1809 год стал одним из самых решающих в шведской истории. Жителям далекого северного края выпали адские муки. Но потом страдания простых людей благополучно забыли.
Журналист Карл-Йоста Бергстрём (Karl-Gösta Bergström) давно негодует по поводу нашей коллективной амнезии. Он написал книгу о тех событиях.
«У меня в голове не укладывается, что с оккупацией материковой Швеции — надеюсь, последней — обошлись так несправедливо», — говорит он.
Книга бывшего журналиста Expressen и шведского телевидения — исторический труд о войне 1808-1809 годов. Сам он северянин, уроженец Каликса. В «Страдании и смерти» журналист описывает конфликт, развернувшийся на его малой родине.
«Если бы я родился и вырос, ну, например, в Мальмё или Норрчёпинге, я бы, наверное, об этой оккупации и понятия не имел», — говорит Бергстрём.
Оккупация Вестерботтена
Шведские короли веками завоевывали дальние земли. Однако крупнейшим их владением за пределами Скандинавского полуострова стала Финляндия.
К началу XIX века эпоха шведского великодержавия давно закончилась. На Финляндию точила зуб новая балтийская сверхдержава — Россия. В 1808 году царский режим двинул войска в наступление, не объявив войны.
В следующем году фронт сдвинулся еще дальше на запад, он приближался к коренным шведским землям.
Ход войны хорошо известен, но в своей книге Бергстрём разбирает один ее важный этап, к несчастью, незаслуженно забытый — оккупацию Вестерботтена в 1809 году (в то время Норрботтен и Вестерботтен были одной провинцией).
«Если бы речь шла о Сконе (самая южная провинция Швеции, административный центр — Мальмё, прим. перев.), бьюсь об заклад, ей бы в учебниках уделили больше места. А так северная часть Норрланда многим шведам попросту неинтересна. Меня до сих пор коробит, когда южане записывают в норрландцы всех подряд, кто живет к северу от реки Дальэльвен, и не важно откуда ты — из Брюнеса, недалеко от Стокгольма, или Каресуандо (самый северный населенный пункт Швеции, прим. перев.)», — говорит он.
Недороды и мор
1809 год начался даже хуже, чем 1808. Российское вторжение в Северный Норрланд пришлось как нельзя более некстати, пишет Бергстрём.
Военный поход еще не начался, а шведские ряды уже косил враг еще более опасный, чем русские пули.
Половина армии свалилась с дизентерией. Вскоре болезнь перекинулась и на мирных жителей. Страна была уязвимее обычного. В прошлом году были неурожаи, и амбары по всей стране пустовали. Многие уже пекли хлеб из муки пополам с корой. Люди недоедали, слабели и не могли сопротивляться болезни.
Мертвых не успевали хоронить. Бергстрём пишет:
«Не все умирали своей смертью. Рассказывают о больных солдатах, которых бросили на прибрежной дороге между Йеддвиком и Антнесом в волости Лулео умирать в зимнюю стужу. Морозы выгнали волков из внутренней части страны на побережье, и, как говорят, они растерзали тела у залива Йоквикен близ Антнеса. Никто не знает, успели ли те несчастные умереть до прихода волков».
На фоне всех этих страданий пришла весть от шведского короля, оторванного от реальности. Предполагалось, что его указ поднимет пошатнувшийся боевой дух шведской армии. Одержимый парадами и военной помпой Густав IV Адольф «милостиво сообщил», что офицерам во время зимней кампании в Торнео «дозволяется не пудрить волосы».
Фураж для армии
Были и другие невзгоды, помимо болезней и королевской одержимости.
Населению приходилось кормить две армии и поставлять излишки продовольствия и сена — которых не было вовсе — сперва шведским войскам, а затем и русской армии.
Вот пример: «3 июня город Умео поставил 13 тонн мяса, 780 литров водки, 4 тонны соли и 8 тонны масла. Приходам Умео и Дегерфорс велено поставить 85 тонн печеного хлеба или муки, 1 800 литров водки, 8 тонн сена, 73 тонны ячменя, 1,7 тонны масла и 500 голов рогатого скота».
Мирным жителям тоже пришлось работать на русских. Они строили мосты через реки и сдавали русским своих лошадей.
Русских жалели
В то же время русские военачальники поняли, что одними реквизициями ничего не добьешься: пострадают простые шведы. Бергстрём отмечает, что эта оккупация по меркам эпохи была мягче других.
«Судя по всему, русское командование извлекло урок из событий в других частях Европы, где наступающие армии жестоко подавляли гражданское население. Во время той же войны самим русским крепко досталось от крестьянских восстаний в Финляндии».
Поэтому русских солдат, которые крали еду со шведских дворов, нещадно карали свои же.
Наказания даже шведам казались бесчеловечными. Говорят, многие смотрели на кражи сквозь пальцы и из сострадания к русским не жаловались.
«Простые северяне сочувствовали голодным русским солдатам, даже когда те угоняли и забивали их скотину. Это радует. Значит, война не убила человечность. Но и народный гнев тоже обрушивался на непрошеных русских гостей. Доходило до того, что русских убивали, причем простые шведы», — говорит Бергстрём.
Всего летом 1809 года местные жители расправились с пятью русскими солдатами — возможно, даже шестью.
Месть за убийства была жестокой. Говорят, русские прибили одного шведского солдата к дереву живьем, чтобы тот истек кровью.
Завоевание больше не повторится
17 сентября 1809 года наступил мир.
Карта Северной Европы изменилась до неузнаваемости. Швеция подписала мир на жесточайших условиях за всю свою историю, лишившись трети территории и четверти населения. Финляндия отошла России. Финны навсегда оторвались от королевства, с которым прожили 650 лет.
Спустя почти два месяца Швецию покинули последние российские войска. Чужие сапоги больше не будут топтать шведскую землю. Так закончилась последняя оккупация в шведской истории. И как утверждает Бергстрём, последующие поколения просто забыли о ней.