Есть определенное очарование в том, чтобы наблюдать, как события, которые ты пережил и о которых сообщал, становятся историей, все тщательно интерпретируется, а все до сих пор открытые споры излагаются на печатных страницах. Распад Советского Союза тут должен выступать классическим случаем. За прошедшие 30 лет предложили десятки объяснений краху Советов: от неустойчивости плановой экономики и до цены попыток угнаться за военными расходами США, высвобожденных ослаблением цензуры националистских настроений и чистой бесчеловечности советского коммунизма.
И если о том, почему Советский Союз рухнул, до сих пор спорят, то о том, когда это произошло, споров почти нет. Красный флаг с серпом и молотом, развевавшийся над Кремлем, в последний раз был спущен вечером 25 декабря 1991 года, вскоре после того, как Михаил Горбачев объявил по телевидению о своей отставке. На его место был поднят российский триколор, и вот тогда, с точки зрения учебников истории, СССР перестал существовать.
Однако все не так просто. Вы можете возразить, например, что семена распада Союза были посеяны сразу же, как только большевистское правительство основало СССР в 1922 году, что в его начале и был заложен его конец. Или вы можете сказать, что его фактический конец наступил, когда Хрущев в 1956 году осудил Сталина в секретной речи, тогда были отброшены в сторону многие из принципов, которыми руководствовался Союз Советских Социалистических Республик. Именно тогда, кстати, Крым передали под юрисдикцию Украины.
Вы также можете заявить, что в 1985 году, когда Горбачев пришел к власти, Советский Союз уже был не более чем пустой оболочкой. Или же, если тогда союз все еще был почти жив, он перестал существовать в каком-либо значимом смысле в 1989 году, когда пала Берлинская стена, коммунизм откатился назад по Европе, и страны Балтии, а также Грузия, начали свою погоню за восстановлением независимости.
А может быть, он потерпел неудачу годом позже, когда Горбачев предложил создать Союзный договор, призванный скрепить все это, превратив страну из федерации по принципу «сверху вниз» в содружество по принципу «снизу вверх». А может, следующей весной, когда Борис Ельцин, став первым избранным в ходе прямого голосования президентом Российской Федерации, получил народный мандат на похищение большей части власти Горбачева.
Можно привести аргументы в пользу любого из этих событий, чтобы назвать его настоящим концом Советского Союза. Однако я бы предпочла остановится на устроенном сторонниками жесткой линии перевороте против Горбачева, который начался 30 лет назад 19 августа 1991 года. Он продлился всего три дня, но изменил все, начиная с самого баланса сил. Он сделал Ельцина неоспоримым лидером России, он лишил законной силы все еще номинально находящуюся у власти Коммунистическую партию Советского Союза, он сделал Горбачева формальным президентом союза, который с каждым днем распадался.
Он ускорил восстановление независимости государств Балтии, которую западные страны, никогда официально не соглашавшиеся с насильственным присоединением Балтии к СССР во время Второй мировой войны, сразу же признали. В считанные дни почти все другие республики, входившие в Советский Союз, последовали их примеру, провозглашая собственный суверенитет или независимость. В течение нескольких недель многие из них провели голосования за отделение.
Осенью было больше заявлений о намерениях, чем настоящих актов отделения, поскольку они не получали международного признания, которым сегодня обладают страны Балтии. Действительно, например, администрация США не скрывала тот факт, что считает страны Балтии исключением, и все еще надеялась, что союз в какой-то форме можно спасти. Альтернатива — распад второй ядерной супердержавы — была просто слишком серьезным событием, чтобы его рассматривать.
Эти опасения разделял Казахстан, крупнейшее государство Центральной Азии. Он последним из советских республик принял декларацию о независимости, всего за несколько дней до отставки Горбачева. Однако наиболее судьбоносным стал проведенный в начале декабря на Украине референдум, когда подавляющее большинство проголосовало за независимость.
Всего неделю спустя, восьмого декабря, лидеры России, Украины и Белоруссии встретились в охотничьем домике в Беловежской пуще в Белоруссии, отказались от договора 1922 года, по которому был создан Советский Союз, и приняли вместо него то, что они назвали Содружеством независимых государств (СНГ). Именно эти три страны изначально создали Советский Союз, что давало им юридические полномочия распустить его.
