Одна из величайших загадок коронавирусной катастрофы: почему она больно ударила по испанцам, итальянцам, бельгийцам и британцам, а других наций, например, немцев, коснулась в меньшей степени? Во всяком случае первая волна. И это несмотря на то, что люди в начале XXI века везде живут в принципе одинаково: смотрят футбол и так далее. Все они — люди, европейцы, издания 20-21 года.
Понятно, есть основание считать, что в случае с южными европейцами роковую роль сыграло то обстоятельство, что они чаще и дольше других наций живут в больших семьях, где молодые заражают старших, а при приветствии все вступают в более тесный телесный контакт. Однако о сдержанных британцах этого не скажешь. Или о бельгийцах. Конечно, определенную роль может играть и то, насколько густо заселена страна или какова средняя продолжительность жизни. Но это не объясняет, что в не менее густонаселенной Германии со стремительно стареющим населением от коронавируса умерло меньше людей.
В поисках ответа на этот вопрос трое ученых из Всемирного банка и Университета Джорджтауна сделали открытие, которое на первый взгляд может показаться совершенным абсурдным. Проведя историческое сравнение, исследователи установили, что в год возникновения пандемии (2020) лучшие показатели по смертности наблюдались в тех странах, которые во время Второй мировой войны — в другой, еще более страшной мировой катастрофе новейшей истории — наоборот понесли самые тяжелые потери. Чистое совпадение? Не обязательно. Возможно, это даже может сегодня кое-что прояснить. Например, почему немцы во вторую волну оказались в значительно худшем положении, чем другие страны, и почему теперь необходим жесткий локдаун.
Защитное шоковое воспоминание
Вывод ученых кажется странным, но тем не менее он однозначен. Они сравнили ситуацию в 50 государствах Европы, сегодня суверенных, проанализировав количество умерших от коронавируса в расчете на один миллион жителей в период до конца августа 2020 года. Рядом они разместили данные о числе погибших в тех же самых странах во время Второй мировой войны в процентном отношении к общему числу жителей.
В результате ученые установили, что везде, где во время войны погибло 10% населения и более, число умерших от коронавируса составило менее 200 человек на один миллион. Речь идет о таких странах, как Белоруссия, Польша, Украина и Россия.
В Германии погибло 10% населения, и там число жертв коронавируса к августу составляло менее 200 человек на один миллион жителей. Обратная картина в Бельгии, Великобритании, Испании, Италии, Франции и Нидерландах, где смертность от коронавируса достигала 600 и более человек на миллион. Там число погибших во время войны было значительно меньше — 1-2% (что, конечно, ни в коей мере не умаляет масштаб человеческих трагедий в этих странах).
Анализ ученых показал, что нет ни одной европейской страны, которая как во время Второй мировой войны, так и во время пандемии пострадала бы сильнее, чем другие. Результат статистического анализа был верен при сравнении стран с одинаковой плотностью населения и сравнимыми показателями продолжительности жизни. «Существует ярко выраженная обратно пропорциональная зависимость в статистических данных о числе жертв войны и коронавируса», — констатируют Михаил Локшин, Владимир Колчин и Мартин Равальон*.
Как такое возможно? Неужели шок от войны продолжает действовать и десятилетия спустя? По мнению авторов исследования, люди делают из непосредственно пережитых катастроф значительно больше выводов, чем из несчастий, случившихся где-то в других местах. Якобы существуют многочисленные исследования, доказывающие, что после войн люди больше склонны к самопожертвованию и становятся более социально активными. А это именно те качества, которые могут благотворно сказаться на обществе при новых кризисах, как, например, сейчас, во время пандемии. Что же, это логично. Однако сомнительно, что люди в 2020 году будут реагировать так же, ведь мировая война закончилась 75 лет назад.
