23 октября, за одиннадцать дней до президентских выборов, кинокритик The New York Times Манола Даргис (Manohla Dargis) зашла в редакционный чат в Slack с экзистенциальным вопросом. «Дружеский вопрос, — написала Даргис паре тысяч своих коллег. — Для чего этот канал вообще нужен?».
Канал #newsroom-feedback появился в июне, после того, как «Таймс» (здесь и далее краткое наименование The New York Times, прим. ред.) опубликовала статью сенатора от Арканзаса Тома Коттона (Tom Cotton), где тот призвал бросить армию на подавление общенациональных беспорядков в знак протеста против гибели Джорджа Флойда (George Floyd). Статью резко раскритиковали: за фактические ошибки, подстрекательский заголовок («Введите войска») и убеждение, что «Таймс» в принципе не следует публиковать аргументы в пользу вооруженного разгона американских граждан. В ответ десятки сотрудников газеты отправились в Twitter и в унисон написали: «Эта публикация подвергает опасности наших чернокожих коллег».
Это был отход от внутренних традиций газеты: сотрудникам воспрещается выражать свое несогласие публично. Поэтому многие обратились к Slack, разругав сперва колонку («очень в духе Болсонару публиковать такое»), затем редактора раздела «Мнение» Джеймса Беннета (James Bennett) («Мы тут на цыпочках ходим вокруг слона в комнате, делая вид, будто не замечаем кучи, которую он тут навалил. Не пора ли Дж. Б. снять?») и, наконец, самой газеты. Цветным сотрудникам казалось, что к их мнению не прислушиваются: «Мы любим газету, но иногда складывается ощущение, что она нас — нет», а репортеры раздела «Техника» забеспокоились, что «Таймс», прикрываясь обсуждением широкого круга мнений, становится похожей на компании-гиганты, которые они освещают. «Прискорбно слышать от наших руководителей те же оправдания — „Мы просто платформа для идей" и так далее».
В ближайшие нескольких недель после публикации статьи Коттона рабочий чат работал этаким кулером в жарком офисе. Вышло довольно неплохо, хотя и этот способ разбираться с инакомыслием явно не в духе «Таймс». «Таймс» всегда была газетой, чьи сотрудники ворчали в кафетерии, жалобы помаленьку доходили до высшего начальства (его еще называют «мачтой»), и все решения принимались незаметно. Теперь же ответственный редактор газеты Дин Баке (Dean Baquet) сам сидел в рабочем чате и отвечал на критику не только репортеров, но и разработчиков программного обеспечения и специалистов по обработке данных.
Спорили горячо. Одни вставляли твиты с критикой газеты, другие защищались, кто-то делился цитатами с друзьями в твиттере, и уроборос (змея, поедающая свой хвост) самокритики постоянно кусал собственный хвост, отнимая время у всей редакции. «Ребята, было бы здорово сменить тон дискуссии», — вмешался Баке, когда все обсуждали провокаторшу из раздела «Мнение» Бари Вайс (Bari Weiss) — исказила ли она суть спора, написав о «гражданской войне в рядах „Таймс" между прогрессивной молодежью и либералами, кому за 40» или же в ее нелестной характеристике все же есть доля истины.
Спор обнажил зияющую пропасть, с которой «Таймс» все сложнее справиться: многие читатели, ряд сотрудников и даже руководитель газеты убеждены, что она поддерживает так называемое «Сопротивление». Это размежевание привело в ужас «старую гвардию», но, дела, похоже, идут в гору. «Правда изменит наш взгляд на мир», — говорилось в рекламе «Таймс» на прошлогодней церемонии вручения премии «Оскар», где газета подавала себя этаким оплотом истины в эпоху дезинформации.
