Это печально и возмутительно. Вот что написал в Твиттере один анонимный ученый:
1. Просвещенный антирасизм — это насилие над детьми. Моя семья — полная противоположность героям Томаса Чаттертона Уильямса из книги «Автопортрет в черно-белом» (Self-Portrait in Black and White). И я боюсь, что это очень сильно навредит моим детям. Позвольте объясниться.
2. Я белый, моя жена чернокожая. Встретившись, мы понимали, что принадлежим к разным расам, однако считали, что это в нас не самое интересное обстоятельство. Мы глупо полагали, что наши дети станут частью послерасовой культуры, в которой все американцы будут друг для друга просто людьми.
3. И тут пришел Трамп. Я решил, что мне надо больше узнать о своих согражданах, которые, как я понял, мне совершенно неизвестны и непонятны. А моя жена решила, что у нее началась война с белой Америкой, безоговорочно убежденной в превосходстве белой расы.
4. Она стала читать таких авторов как Николь Ханна Джонс (Nikole Hannah-Jones) и Майкл Хэрриот (Michael Harriot). У нее наступило «расовое пробуждение». Она пришла к выводу, что всю свою жизнь была «не подлинной чернокожей».
5. Моя жена решила, что ее интеллект, формировавшийся в эксклюзивных частных школах, а также в университетах Лиги плюща, где она стала бакалавром и защитила диссертацию, подвергся «колонизации». Она пришла к выводу, что своим успехом обязана «правильной» чернокожей женщине…
6…. что она не настоящая и «ведущая себя как белые» чернокожая женщина, которая «не угрожает белому пространству». Самое тревожное заключается в том, что она полностью переосмыслила и стала по-новому интерпретировать 50 лет своей жизни, в которой всего один раз столкнулась с микроагрессией в очень мягком варианте. Теперь для нее это история жестокого и беспощадного расового угнетения.
7. Под мощным слоем адаптации к чужой «белой» культуре скрывается угнетенная чернокожая женщина, которая борется за свободу. Вот что сотворили с сознанием моей жены предприимчивые деятели типа Николь Ханны Джонс, пользующиеся расовыми обидами и недовольствами. А она, в свою очередь, делает то же самое с сознанием наших маленьких детей, из-за чего в моих жилах стынет кровь.
8. Моя жена рассказывает нашим детям, что Америка их ненавидит, что она хочет убить их, потому что они черные. И это вместо того, чтобы усмотреть в рождении наших детей — этих невинных и безрасовых крошечных созданий — возможность переосмыслить деспотичную расовую идеологию Америки…
9. Вместо того, чтобы отказаться от передачи этой идеологии новому поколению, моя жена «пробудилась», когда Трамп с удвоенными усилиями взялся за антирасистский расовый эссенциализм. Вот три истории, от которых волосы встают дыбом.
10. История первая. Моя жена регулярно объясняет нашим детям, что полицейские хотят убивать чернокожих. Полиция просто любит убивать черных, и всегда любила. Полицейские будут постоянно использовать свою неизменную отговорку о том, что они «пугаются», когда безоружные чернокожие начинают что-то искать в своих автомобилях, как это сделал Джейкоб Блейк (Jacob Blake)…
11…. или когда они крадут у полицейских электрошокеры, как это сделал Рэйшард Брукс (Rayshard Brooks). Они будут поступать так до тех пор, пока данный предлог позволяет им безнаказанно убивать чернокожих. Вот что она рассказывает нашим детям, которые, согласно логике плантации, относятся к чернокожему населению, каждый день становящемуся жертвой охоты полиции.
12. Вторая история. Она рассказывает нашим детям, что Кайл Риттенхаус (Kyle Rittenhouse) (юноша, застреливший двоих демонстрантов в городе Кеноша — прим. перев.) ненавидит чернокожих и хочет их убивать. Поэтому он отправился на демонстрацию движения «Жизни чернокожих имеют значение» и открыл огонь. Когда я довольно нейтрально спросил, почему Риттенхаус застрелил этих людей, она очень сильно расстроилась…
13….и ушла из дома, вернувшись только через три часа. «Очевидный» для нее ответ заключается в том, что Риттенхаус — сторонник идеи превосходства белой расы (возможно, она даже не знает, что он стрелял только в белых). А более глубокое изучение этого вопроса с выходом за пределы самоочевидной аксиомы является для нее неприемлемым.
13а. (Между прочим, я не защищаю Риттенхауса, считая его запутавшимся и глупым подростком. Его глупость и очевидные преступные действия привели к никому не нужному убийству двоих людей.)
