В октябре 2019 года Университет Хопкинса и Economist Intelligence Unit опубликовали доклад о готовности к мировой эпидемии. Подобное исследование еще никогда не выходило настолько вовремя. И еще никогда не было настолько ошибочным.
Так, в докладе утверждалось, что лучше всего к эпидемии готовы следующие страны: США (на самом деле в декабре число погибших составило там почти 1 000 на миллион жителей), Великобритания (похожий показатель) и Нидерланды (почти 600 на миллион). Вьетнам занял 50 место (в настоящий момент вышеупомянутый показатель составляет там всего 0,4), Китай — 51 (3 человека на миллион), а Япония — 21 (20 на миллион). На соседних позициях в списке оказались такие страны как Индонезия (69 на миллион) и Италия (почти 1 100 на миллион), Сингапур (5 на миллион) и Ирландия (428 на миллион). Люди, которые должны были бы лучше всего разбираться в готовности к пандемии, просчитались просто колоссальным образом.
Их ошибка лишь подтверждает то, как сложно дать объяснение неожиданному провалу западных стран (я отношу сюда не только Европу и США, но и Россию и Латинскую Америку) в борьбе с пандемией. После того, как это стало очевидным фактом, появилось немало теорий: некомпетентность правительств (особенно Трампа), административная путаница, «гражданские свободы», недооценка изначальной угрозы, зависимость от импорта средств личной защиты… Споры будут продолжаться годами. Если провести военную аналогию, Франция потерпела такой же разгром, как в 1940 году. При этом оценка объективных критериев (число солдат, качество техники, мобилизационные усилия) совершенно не указывала на подобный исход. Точно также, рассмотрение объективных санитарных критериев, как это было сделано в октябрьском докладе, не позволяет объяснить смертность в США, Великобритании или Италии: на это не указывали ни число медиков на жителя, ни расходы на медицину, ни уровень образования населения, ни его доходы, ни качество больниц…
Провал еще сильнее бросается в глаза при сравнении со странами Восточной Азии — как демократическими, так и авторитарными — которые оставили далеко позади Запад. Как это возможно? Некоторые предположили, что это может быть связано с воздействием на азиатские страны прошлых эпидемий вроде ТОРС или же азиатским коллективизмом, который служит антиподом западному индивидуализму.
Я бы хотел выдвинуть другую, более глубокую причину провала. С моей стороны это просто предположение, которое нельзя проверить эмпирическим путем. Его вряд ли получится замерить хоть с какой-то претензией на точность. Речь идет о нетерпеливости.
Если проанализировать западную реакцию на пандемию, политика «стой-иди» буквально бросается в глаза. Весной, как казалось, на апогее эпидемии, были нехотя приняты жесткие ограничительные меры, но за ними последовали послабления при первых признаках улучшения ситуации. Общественность восприняла его как конец эпидемии. Правительства с радостью поддались этому самообману. Осенью эпидемия вновь заявила о себе, и власти опять ввели жесткие меры: без энтузиазма, под давлением и с надеждой, что их получится снять к праздникам.
Почему правительства и общественность сразу не приняли энергичные меры, целью которых было бы не просто «сократить прирост», а искоренить вирус, как это сделали в Восточной Азии, где теперь могут возникнуть лишь спорадические вспышки? С ними, кстати, вновь вели борьбу жесткими мерами, как, например, это было в июне в Пекине с закрытием крупнейшего рынка (он снабжал едой несколько миллионов человек) после выявления всего нескольких случаев коронавируса.
Общественность и, как мне кажется, правительство, не захотели принимать восточноазиатский подход к пандемии из-за культуры нетерпеливости, стремления быстро решить все проблемы с минимальными затратами. Но коронавирус разрушил эту иллюзию.
Думаю, что эта нетерпеливость связана с идеологией и политикой, которые ставят во главе угла экономический успех, причем как можно более быстрый («по-быстрому нарубить капусты»), превращают его в главный интерес человеческой жизни. Это отражается в роли финансизации, которая сначала охватила США и Великобританию, а затем растеклась в другие страны. В отличие от терпеливых и неторопливых усилий, финансизация зачастую (мы видели это до и во время финансового краха 2007-2008 годов) опирается на ушлость, ловкость и быстроту, а не выносливость и постоянство. Мы жаждем быстрого успеха, и разве есть что-то быстрее обогащения с помощью финансовых манипуляций?
Эта нетерпеливость проявляется также в огромной задолженности семей, особенно в США. В Таиланде и США семьи со средним уровнем заработка откладывают в сбережения почти треть доходов. Семья со средним заработком в США намного богаче, но вместо сбережений у нее зачастую долги. Это — полная неожиданность с экономической точки зрения: более богатые семьи должны больше откладывать (как в процентном соотношении, так и абсолютных цифрах).
Такое отсутствие сбережений лишь подтверждает то, что большинство предпочитает немедленное потребление будущему. Экономисты называют это «предпочтением настоящего», хотя стоит принять во внимание и неопределенность по поводу будущего. При выборе между потреблением сегодня и завтра, люди гораздо чаще предпочитают сегодня. А это ничто иное, как нетерпеливость.
В своем дневнике Кафка писал, что существуют два главных греха, из которых проистекают все остальные: нетерпеливость и лень. Но раз сама лень является производной нетерпеливости, остается лишь одно. И нам, наверное, пора всерьез об этом задуматься.
Бранко Миланович (Branko Milanovic), бывший главный экономист отдела экономических исследований Всемирного банка, эксперт по неравенству и доходам.