В Киргизии произошла октябрьская революция. 15 октября президент Киргизии Сооронбай Жээнбеков ушел в отставку, и его функции взял на себя оппозиционный лидер Садыр Жапаров. К смене власти привели массовые протесты, начавшиеся пятого октября, через день после выборов. Потом протестующие захватили главные здания центрального управления в Бишкеке и освободили оппозиционных лидеров, сидевших в тюрьме (среди них был и Жапаров). Демонстрации, массовые и продолжительные, вылились в своеобразный компромисс, который привел к изменениям в высших эшелонах государственной власти, объявлению досрочных президентских выборов и повторению парламентских. Несмотря на то, что ситуация в стране, прежде всего в столице, постепенно стабилизируется, Киргизия продолжает противостоять серьезным проблемам: кризису политической системы, социальной напряженности и сложной экономической ситуации, которую дополнительно отягощает пандемия COVID-19. Текущее положение дел — это серьезный вызов для России и Китая, чьи интересы очень влияют на политику Киргизии и всей Средней Азии.
Революция пятого октября — уже третье подобное событие в новой истории Киргизии (предыдущие случились в 2006 и 2010 годах). Как и в прошлый раз, к революции привели проблемы, возникшие сразу на нескольких уровнях: сопротивление централизации власти в руках президента и его кругов, фальсификация выборов, напряженность между разными группами интересов (в основном региональными и племенными; тут роль играет разделение страны на Север и Юг), которые столкнулись с обвинениями в уголовных преступлениях. Традиционно главные политические силы пытаются обыграть международных игроков, присутствующих в Киргизии (речь о разной степени лояльных России и Китае, которые лет десять назад заменили патронаж США). Периодические политические кризисы, усугубленные социальными и экономическими вопросами, ослабили конституционный и правовой порядок в стране и одновременно обострили локальную социальную напряженность (один из последних примеров — погромы 2010 года в южных областях, где проживает узбекское меньшинство). С другой стороны, эти периодические кризисы свидетельствуют о существовании плюралистической политической культуры в Киргизии, чье общество располагает неформальными, но эффективными механизмами саморегулирования.
Последняя насильственная смена власти явилась манифестацией готовности элит с Севера пресечь авторитарные амбиции президента Жээнбекова с помощью социальных протестов. Жапаров, который внезапно появился в качестве оппозиционного лидера, — крайне националистический (и антиузбекский) и популистский политик (например, он призывал национализировать иностранные инвестиции). Он активен в политике как на региональном, так и на центральном уровне. Жапаров столкнулся с обвинениями в том, что связан с криминальными кругами, а когда началась революция, он отбывал наказание сроком более 11 лет. Его осудили за похищение членов местной администрации и удерживания их в заложниках. Жапаров пришел к власти благодаря огромному давлению протестующих и компромиссному подходу к выходу из кризиса. Сейчас уже бывший президент Жээнбеков заявил тогда, что готов поделиться властью и повторить выборы, но потом отказался от борьбы. Все это происходило в ситуации, когда все стороны обходили установленные конституцией процедуры. Жапаров занял место премьера и также взял на себя роль исполняющего обязанности президента страны, тем самым сконцентрировав всю исполнительную власть у себя в руках. После всех заявлений парламент страны продолжает работать. Конституционный референдум назначен на 11 декабря, а досрочные президентские выборы запланированы на десятое января 2021 года.
Нормализация текущей ситуации (особенно в столице), эффективная передача власти и создание дорожной карты для ее легализации — вот первые и важнейшие успехи Жапарова. Тональность его политического манифеста, на удивление, реформаторская и примирительная, и это второй шаг к стабилизации, поскольку в манифесте упомянуты опасения, высказанные меньшинствами, прежде всего узбекским, и озвучены решительные меры, которые необходимо предпринять в борьбе с коррупцией и организованной преступностью. Так, почти немедленно были арестованы несколько видных персон. Жапаров признал легитимность нынешнего парламента, сформированного после выборов, которые вызвали протесты, и большинства министров. Это говорит о том, что он нацелен на поддержание сложившейся ситуации. Один из примеров — назначение политического партнера Жапарова с юга Камчыбека Ташиева главой Государственного комитета национальной безопасности.