14. Третья история. Мы ехали мимо плаката с фотографией Ахмада Арбери (Ahmaud Arbery) (застрелен во время пробежки — прим. перев.). Дочь спросила: «Кто это?» Жена ответила: «Это чернокожий, которого убили». Моя семилетняя дочь уже привыкла думать, что белые ненавидят чернокожих и хотят их убивать, ее в том числе. Она тут же выразила эту точку зрения.
15. «О, они убили его, потому что ненавидят черных?»
Моей дочери не нужно было никакой дополнительной информации, чтобы сделать вывод об убийстве чернокожего. Он был убит, потому что «белые ненавидят чернокожих», и точка.
16. Это плохо, но еще хуже другое. Моя жена настраивает себя и детей таким образом, чтобы они считали, что их, как чернокожих, все ненавидят. Это не может не запасть в душу моей дочери, и она с легкостью будет смотреть на мир глазами матери.
17. Моя жена хочет, чтобы дочь «унаследовала рану», как выразился Томас Уильямс, хотя ей следовало бы унаследовать только радость, любовь и ощущение своих безграничных возможностей в мире, который вознаградит ее за красоту и ум, но не станет наказывать по причине ненависти к черным.
18. Почему моя жена хочет, чтобы наши дети «унаследовали рану»? Я подозреваю, что дело здесь в успехе ее собственных родителей, которые в 60-е годы участвовали в борьбе за гражданские права и стали хирургом и учителем. Моя жена эту рану не унаследовала, а посему почувствовала себя «не подлинной чернокожей».
19. В конце концов, Николь Ханна Джонс постоянно говорит ей о том, насколько травмированной и несчастной она должна быть, потому что моя жена чернокожая и живет в Америке. Поэтому она поверила, что стать «подлинно чернокожей», она может только в одном случае — если всем своим нутром почувствует ту рану, которую должны чувствовать все черные.
20. Отец моей жены рассказывал, как он рад тому, что его дочь и Обама не принадлежат к поколению борцов за гражданские права. Ведь они не впитали присущий ему самому «гнев чернокожих». По его словам, именно по этой причине избрали Обаму, и именно по этой причине вопрос расы не имел никакого значения для его дочери и моей жены… до недавнего времени.
21. Теперь она желает почувствовать эту рану, но не может этого сделать по-настоящему, так как всю свою жизнь прожила в спокойствии и с многочисленными привилегиями. По этой причине она хочет это сделать опосредованно, через детей, и пытается ранить их. Если она не ощущает по-настоящему боль от этой раны, то, может, дети ее ощутят?
22. Она похожа на отца, который заставляет сына заниматься тем видом спорта, в котором он сам не добился успехов. Моя жена подталкивает детей к расовым недовольствам, о которых сама читала в книгах и на страницах «Нью-Йорк Таймс», но никогда их лично не испытывала.
23. Единственной альтернативой этому насилию над детьми является написанное Томасом Уильямсом. Предлагаемая моим 80-летним тестем альтернатива столь же плоха, как и план моей жены. По его словам, он рад тому, что его внуки могут называть себя белыми, так как им никогда не доведется почувствовать…
24…. свою изначальную никчемность по сравнению с белыми, которую ощущал он, живя на юге в эпоху законов Джима Кроу. То, как он поведал мне о своих ранах, безмерно опечалило меня. Шрамы этого гордого хирурга свидетельствуют о том, какой страной была Америка.
25. Но решение моего тестя — оно бинарное. Это единственное решение, которое мог предложить чернокожий мужчина из другой эпохи. И оно ничуть не лучше, чем решение моей жены. Я не хочу, чтобы мои дети считали себя белыми или черными.
26. Я хочу, чтобы они глубоко знали и чувствовали сложную и трудную, но зачастую замечательную и прекрасную историю жизни своих предков. Я молюсь о том, чтобы они не считали себя ни белыми, ни черными, потому что наследие обеих рас очень тяжелое, болезненное и обремененное чувством вины.
27. Я хочу, чтобы мои дети стали тем поколением, которое выйдет, наконец, за рамки сковывающей и разрушающей душу американской игры в цвет кожи. Я не хочу, чтобы они занимались самоидентификацией. Я хочу, чтобы они глубоко осознали все сложности своего наследия, но не сдерживали себя его травмами и чувством стыда.
28. Мне важно, чтобы мы стали просто гражданами, просто людьми по отношению друг к другу.
Это долгая игра. И моя жена со своими расовыми идеями пока еще не понимает, что в этой игре я ее противник.
29. Я полон решимости бороться с последствиями ее насилия над детьми, где это возможно, и буду это делать до тех пор, пока они сами не смогут прочесть то, что написал Томас Уильямс, Хлоя Валдари…
30…. и другие вдумчивые писатели, которые живут в любви и полностью исцелились от наших древних и никому не нужных расовых ран.
