Часть 1 статьи можно прочитать здесь.
Китайский мир
Однако достижение даже такой частичной гегемонии может оказаться весьма затруднительным в том случае, если китайские лидеры будут продолжать «трепать перья» своим коллегам в других странах. Первоначальная реакция Пекина на вспышку covid-19 была воспринята так, что авторитарные тенденции в стране перевесили желание Китая взаимодействовать со всем миром. Разные страны, в частности Австралия, предложили провести международное расследование происхождения вируса. Вместо того, чтобы приветствовать эту идею, как сделала бы другая заинтересованная держава, Китай немедленно запретил импорт ячменя из Австралии. Когда британское правительство намекнуло, что оно может отменить свое решение о допуске Huawei к сети 5G в Соединенном Королевстве, китайские дипломаты пригрозили «последствиями», послав четкий сигнал о том, что инвестиции из Китая являются не просто коммерческим, но и политическим делом. Острая реакция Китая после вспышки эпидемии позволила его критикам дополнительно выделить те негативные элементы, которые, как они полагают, свидетельствуют о недобросовестном поведении Китая, включая милитаризацию Южно-Китайского моря, предполагаемые кибератаки против западных стран, в том числе Соединенных Штатов, и манипулирование лазейками в правилах Всемирной торговой организации.
Но даже сейчас, когда многие на Западе пытаются определить в чем же все-таки состоит «неправильность» нынешнего поведения Китая, они избегают более трудного вопроса. А насколько вообще законны претензии Китая в его собственном регионе и во всем мире? Китай — большое могущественное государство со второй по величине мировой экономикой. Нельзя ожидать, что государство такого размера будет участвовать в мировом порядке исключительно на условиях своих соперников — не в последнюю очередь потому, что некоторые недавние успехи Китая во многом объясняются неудачами Запада. Критика Huawei вполне может быть оправдана, но китайская технология 5G привлекательна для многих стран, потому что очевидной западной альтернативы ей нет. Совершенно уместно критиковать Китай за расширение своего влияния в ООН способами, принижающими приоритет темы прав человека, но Китай не заставлял Соединенные Штаты сокращать финансирование ООН и тем самым ослаблять организацию.
В настоящий момент Китай причиняет себе вред, утверждая, что любая критика его внутренней политики недопустима. Соединенные Штаты оказались в похожей ситуации в 1950-е годы. Их ужасающий послужной список дискриминации чернокожего населения запятнал международный имидж Америки и стал легкой мишенью для ее соперников. Правительство Мао тогда пригласило в Пекин черных интеллектуалов и активистов, таких как У. Б. Дюбуа и лидера Черных пантер Хьюи Ньютона. Политики США решительно утверждали, что остальной мир не имеет права критиковать расовые вопросы в Америке. Эта позиция была непоследовательной, и внутреннее сопротивление в сочетании с внешним «клеймением Америки позором» кардинально изменило расовые законы в Соединенных Штатах.
Китай как восходящая мировая держава теперь также сталкивается с внешней критикой своей внутренней политики. Присоединение к глобальной экономике сделало его более уязвимым для критики авторитаризма у него дома. Но Китай может сделать и что-то более креативное, чем только жаловаться на презрение Запада: Китай может использовать свою недавнюю историю для переосмысления себя. После того, как Китай при Мао стал экономическим и политическим трупом в 1980-х годах, преемник Мао Дэн Сяопин адаптировал идею бывшего премьер-министра Чжоу Эньлая, названную «четырьмя модернизациями» (сельского хозяйства, промышленности, обороны, науки и технологий) для того, чтобы изменить Китай. Дэн разрешил фермерам продавать часть урожая на свободном рынке, дал ученым академические свободы, которые исчезли при Мао, и создал «особые экономические зоны» с государственным управлением и налоговыми льготами, предназначенными для привлечения иностранных инвестиций.
Как бы ни удалось Дэну возродить Китай после ухода Мао Цзэдуна, в ближайшее десятилетие стране придется заново перестроиться, чтобы с пользой учитывать, а не отвергать критику из-за границы. Несмотря на авторитарную репутацию страны, внутренние дискуссии сыграли важную роль в подъеме Китая. До недавнего времени у либеральных политических мыслителей и ученых было свое место в китайской системе власти, и они могли осуществлять конструктивную критику своих более консервативных коллег. Взаимодействие с некоторыми критиками за рубежом также помогало проверить собственные идеи и политику Китая. Прекращение таких дискуссий в последние годы, возможно, пока не остановило страну ее развитии, но это может произойти в будущем, когда жесткость политической мысли не позволит китайским политическим элитам производить необходимые переоценки своей политики. Предоставление большего пространства для несогласия не обязательно потребует полной демократизации Китая. Однако это будет означать обязательство власти позволить гражданскому обществу процветать (прекратить тревожный рост числа увольнений и задержаний адвокатов, активистов и ученых, отмечающийся в последние годы) и обеспечить подлинную транспарентность власти как внутри страны, так и за рубежом.
