На днях дочка прислала мне скриншот поста из «Инстаграма». На картинке из профиля, где осмеивают жизнь в советской диаспоре, изображен демонстрант с транспарантом: «Моя бабушка не для этого бежала из Советского Союза!». Я очень хорошо ее понимаю.
Я приехала в США в мае 1990 года — примерно через два с половиной года после того, как впервые завела с родителями разговор об эмиграции на нашей крошечной московской кухне. Отец тут же отрезал «нет», и весь следующий год я убеждала их с мамой, что уехать из Советского Союза — насущнейшая необходимость. На третий год гласности на белый свет с дозволения властей выполз антисемитизм. Внезапно обретя свободу слова, антисемиты всех мастей начали беспрепятственно извергать свою ненависть, — не встречая препон ни со стороны редакций, ни старой доброй советской цензуры с ее приличиями. По Москве поползли слухи о надвигающихся погромах, и мы несколько вечеров просидели молча и без света, молясь, что соседи не укажут на нашу дверь, если погромы докатятся до нашего квартала.
Моих родителей — оба инженеры с прочной карьерой в советской экономике — больше всего страшил прыжок в неизведанное. Они опасались, что не смогут приспособиться к новой жизни в чужой стране, с чужой культурой и языком. Мне же эмиграция казалась многообещающей. Студентка-первокурсница, я не видела никакого будущего в стране, где жизнь евреев поколениями определял антисемитизм на системном уровне.
Бабушка с дедушкой со мной согласились. Бабушка пережила пресловутое «Дело врачей» 1953 года и горела желанием поскорее сложить вещи. Дедушку подкосил недавний поиск работы, когда двери из-за квот на евреев захлопывались буквально перед носом, и он уговаривал родителей вместе со мной. Мы хотели пожить в стране, где еврею не обязательно жить в постоянном страхе и постоянно себя ограничивать.
В те дни Соединенные Штаты нам казались страной возможностей. Разумеется, отчасти мы эмигрировали по экономическим причинам, — кому по душе выстаивать в вечных очередях за маслом или туалетной бумагой?— но в основном мы жаждали потенциала. Мы думали, что если будем много работать, если отдадим все, что у нас есть, то сможем чего-то добиться. Это равенство, эта система, где каждому воздается по заслугам, внушала спокойствие: не обязательно быть членом Политбюро, чтобы жить достойно. Уезжая в Америку, мы не только бежали от разлагающего русского антисемитизма, но и хотели замахнуться на американскую мечту.
Через год после окончания учебы мне пришлось уехать за границу по работе. Следующие два десятилетия я провела вдали от США — в основном в странах с мощными системами социальной защиты. Долгие годы американские друзья сетовали мне на банкротства из-за медицинской страховки, что образование дорожает и что после перестрелки в «Колумбайн» они боятся водить детей в школу. Родители спрашивали, когда я планирую вернуться в США — это ведь я убедила их уехать — и я отвечала, что при всем моем желании, чтобы дочка росла с бабушкой и дедушкой, я бы предпочла, чтобы она ходила в школу, где не надо учиться стрелять.
Меня беспокоило еще кое-что: такое чувство, что в США пустила корни коррупция по-русски. Благодаря лоббистам и их главному достижению — решению Верховного суда о корпоративном финансировании предвыборных кампаний — результаты выборов стали определяться большими деньгами, а клептократия в русском стиле, зародившаяся в 1990-х и при путинизме лишь усугубившаяся, стала в Вашингтоне столь же привычной, как отмытые инвестиции российских олигархов в пляжных жилтовариществах Майами или подставных компаниях в Рено. За мзду политики принимают налоговые послабления в интересах своих благодетелей и отказываются повышать минимальную заработную плату, а военно-промышленно-тюремный комплекс, стоит только отвернуться, перенаправляет государственные средства в карманы послушным членам Конгресса. По налоговым лазейкам по доходам для богатых и экономическому неравенству США перещеголяли «Большую семерку» и приблизились к уровню олигархической России.
Если и эта жажда власти и наживы еще не совсем по-путински, то трампизм развернул натиск на демократию, устроил травлю политических оппонентов, ручкался с автократами и сеял ложь о выборах 2020 года с мастерством, которое сделало бы честь Политбюро и нынешним кремлевским пропагандистам. Такое чувство, что постоянное передергивание и искажение фактов — долгое время прерогатива советского и российского правительства — стало фирменным почерком американских политиков. И теперь, словно в ответ на попытки Путина задержаться у власти на неопределенный срок, республиканцы-трамписты в ряде штатов пытаются ограничить процесс голосования.
В «Инстаграме» тот пост собрал в комментариях привычную компанию конспирологов, для которых «социальная защита» равна социализму, — а он в свою очередь равен сталинским ГУЛАГам. Среди бабушек закипели жаркие идеологические споры, мне же стало ясно одно: США — уже не та страна возможностей, которую я боготворила эмигранткой. И на эту мысль меня натолкнули не только долгие годы вдали от берегов Америки в странах с социальной защитой и строгим контролем над огнестрельным оружием — а смерть того безопасного будущего, о котором я мечтала. Америка уже не кажется стабильным местом, где хотелось бы осесть и пустить корни.
Такое чувство, что безопасность, защиту и равенство, к которым мы так стремились, сегодняшняя Америка стремится обеспечить лишь немногим избранным. И все больше и больше кажется преемницей страны, откуда бежали все эти бабушки и моя семья тоже.