Римский писатель и бывший раб Теренций сказал 2 000 лет тому назад: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо».
Нам нужно стать достойными этих слов.
***
Несколько слов на эту тему.
1. Я думаю, во многом это связано с тем, что данная чернокожая женщина является выпускницей престижных учебных заведений. В ней много классовой незащищенности. Это чувство вины за то, что она как выпускница вузов Лиги плюща является одним из самых удачливых людей на нашей планете. По словам ее мужа, она «всю свою жизнь прожила в спокойствии и с многочисленными привилегиями». Теперь она заменяет это фальшивой расовой самоидентификацией.
2. Мы живем в странные и извращенные времена, когда такие люди ощущают свою целостность и благополучие не за счет невероятной истории стойкости и достижений чернокожих в Америке, а беря на вооружение историю гонений и невосполнимых страданий.
3. Я знаю одну женщину (белую), которая росла в бедности. Став взрослой, она не может согласиться с тем, что состоялась, и что ее любят. Большинство ее знакомых понятия не имеют о ее детстве, однако она уверена, будто все втайне думают, что ей среди них не место, и что они осуждают ее. Это очень далеко от истины, но познакомившись с этой женщиной ближе, я понял, что ее сжигает чувство ненависти к себе и неизбывная тревога. Все ее рассказы в конечном итоге сводятся к тому, что она жертва. Она непрестанно рассказывает о жертвах других людей, так как эти рассказы повествуют о Реальном Мире, Какой Он Есть. Общаясь с ней, я понял, что есть люди, которые не хотят исцеления. Ничто из того, что делают для нее другие, не изменит ее точку зрения и повествовательную линию. Это всегда будет рассказ о том, какая она отверженная и гонимая. Концепция травмы — это единственная подлинная история в ее глазах. С ней просто невозможно вести серьезный разговор на эту тему, ибо если ее знакомые оспорят точку зрения данной женщины, она непременно обвинит их в том, что они отрицают ее страдания либо пытаются их преуменьшить. Возможно, в нашем случае речь идет о такой же истории.
4. Это особенно порочный (и сегодня всячески превозносимый) пример «наследования раны». Но есть и другие примеры. Это чисто человеческая особенность: говорить о себе, вспоминая беды и страдания своих предков. Узнать, кто ты, можно, выяснив, кого ненавидят твои люди. Мне невыносимо то, что мы, американцы, настолько не в ладах с историей. Но иногда это становится настоящим благословением. Представьте себе американских детей католических иммигрантов из Белфаста, которые знакомятся с детьми иммигрантов-протестантов из того же Белфаста, но при этом не несут на себе бремя прошлого своих предков. Разве не такое общество нам нужно? Общество, в котором о людях судят не по цвету кожи, не по этнической принадлежности, а только по их характеру?
5. Надо сказать, что отнюдь не такая политика идентичности нужна политикам левого толка. Эти люди хотят, чтобы патология, разрушающая семью автора вышеизложенного рассказа, распространилась на все общество. Этому учит марксистская теория: принудить одного судить об остальных исключительно на основе внешних характеристик и того, как это соотносится с разницей во власти. Левые обещают нам только постоянный конфликт и разногласия. Достичь приемлемого состояния справедливости невозможно. Надо постоянно разоблачать других за их предполагаемое мракобесие и ханжество.
6. Вы можете себе представить, насколько это жестоко — наполнять детей этой женщины чувством страха и ненависти? Неужели это дает ей какую-то жизненную энергию? Думать обо всех этих людях, которые жили, боролись и страдали до нее, чтобы она со своими детьми могла жить в мире без этого тяжкого бремени? Но теперь эта женщина сама взваливает данную ношу на себя и на своих детей. Если это будет продолжаться, и если они поверят своей матери, то она научит их вредить самим себе.
7. А также ненавидеть отца за цвет его кожи.
8. Есть великолепная французская фраза nostalgie de la boue, которая буквально переводится как «ностальгия по грязи». Этой фразой описывается стремление к деградации и моральному разложению. Мне кажется, что нечто подобное происходит с женой этого человека. Это можно назвать «ностальгией по ране», но слово «грязь» психологически здесь более правдиво. Эта бедная женщина никогда не знала безнравственности законов Джима Кроу. Но сейчас она одержима желанием страдать от таких ран — настолько сильно, что разрушает собственную семью.
9. Такова политика идентичности, которую левые хотят внедрить во всем обществе. Это политика разрушений, ненависти и бесконечной подозрительности. Мы все хотим жить в мире, или должны этого хотеть. Если есть несправедливость, ситуацию надо исправлять, насколько это возможно, чтобы мы и дальше могли жить в мире. Но в нашей жизни идеальная несправедливость невозможна. Тем не менее, мы должны отыскивать способы любить друг друга, брать на себя грехи и неудачи друг друга. «Возлюби своего порочного соседа своим порочным сердцем», — писал поэт Уистен Один. Левые же со своей политикой идентичности обвиняют других в уродстве собственной души и отказываются исцеляться, так как боятся стать другими после поправки.