Китаю нужно будет добиться большего, чем превратить многочисленные группы меньшинств в фальшивые примеры соблюдения народных традиций. Вместо этого ему следует стремиться убедить эти группы, включая уйгуров Синьцзяна, в том, что участие в развитии китайского общества обеспечит им чувство собственного достоинства и самобытность. Если же говорить об инакомыслии в Гонконге — еще одной проверки способности КПК строить инклюзивное государство — то новый закон о безопасности, запрещающий так называемую «ненависть» к правительству, означает неспособность власти слышать и извлекать уроки из традиции управления, которая является подлинно китайской, но отличается от той, что существует в Пекине. КПК также не готова представить Тайваню какое-либо видение совместного будущего, которое остров мог бы счесть разумной отправной точкой для обсуждения. Китай не претендует на звание либеральной страны, но он все же претендует на то, чтобы быть меритократией, которая ценит откровенное обсуждение различных взглядов (shi shi qiu shi: «искать истину в фактах»). Нынешние действия партии не позволяют расположить к себе китайцев, живущих на границах страны, не говоря уже о том, чтобы сделать Китай образцом успешного развития для всего мира.
Сам себе противник
Самое большое препятствие, с которым столкнется Китай, — это не враждебность Соединенных Штатов или других противников. Нет, таким противником является собственный разворот Китая к авторитаризму. Приверженность Пекина этому элементу самоидентичности Китая значительно усложнит успешное переформатирование трех других ее элементов — потребительства, глобальных амбиций и технологий. Такая приверженность будет разжигать враждебность по отношению к Китаю за рубежом и создавать барьеры между ним и всем остальным миром.
Растущая агрессивность внешней политики Китая с начала 2020 года не сулит ничего хорошего. Трудно представить себе менее противоречивую версию китайского авторитаризма: ведь в первое десятилетие этого века Китай еще мог похвастаться развитой культурой журналистских расследований, растущим гражданским обществом и очень живыми социальными сетями. Все вместе это являло собой довольно развитое гражданское общество, даже при отсутствии полной демократии. Возможно, у КПК нет шансов превратиться в либерально-демократическую партию, но это не означает, что она не сможет вернуться на прежнюю траекторию. Авторитаризм такого рода — образца до 2012 года — будет менее одиозен как для внутренней, так и для иностранной аудитории.
Пекин не стремится навязать другим государствам копию своей собственной системы. Он стремится поддерживать свой идеологический престиж у себя дома как успешное националистическое и социалистическое государство, но не требует, чтобы другие государства шли по его стопам. Китай не чувствует себя обязанным поддерживать либеральный международный порядок из-за какой-то принципиальной веры в либерализм. Вместо этого порядок, основанный на китайских предпочтениях, скорее всего, будет содержать следующие элементы: приверженность очень сильному национальному суверенитету; экономическое развитие, вполне возможно, с упором на возобновляемые источники энергии (тема, по которой китайская риторика в настоящее время опережает действия Китая); расширение и интегрирование в мир мега-проекта «Один пояс-один путь», который будет в значительной степени ориентирован на потребности экономики Китая; и создание глобального технологического ландшафта, в котором преобладали бы китайские нормы. Безусловно, это такая смесь является малопривлекательной для убежденных демократов, но она могла бы сформировать устойчивую альтернативу, по крайней мере, части существующего либерального порядка.
Растущая роль Китая в Азии может привести к усилению авторитарных тенденций в демократических странах региона. Под влиянием Китая недемократическая часть весов может перевесить в таких странах с хрупкими демократиями, как Мьянма и Таиланд. Филиппины уже стали более уязвимыми перед китайскими нормами, поскольку их политика стала более авторитарной. Южная Корея, гораздо более либеральная в своей политике, из-за своей близости к Китаю станет уязвимой для некоей формы «финляндизации» времен холодной войны, то есть подчинения демократии влиянию могущественного авторитарного соседа. Эти тенденции усилятся в случае ухода США из Восточной Азии.