Несмотря на заявления нового правительства и меры, предпринимаемые для улучшения его имиджа, вопрос о его реальной власти остается открытым. Самому Жапарову будет исключительно трудно доказать, что он способен укрепить правовой порядок в стране и опровергнуть обвинения в связях с организованной преступностью. Еще одна проблема для него — опасения среди представителей нацменьшиств. Дело в том, что Жапарова и главу спецслужбы Ташиева обвинили в соучастии в нападениях на членов узбекской диаспоры в 2020 году. Однако наиболее серьезные вызовы, с которыми столкнулось новое правительство на глубинном уровне, — это системные социальные и экономические вопросы, которые усугубились недавними беспорядками в ходе революции, а также пандемией COVID-19 и остановкой массовой трудовой миграции в Россию. По оценкам, около 200 тысяч киргизских трудовых мигрантов вынужденно вернулись домой из России, и именно они в основном и стали главной движущей силой недавних событий. Более того, они остаются потенциальным источником дальнейшей социальной напряженности.
Победившая революция, как было и в случае предыдущих, — это серьезный вызов для региональной политики. Прежде всего, регулярность и эффективность подобных событий в Киргизии противоречат авторитарным моделям, которые типичны для Средней Азии. Киргизские протесты — опасный прецедент в условиях социальной напряженности в соседних государствах, а нестабильность правового порядка Киргизии угрожает иностранным инвестициям и интересам, начиная с золотодобычи, которая ведется при участии канадского капитала (его Жапаров предлагал национализировать) и вплоть до китайских инвестиций. Последняя угроза, но не самая маловажная, — потенциальный взрыв националистических чувств в Киргизии. В прошлом от них страдали, в первую очередь, меньшинства, особенно узбекское, а также дунгане, русские, курды и другие народы. Эти же чувства приводят к пограничным спорам с Таджикистаном, и между ним и Киргизией постоянно случаются приграничные инциденты с участием полицейских и военнослужащих, которые приводят к жертвам с обеих сторон.
Для России вся эта социальная напряженность — серьезная проблема. Москва рассматривает Киргизию как регион своего политического влияния и ответственности, и с этим подходом считаются как в самой Киргизии, так и на пространстве всей Средней Азии и в Китае. С другой стороны, относительная пассивность и отстраненность России от подобного рода политических кризисов подрывают ее авторитет. Однако для Китая они еще более опасны, ведь его влияние на политику и сферу безопасности в Киргизии еще меньше, чем российское.
По-видимому, Жапаров обеспечит относительную стабилизацию ситуации в стране и эффективно легализует свою власть, поскольку до сих пор он демонстрировал достаточно высокую компетентность. Так, например, он намерен подать в отставку, чтобы законно участвовать в президентских выборах в январе 2021 года. Тем не менее по-прежнему до конца неясно, насколько его реформы реально действенны и можно ли рассчитывать на демократизацию в условиях неформальной общественной структуры. Трудно предсказать, как будет развиваться ситуация на нестабильном, бедном и густонаселенном юге страны, где влиятельные кланы Жээнбековых и Матраимовых, а также узбекское меньшинство все еще играют важную роль.
Киргизия останется частью российской сферы влияния, и ее новое правительство явно хочет снискать поддержку Москвы. Однако Россия все хуже справляется с кризисами на территории бывшего Советского Союза. Это подтверждает не только текущий кризис в Киргизии, но и напряженность в Белоруссии и Нагорном Карабахе. Хроническая нестабильность Киргизии и тот факт, что эта страна граничит с неспокойным китайским автономным регионом Синьцзян, может в итоге привести к активному вмешательству Китая в дела его соседа.