Этот опыт может оказывать скорее опосредованное влияние, предполагают ученые. Можно допустить, что такой мощный шок, как Вторая мировая война, в сильно пострадавших от нее странах больше, чем где бы то ни было, сделал общество склонным к сопротивлению. А это в свою очередь через сумму индивидуальных реакций привело к тому, что в обществе возникли модели поведения и институты, которые и в долгосрочной перспективе защищают его от будущих катастроф — осознанно или нет. Это означает, что там, где люди в большей степени доверяют своим правительствам и друг другу, они справляются с кризисами лучше. Например, это выражается в том, насколько люди сегодня готовы ради общего блага носить маски и соблюдать социальную дистанцию.
Все это вполне возможно. Неслучайно социологи давно предполагают, что в Германии именно в результате пережитой народом военной катастрофы в последующие годы общественная активность, коммуникабельность и договороспособность считались высшими добродетелями — и продолжают оставаться таковыми, в отличие от других стран. Возможно, именно поэтому социальная справедливость кажется немцам такой важной, благодаря чему Германия по сравнению с другими странами имеет очень хорошую систему здравоохранения. И это несмотря на все — в том числе и отрицательные — аспекты коммуникабельности.
В определенных условиях в Германии быстро появляются блокварты (должностные лица нацистской партии, отвечавшие за работу местных ячеек НСДАП, одновременно являлись главными информаторами гестапо о настроениях среди населения — прим. перев.), то есть старшие по кварталу, следящие за тем, кто что и как делает. Правда, сейчас они появляются в том числе и затем, чтобы в нужный момент прийти на помощь. В Париже в твою жизнь никто не вмешивается, но иногда закрадывается мысль, что если тебе станет плохо и ты будешь лежать на улице, то люди будут просто проходить мимо.
Во вторую волну картина меняется на противоположную
Все, что касается немецкой человечности, весьма относительно, не совсем свободно от штампов и несколько идеализировано. И тут, конечно, есть много факторов. Но если это объяснение в какой-то степени помогает понять, почему разные страны по-разному отреагировали на коронавирус, то оно также дает возможность понять, почему вирус в 2020 году особенно сильно ударил по британцам и американцам, то есть по нациям, которые еще со времен Тэтчер и Рейгана стали подопытными в рамках строго индивидуализированного экономического либерализма, что негативно отразилось на их социальной жизни. Результаты этого мы могли увидеть недавно — на ступенях Капитолия (а иногда и Рейхстага). Или на берегах Ла-Манша.
Шоковые переживания продолжают оказывать влияние — этим, по мнению трех ученых, можно объяснить и то, что происходит во вторую или третью волну пандемии. Сейчас люди в большей степени находятся под впечатлением от только что пережитого шока первой волны, что перекрывает глубоко скрытые эмоции, вызванные прошедшей Второй мировой войной. Это ослабляет их или вызывает совершенно иную реакцию. Именно потому, что в прошлом году умерло столько людей, французы, бельгийцы и испанцы оказались в большей степени готовыми принять следующий локдаун, что отразилось на резком понижении смертности от коронавируса в их странах.
В Германии же во время второй волны фатальные последствия имело то обстоятельство, что первая волна прошла относительно спокойно, и множество людей решили, что все не так уж и страшно. Это, вероятно, перекрыло исторически сложившиеся преимущества нации и объясняет, почему Германия от преждевременного самоуспокоения скоро утратит статус образцовой нации. Ведь каждый день от коронавируса или его последствий в стране умирают все больше людей, чем во время первой волны.
Поэтому самое время даже ужесточить локдаун на пару недель, прежде чем немцам придется обрести печальный опыт, полученный другими нациями во время первой волны пандемии.
Ведь не может быть, чтобы люди учились только на патологическом опыте и что необходимы катастрофы, чтобы они вновь сплотились и стали заботиться друг о друге. Или это не так?
*«Scarred but Wiser: World War 2's COVID Legacy», Michael Lokshin, Vladimir Kolchin, Martin Ravallion