В ночь выборов, когда опросы «Таймс» снова переоценили успехи демократов, читатели испытали дежа вю: тревоги 2016 года и ощущение, что они живут в своем пузыре, вернулись. После четырех лет потрясений и целого лета беспорядков, за которыми замаячил неминуемый конец администрации Трампа, об этом задумались и многие сотрудники. Может, что-то кануло в лету в эпоху Трампа — и если да, то что же получается, скатертью дорога?
У «Таймс» вообще неровное отношение к самоанализу. После скандала с плагиатом Джейсона Блэра (Jayson Blair) в начале нулевых газета завела должность публичного редактора — отвечать на вопросы и критику читателей, но уже в 2017 году от этой должности отказалась. Отчасти потому, что ее функции перенял на себя твиттер. Кроме того, в газете появился отдел стандартов, отвечающий за то, чтобы сотни материалов, публикующиеся каждый день на самых разных платформах, сохраняли уникальный «таймсовский» дух. Отдел даже завел собственный канал в Slack, где редакторы и репортеры могут спросить, допустимо ли, например, писать «какашки» в статье об анализе фекалий на коронавирус (вердикт: «Лучше избегать») и как прилично описать недавний инцидент с обнажением в Zoom в журнале The New Yorker («Чем меньше подробностей, тем лучше»).
Эпоха Трампа многих заставила задуматься. «Я долго спорила с Дином, когда мы впервые заявили c первой полосы, что Трамп лжет, — сказала мне недавно Кэролайн Райан (Carolyn Ryan), одна из четырнадцати главных редакторов «Таймс». — Мы препирались 45 минут». Инцидент произошел в сентябре 2016 года, когда Трамп сперва открестился от «рожденчества» (теория, что Барак Обама родился за пределами США, прим. перев.), а затем заведомо ложно обвинил в теориях заговора Хиллари Клинтон. «Было немного странно, — вспоминает Райан об этом решении. — Но тогда это был потрясающий прорыв».
После победы Трампа в 2016 году журналистов «Таймс» ждало еще одно потрясение: явиться в редакцию и застать коллег в слезах. Газета долго считала своим призванием, общественной миссией и деловым интересом нейтральность и объективность (легендарный обозреватель и редактор Эйб Розенталь даже велел высечь на своем надгробном камне «При нем в газете все было без обмана»), хотя ни для кого не секрет, что «Таймс» издавали и читали преимущественно либералы с побережья. В 2004 году первый публичный редактор газеты Дэниел Окрент (Daniel Okrent) риторически спросил в заголовке одной из своих колонок: «„Таймс" — либеральная газета?», и в первом же предложении сам себе ответил: «Разумеется, да».
На летучке после выборов 2016 года Баке заявил сотрудникам, что оставаться частью «лояльной оппозиции» Трампу газета не может. «Таймс» будет писать о Трампе агрессивно — на публикации об администрации только в 2017 году выделили дополнительные 5 миллионов долларов — но справедливо, чтобы сохранить свое «журналистское оружие», сказал мне один из ее звездных обозревателей, имея в виду возможность публиковать те же налоговые декларации Трампа с расчетом на беспристрастность. «Одни читают, и им нравится. Другие читают и плюются, — сказал о «Таймс» Ричард Никсон. — Но читают все».
Трамп поставил перед редакцией ряд неслыханных вопросов. Например, уместно ли критиковать в заголовке за расизм? Вкратце топ-менеджер ответил так: да, но умеренно и по делу.
Но претензии газеты на независимость и центризм таяли на глазах — а среди читателей наступил раскол. Журналистам пришлось выкручиваться, как сохранить объективность в глазах правых, не прогневав при этом левых. Многим оставалось лишь мечтать о работе, на которую когда-то подписались. Основное давление в пользу лояльной оппозиции исходило извне: опрос Центра Пью показал, что 91 процентов людей, для которых «Таймс» — основной источник информации, считают себя демократами. Примерно столько же зрителей Fox News называют себя республиканцами. В августе 2019 года заголовок на первой полосе «Трамп призывает к единству против расизма» наделал немало шума в левых кругах. После обвинений в попытках обелить президента и его репутацию заголовок сменили на «Против ненависти, но не против оружия». Тут в склоку встрял сам президент. «„Трамп призывает к единству против расизма" — вот правильный заголовок для неудачников из The New York Times, — твитнул он. — Иначе получаются лживые новости, с которыми мы боремся».