10. Одна из самых странных историй Евангелия о том, как Иисус освобождает одержимого, изгоняя из него злых духов и вселяя этих духов в стадо свиней (Евангелие от Марка, глава 5). Марк пишет: «Подошли они к Иисусу и увидели, что одержимый, в котором был легион бесов, сидит одетый и в здравом уме, и испугались. Когда очевидцы рассказали им о том, что случилось с тем, кто был одержим, и со стадом свиней, то люди стали просить Иисуса уйти из их мест». Видите, что получилось. Иисус освободил бедную душу, сидевшую в оковах в могильной пещере, и постоянно изводимую нечистым духом. Но когда жители деревни увидели сотворенное Иисусом чудо — как страдающий человек исцеляется и становится самим собой — они испугались и сказали Иисусу уходить из деревни!
11. Почему нам так страшно жить в мире с соседями? Почему мы так боимся исцеления? Почему ненависть дает нам больше жизненных сил, чем любовь? Почему жена этого человека решила оставить семью и сковать себя оковами на кладбище, где она «будет днем и ночью бродить среди надгробий и холмов, громко крича и раня себя камнями?» Одно дело, когда ты вырос в больших страданиях и не мог избежать физических ран в отсутствие милосердия. Но по доброй воле брать на себя эти бессмысленные страдания, которые не ведут к общему благу, а являются не более чем проявлением мазохизма? Не похоже ли это на ситуацию с одной странной женщиной, которая налила себе в глаза средство для удаления засора в трубах, чтобы ослепнуть? Не похоже ли это на людей с телесным дисморфическим расстройством, которые утверждают, что не поправятся, пока им не удалят ту или иную часть тела?
ДОПОЛНЕНИЕ. Кто-то может посчитать, что рассказ этого мужчины является выдумкой. Может, они и правы. Но в моем сердце он нашел отклик, потому что мне известны такие семейные пары. В одном случае это была женщина, чьи глубокие религиозные убеждения едва не разрушили ее брак (а может, и разрушили, потому что я не контактировал с этой семейной парой уже много лет). В другом случае возникла проблема классового характера. Там был муж из верхушки среднего класса, и была жена из рабочего класса. Когда в их семейной жизни начались обычные проблемы, женщина обратилась к сценарию из детства, согласно которому ее муж, как и все богачи, это полный ненависти сноб, свысока смотрящий на подобных ей людей. И т.д., и т.п. Ему такое отношение причиняло огромные мучения.
В конечном итоге, не очень важно, соответствует ли рассказ мужчины действительности, или это просто некая выдумка. Те вопросы, которые он ставит, вполне реальны, и расовой проблемой они отнюдь не ограничиваются. Читавшие мою книгу «Скромный путь Рути Леминг» (The Little Way of Ruthie Leming) несомненно вспомнят, что классовая озабоченность и обида на меня за то, что я переехал в город и добился там успеха, могли помешать мне вернуться к моей семье в Луизиану. Я понятия не имел об этой обиде и недовольстве, потому что они были глубоко спрятаны под слоем южной вежливости. Когда я приехал домой, старшая дочь моей покойной сестры, которой в то время было 19 лет, рассказала мне, что ее младшие сестры ни за что не признают меня и мою жену. Все дело в том, что их праведная мать, равно как и их дед (мой отец) научили их, что мы — люди городские, а следовательно, плохие.
Это стало настоящим ударом для меня. Сильнейшим ударом. Я только что попрощался со своей карьерой и жизнью на Восточном побережье, переехав с женой и детьми в крошечный южный городок, чтобы быть ближе к родственникам и помогать им. И вот правда выплыла наружу. Я поговорил об этом с отцом, и он почти не отрицал это. Я закончил книгу, выразив надежду на то, что со временем это удастся преодолеть. Но не удалось. Не хочу здесь распространяться на эту тему. Я просто хотел поднять тот вопрос, о котором уже говорил в своих работах, и сказать, что у меня есть очень глубокие чувства в отношении рассказов о том, как идеологические концепции и установки разрушают человеческие отношения, и особенно отношения в семье. Это концепции класса, расы, да чего угодно. Я не смог преодолеть силу этой классовой концепции в своей собственной семье. Она оказалась непреодолимой. И она разрушила нечто прекрасное.
Даже если анонимный рассказ этого человека — не более чем упражнение в беллетристике, это все равно правдивая история.