементом сферы влияния американцев.
— То, что мы оказались после 1945 года в советской сфере влияния, означало для польской экономики, с одной стороны, интенсивную индустриализацию, а с другой — центральное планирование. Какими долгосрочными последствиями это обернулось для международной позиции Польши?
— Экономическим следствием пребывания Польши в ялтинской системе стало в первую очередь замедление темпов развития на несколько десятков лет. По причине зависимости от Москвы мы не воспользовались планом Маршалла, что было исключительно политическим решением. В итоге мы не получили сыгравший такую важную роль в истории Западной Европы импульс, который давали американские инвестиции.
Кроме того, нас включили в систему экстенсивной организации экономики. Вы упомянули об индустриализации, но это не единственный элемент. Существовавшая в Польше до 1989 года экономическая система была ориентирована прежде всего на взаимодействие с советской империей, а не обслуживала польские потребности, и таким образом она становилась фактором, который, несомненно, замедлил темпы нашего развития.
Живя в рамках коммунистической модели, навязанной нам Советским Союзом, поколения поляков привыкали к оторванным от реальности экономическим отношениям, отсутствию нормально функционирующего права собственности, а также как ответственности за выполняемую работу, так и справедливой оплаты труда.
— Мы до сих пор наверстываем упущенное?
— Долгосрочным последствием пребывания Польши в советской сфере влияния (и, конечно, Второй мировой войны) стало обнищание польского населения. Традиционные польские элиты (предпринимателей, помещиков) лишили средств. После 1989 года поляки пытались аккумулировать какой-то капитал. Отсутствие глобальных польских компаний на мировом рынке (за исключением, возможно, государственных предприятий) связано именно с вышеуказанным фактом. Коммунисты лишили поляков имущества, а Третья Польская Республика не исправила ситуацию: у нас не провели даже минимальной реприватизации. Так что обнищание поляков можно назвать одним из наиболее продолжительных последствий нахождения Польши в рамках ялтинской системы.
— На Ялтинской конференции было принято решение о передвижении границ Польши на запад. В какой степени это до сих пор влияет на наши отношения с сопредельными государствами?
— В первую очередь изменилась наша географическая перспектива. Мое поколение, то есть люди, родившиеся в 1970-х годах, а тем более на рубеже веков, уже не считает Вильнюс или Львов неотъемлемыми элементами польского географического пространства. Мы привыкли к тому факту, что это литовский и украинский город с польским прошлым. Я не хочу оценивать, положительным или отрицательным было это изменение, но оно было серьезным и необратимым.
Нанесенные обществу раны, связанные с насильственным перемещением людей, переселением поляков с запада на «возвращенные земли», массовой эмиграцией после 1945 года и позднейшими волнами миграции, которые были вызваны политико-экономическими причинами, продолжают ощущаться, но постепенно затягиваются. Польские западные земли стали уже неотъемлемым элементом нашего географического пространства.
— Отсутствие доверия или осторожное отношение к западным союзникам — это эхо Ялтинской конференции? Разумно ли со стороны современных политиков хранить в памяти воспоминания о том, как союзники шли навстречу Сталину?
— Если польские политические деятели на самом деле не верили бы заявлениям союзников или по меньшей мере не возводили этого доверия в абсолют, помня о том, как те нарушали свои обещания в период Второй мировой войны (как в 1939, так и в 1943-1945 годах), я бы назвал этот положительным эффектом, выученным уроком современной истории. Это бы значило, что наши элиты мыслят категориями реальной политики.
Мне, однако, кажется, что ситуация выглядит иначе: они продолжают считать, что обязательства союзников существуют сами по себе, а не взаимосвязаны с политической конъюнктурой. Крупные западные страны всегда оценивают свое присутствие в международных союзах через призму собственных стратегических интересов, то есть эти союзы для них не самоценны. А у нас не только с защитой, но и с формулированием собственных стратегических интересов до сих пор возникают проблемы.
— Чему нас учит Ялтинское соглашение?
— Нам следует помнить, что отношение Запада к Польше всегда обусловлено его отношением к России. Польские элиты этого не осознают, а выводы, которые они делают, не всегда рациональны. Мы не учитываем того, что национальные интересы всегда требуют существования «плана Б», к которому мы сможем обратиться в будущем, даже если сейчас он кажется нам непривлекательным.