Но даже со своей тягой к некоторой объективности «Таймс» словно не замечала, что ее «взгляд со стороны» зачастую оказывается мнением Верхнего Вест-Сайда или Монклера, штат Нью-Джерси. «Повальная „белизна" газеты была проблемой, из-за нее горстка небелых сотрудников то и дело оказывалась в роли Кассандры. Так было в 2015 и 2016 годах», — рассказал мне недавно критик Уэсли Моррис (Wesley Morris). Многих цветных сотрудников нежелание противостоять Трампу из-за самых вопиющих проявлений авторитаризма и расизма поразило. «Было интересно наблюдать, как меняется сознание за четыре года», — сказал Моррис.
От статьи Коттона разгорелся пожар. Два дня спустя на общем собрании, когда Беннет со слезами на глазах отвечал на расспросы, сотрудники снова отправились в Slack — разочарованные бездействием газеты, они потребовали исправить ситуацию. Беннет пришел в «Таймс» в 2016 году с явным мандатом привлечь в раздел новые голоса из-за пределов левоцентристского консенсуса, который разделяет большинство обозревателей. Вокруг раздела «Мнение» закипели споры, но редакцию новостей новые правила разочаровали. Сотрудники пришли в негодование, узнав, что Беннет опубликовал колонку, даже не читав — и к тому несмотря на возражения фоторедактора. Редактор отдела разработки совместил в чате статью Коттона с портретом Адольфа Гитлера 1922 года, а сотрудник отдела маркетинга поинтересовался, почему с журналисткой кулинарного отдела Элисон Роман (Alison Roman), которую недавно отстранили от работы за пренебрежительные комментарии в адрес писательниц Крисси Тайген (Chrissy Teigen) и Мари Кондо (Marie Kondo), обошлись строже, чем с Беннетом.
Спор, как рассказал один сотрудник «Таймс», закончился «полным раздраем». Обозреватель раздела «Мнение» Элизабет Брюниг (Elizabeth Bruenig) загрузила PDF-файл с трактатом Джона Роулза (John Rawls) об общественном разуме, пытаясь поднять уровень дискуссии. «Мы тут ведем философский диспут о незавершенной миссии либерализма, — написала Брюниг. — Считаю, что все люди — от рождения немного философы, то есть у всех есть врожденное желание понять, как устроен мир, чем мы друг другу обязаны и как быть хорошим человеком».
«Философия-шмилософия, — парировал один «проверяльщик» с логотипом сети гамбургеров Jack in the Box на аватаре. — Наша история вершится на баррикадах. Надо решать, на чьей ты стороне».
К утру понедельника Беннета и след простыл. Для тех, кто счел ту статью очередным провалом, отставка Беннета сюрпризом не стала. Но для других, уверенных, что давать трибуну подчас спорным мнениям — суть журналистского призвания «Таймс», это было нарушением принципов. «Как по мне, это вообще стыдоба и позорище, — сказал бывший редактор Дэниел Окрент. — Считаю, что увольнение Джеймса ударило по имиджу газеты не меньше, чем Джейсон Блэр».
В последующие недели, говорит один из сотрудников «Мнения», казалось, ощущение, что вообще никто не работает. Появились фокус-группы — их уже набралось целых 38, и появляются новые — и рабочие группы, пошли бесконечные разговоры, какой должна быть статья, как она должна выглядеть и для кого предназначена. На «мачте» стали проводиться «черные встречи», рассказал один чернокожий сотрудник. Руководители беседовали с глазу на глаз с цветными сотрудниками, чтобы понять, почему те считают газету чужой и негостеприимной. В рабочем чате сообщения строчили по несколько человек сразу.