Китай извлекает выгоду из того факта, что ни один другой мировой игрок не обладает такой уникальной комбинацией элементов упомянутой выше модели АПАТ. Индия, Япония, Россия и страны АСЕАН не могут заменить влияние Китая в Азии, не говоря уже о мире. Китай, безусловно, является крупнейшим игроком в регионе, что дает ему возможность доминировать. Но непрозрачность нынешней системы власти в Китае и его напористая, иногда конфронтационная позиция порождают региональное и глобальное недоверие. Соединенные Штаты воспринимаются вполне терпимо большинством стран Азии (кроме Китая и Северной Кореи), потому то их присутствие в таких странах, как Япония и Южная Корея, и получило признание со стороны демократий. В эпоху преимущественно демократических и крайне националистических государств Китай должен сделать свои международные амбиции приемлемыми для других, даже если они никогда не будут полностью приняты. Государства в Южной Америке, где доминировали Соединенные Штаты в 1950-х годах, или в Восточной Европе, где в тот же период верховодил Советский Союз, были бедными и недемократическими. Со временем Китаю будет намного труднее поддерживать общественное признание его растущего участия в богатых азиатских государствах с активным гражданским обществом, даже если он сможет использовать свою военную мощь для давления на своих соседей и попыток повлиять на их действия.
Политические структуры Китая в следующие несколько десятилетий значительно изменятся и выявят расхождение между открытыми и закрытыми элементами его общества. КПК поощряет молодых китайских профессионалов в области науки, бизнеса и права учиться за границей. Но в рядах самой партии зарубежный опыт имеет гораздо меньшую ценность и может даже навредить перспективам продвижения по службе. Немногие из следующего поколения политических лидеров Китая имеют значительный международный опыт, хотя, без сомнения, их советниками выступают люди, которые такой опыт имеют. Китай, вероятно, создает такую политическую элиту, которая «смотрит внутрь себя», наряду с профессиональной элитой, которая имеет глобальные связи и ориентирована вовне. Этот контраст представляет собой серьезную проблему, потому что он предполагает противоречие, если использовать марксистский термин, между двумя ключевыми целями, интернационализацией и сохранением власти партии.
Кроме того, не за горами в стране тектонические демографические изменения. Начиная с 2029 года, население Китая будет сокращаться примерно на пять миллионов человек в год, что сделает Китай гораздо более старым обществом, прежде чем он достигнет статуса с высоким уровнем дохода. Китаю придется платить за благополучие миллионов пожилых людей, не имея ресурсов стареющего богатого общества, такого как Япония. Неожиданный экономический шок, вызванный коронавирусом, усложнил для Китая расширение торговых связей с соседями по региону, хотя его контроль над пандемией, похоже, ведет к устойчивому экономическому восстановлению страны. Китайские официальные лица теперь говорят о «двойной циркуляции» экономики, которая имеет глобальный охват при сохранении защищенного внутреннего рынка. Но это балансирование неустойчиво в долгосрочной перспективе. Чтобы добиться большей эффективности своей внешней политики, Китай должен стать гораздо более чувствительным к потребностям и желаниям своих партнеров, проявляя тот такт, которого он в последние годы в отношениях них не проявлял.
Заявка на основе модели АПАТ по изменению международного порядка требует от Китая более целенаправленных внешнеполитических усилий в целом. Китайские официальные лица теперь в отношениях с партнерами часто сначала используют слащавые банальности, а затем с головокружительной скоростью меняют их на принуждение и конфронтацию. Китаю необходимо понять, что глобальное лидерство требует уступок, щедрости и готовности принять критику: этого трудно достичь в стране, где внутренняя политическая культура поощряет подавление, а не «праздники инакомыслия». Главное препятствие для возвышения Китая на международной арене — это не враждебность США или внутренние враги. Скорее, это авторитарная составляющая собственной идентичности КПК. Этот авторитаризм, а иногда и конфронтационный экспансионизм, бросают тень на другие компоненты китайской модели — акцент на потребительство и повышение уровня жизни, зачастую изобилующую ошибками, но искреннюю приверженность глобальному развитию и сокращению бедности, а также поистине удивительную способность Китая к технологическим инновациям.
Ключевые элементы идеологического «коктейля» Китая — марксизм-ленинизм, традиционное мышление, исторические аналогии и экономический успех — в значительной степени затмили всегда бывшую и так ограниченной способность западного либерализма влиять на то, как КПК видит мир. Но глобальное будущее Китая зависит от того, как он сможет успешно переформировать и переобъединить все элементы своей модели АПАТ.
В настоящий момент китайский авторитаризм угрожает ограничить возможности Пекина по созданию новой убедительной схемы нового мирового порядка.
______________________________________________________________________________
Рана Миттер — профессор истории и политики современного Китая в Оксфордском университете и автор книги «Хорошая война Китая: как Вторая мировая война формирует новый национализм». Эта статья была подготовлена «Исследовательской группой Ллойд Джорджа по новому мировому порядку».