Но шестерни структурных перемен вращались так же медленно, как и раньше. Можно сказать, «Таймс» долгое время была монокультурой: образованные белые из Лиги Плюща писали преимущественно для своих сородичей по расе и классу. Некоторые решили, что из-за этого пузыря газета и проморгала Трампа в 2016 году — хотя не то, чтобы другие СМИ выступили успешнее. Но в эпоху Трампа дела пошли в гору, и газета начала расширять новостные отделы, уделяя особое внимание разнообразию среди новоприбывших: 40 процентов сотрудников, нанятых с 2016 года, были цветными.
Несколько черных сотрудников сказали мне, что «Таймс» — самая этнически и культурно разнообразная газета, где им доводилась работать, но просто нанимать черных репортеров — не панацея. «Возникла производственные вопросы», — сказал один черный сотрудник. В новостном отделе шутили, что «мачта» набивает цветными «мягкие» разделы вроде «Стиля», «Искусства» и «Досуга», чтобы, если что, нанять любого белого в округе Колумбия, какого только пожелают. Среди руководителей разнообразия было куда меньше. Казалось, словно продвижению цветных мешают некие структурные преграды. Недавно введенный механизм проверки эффективности дает каждому сотруднику оценку по шестибалльной шкале: низший балл тем, кто совсем не справляется, остальные пять в порядке возрастания от «частично соответствует ожиданиям» до «существенно превосходит ожидания». Как показало исследование редакционного союза «Таймс», в 2019 году чернокожие и латиноамериканские сотрудники составили 33 процента первой категории (хотя в газете их всего 16 процентов) и менее 5 процентов высшей категории.
Все мои собеседники из «Таймс» жаждут разнообразия: больше черных журналистов, больше христиан-евангелистов, больше кубинских эмигрантов, больше «тех, кто вырос на ранчо, но при этом не Ник Кристоф», (Nick Kristof, обозреватель газеты и лауреат Пулитцеровской премии, прим. перев.). Стремление к расовой справедливости, заразившее страну этим летом, привнесло новую струю. Руководители отправились на курсы по борьбе с неосознанной предвзятостью. Газета заказала исследование разнообразия авторов, «чтобы количественно выразить то, что все и так знают», как выразился один из сотрудников. 19 июня — день освобождения американских рабов — объявили выходным. Казалось, что усилия искренние, но все знали, что путь к настоящим переменам предстоит неблизкий. Сотрудники лишь вздохнули, когда один главный редактор объяснил на летучке, что исследование разнообразия проводит консалтинговая фирма Ivy Planning Group. Все три ее основателя закончили университеты Лиги плюща, отсюда и название.
Но в газету приходило все больше людей с иными ценностями. Многие были сильно моложе старожилов, и отсюда пошел раскол. Один нестарый, как он сам выразился, репортер из поколения «икс», рассказал мне о «ядовитой атмосфере», сложившейся из-за миллениалов, а представитель молодого поколения посетовал, что «мачта» не понимает прелестей соцсетей: «„Бумер" — это диагноз».
Но сильнее всего сотрудники разошлись по темпераменту. «Главный раскол в „Таймс" — это истеблишмент против бунтарей», — сказал мне репортер из второго лагеря. (Почти все сотрудники, а для этой статьи я общался с несколькими десятками, просили не называть имен. Один сказал мне: «Назови меня «прозревшим миллениалом» или вроде того»). «Истеблишмент» готов играть во внутреннюю «Игру престолов» в надежде рано или поздно вскарабкаться на «мачту», потому что никогда не хотели работать в другом заведении. «Бунтари» же приходят из цифровых изданий либо правозащитных групп и могут уйти в любой момент. (Редакция заметила, что сами ярыми социалистами в редакционном чате оказались сотрудники Wirecutter, самого капиталистического подразделения «Таймс»). «Я люблю свою работу. Мне нравятся мои коллеги. Но я не мечтал работать в „Таймс" с 12 лет, — сообщил мне «прозревший миллениал». — Я не настолько ослеплен тем, какое это прекрасное место, чтобы не видеть всех проблем».
Многие из «бунтарей» приходили из мест, откуда «Таймс» раньше не набирала — из цифровых компаний и правозащитных изданий. Привить им «таймсовский» стиль и метод работы было непросто. «Пришло дикое поколение, которое, говоря по-старому, воспитала волчья стая», — сказал мне один представитель «истеблишмента». Новых сотрудников пригласили, чтобы осовременить новостной отдел, но «Таймс» не вполне сознавала, каково это работать с журналистами нового поколения. «Мы решили разнообразить редакцию новостей, но не сказали: „Разве следующий шаг не дать новым голосам высказаться?" — размышлял Баке в подкасте этим летом. — Мы стали нанимать из BuzzFeed и из других мест, и подумали: „Ну и ладно, зато теперь они станут такими же, как мы"».
Сильнее всего «Таймс» толкал к изменениям легион сотрудников из сферы цифровых технологий, которой десять лет не было и в помине. В прошлом сотрудники, ответственные за распространение газеты — наборщики, печатники, курьеры — никогда не обсуждали этические вопросы и суть журналистской работы. Но разработчики приложений и инженеры программного обеспечения по распространению «Таймс» в мире начали тянуть руки на семинарах Лиги плюща не менее активно, чем их коллеги-редакторы. Может, они и стеснялись пойти к главному редактору и пожаловаться на неуклюжий заголовок, но редакционный чат открыл цифровую дверь для критики. Журналисты обнаружили, что внезапно их работу стали критиковать не редакторы, а программисты и разработчики. В споре о статье Коттона один инженер по обработке данных спросил: «А нам столько таких сбоев разрешается, а?».
Многие технари-«бунтари» пришли в «Таймс» из Facebook, Uber или Amazon. Они считали, что оставили позади этические дилеммы технической сферы, а журналистика им казалось сферой более добродетельной. «Я пришел в газету по одной причине: я чувствую ответственность и хочу участвовать в миссии, в которую верю», — написал в редакционном чате менеджер по продукту, ранее работавший в Apple. «Такое чувство, что у нас из-под ног ковер выдернули — эта миссия скомпрометирована не только самой публикацией, но и благодаря нашим же продуктам».
«Это все равно, что делать телеграфные столбы и выяснить, что ими, оказывается, таранят двери», — добавил один инженер-программист.
Весь отдел новостей признал, что они в долгу перед «технарями», которые, хоть и не вполне понимают, что журналистике «Таймс» присущ человеческий фактор, владеют ключами к ее бизнес-будущему. «Мы соревнуемся за таланты со всякими «гуглами» и «фейсбуками», и чтó мы можем предложить этим умным и талантливым людям — и есть наша миссия», — сказала мне Кэролайн Райан. «Сейчас мы находимся на переломном этапе, когда те, кому мы сказали: «Приходите и участвуйте», тоже тянут руку, когда их расстраивает, что мы освещаем то или иное событие не как MSNBC». Но выборы приближались, новости лились сплошным потоком, технари-«бунтари» продолжyorkали ругать журналистов, и редакция начала огрызаться. В середине сентября, когда один инженер-программист перепостил статью из The Atlantic, где утверждалось, что СМИ не извлекли никаких уроков из ошибок 2016 года, в спор вмешались несколько старших репортеров. «Этот чат полезен конкретными конструктивными отзывами, — написал репортер-расследователь Мэтт Апуццо (Matt Apuzzo), — Но валить в кучу огульную критику и мазать всех одним миром совершенно бесполезно». В ответ на его сообщение одобрительные смайлики поставили Баке и десятки других.
(Вторую часть читайте здесь)