Их идея на будущее — конфедерация независимых государств — была в общих чертах создана по образцу Европейского сообщества, которое по воле судьбы превратилось в более политический Европейский союз благодаря Маастрихтскому договору, принятому главами правительств в течение двух дней (9-10 декабря), сразу после того как Беловежские соглашения направили Советский Союз в противоположную сторону. СНГ тоже так никогда и не реализовалось, и несмотря на амбиции недавно обретшей независимость Белоруссии, Минск, ее столица, так и не стал Брюсселем новой организации. Центробежный силы, раздиравшие Советский Союз, были просто-напросто слишком сильны.
Но это мы забегаем вперед. Я считаю, что переворот 19 августа стал настоящим концом Советского Союза не только потому, что он фактически безвозвратно разрушил центр советской власти, усилив сепаратистские тенденции, высвобожденные реформами Горбачева. Дело в том, что переворот рассказал об изменениях в России, несомненно самой большой и доминирующей составной части СССР.
Переворот осуществил самопровозглашенный Государственный комитет по чрезвычайному положению, состоявший из коммунистов, придерживавшихся жесткой линии. Они приехали на виллу в Крыму, где Горбачев проводил летний отпуск, заставили его подать в отставку под надуманной причине «плохого состояния здоровья» и захватили власть под древним предлогом «спасения страны».
Переворот потерпел неудачу, но вот причины неудачи чрезвычайно важны. Лидеры переворота не могли использовать власть, которую пытались захватить, все закончилось 21 августа, когда Ельцин отправил делегацию, чтобы освободить Горбачева и вернуть его вместе с женой Раисой в Москву. Однако Москва, которую Горбачев покинул, отправляясь в отпуск, и Москва, которая его встретила, были совсем разными.
Конечно, переворот с самого начала казался непрофессиональным. Организаторы смогли получить контроль над СМИ. В те времена существовали только государственные СМИ, и вели они себя стандартно для чрезвычайной ситуации: все каналы были сведены вместе и вещали одно и то же, в этом случае старую (черно-белую) запись «Лебединого озера» с прокручивающимся заявлением ГКЧП. Однако они не обеспечили безопасность улиц, даже центра Москвы.
С восьми часов утра из окна своей квартиры, выходившей на главную магистраль города, я могла наблюдать, как колонны военных машин, в том числе бронетранспортеры, входят в город. Однако час-пик, приходившийся на этот период, шел, как и в любой другой августовский день. Автобусы, троллейбусы и автомобили вились вокруг военной колонны без особых проблем.
Мой водитель (а в те времена у иностранных журналистов были водители) прибыл на работу как обычно, и мы объехали город на машине, чтобы посмотреть, что происходит. Я собрала все возможные документы, думая, что в городе будет контроль, и считала, что вернусь через час. На деле же мы ездили по Москве, почти не встречая перекрытых дорог. В каком-то смысле даже казалось, что заграждений было меньше, чем обычно. С первым из них мы столкнулись совсем рядом с Кремлем.
Потом мы направились к Белому дому, где тогда собирался парламент Российской Федерации в противоположность советскому парламенту, встречи которого проходили в Кремле. Со стороны реки у ступеней здания стояли танки, но никто не запрещал людям подходить, собиралась толпа. Журналистская удача: мы прибыли как раз вовремя, чтобы увидеть, как президент России Борис Ельцин вышел из дверей, находившихся на вершине лестницы, и спустился вниз в окружении приближенных, пытавшихся убедить его этого не делать.
Именно тогда он взобрался на ближайший танк (опять же, никакой собственной или военной охраны, пытавшейся его остановить, не было) и произнес речь, несшую дух неповиновения, которая и укрепила его власть. Эти фотографии, впоследствии облетевшие мир, но не Советский Союз, определили переворот, а точнее сопротивление ему. Однако в то время это не было очевидно. До появления социальный сетей или даже свободных вещательных станций, не было почти никаких способов получить информацию кроме как через (некачественный) стационарный телефон или сарафанное радио.
К вечеру слухи и конец рабочего дня сделали свое дело, и у Белого дома, который теперь считали крепостью сопротивления, начала собираться более крупная толпа. К тому моменту уже появились и несколько других признаков того, что переворот может пойти не так, как планировалось: некоторые из тех, кто видел Ельцина на танке, принесли цветы и поместили их башни танков, стоящих у Белого дома без возражений со стороны управлявших ими беззащитно молодых солдат.
Во второй половине дня в медиа-центре прошла неловкая пресс-конференция, на которую нас, насколько я помню, пригласило по телексной сети официальное новостное агентство Тасс, это был обычный способ созвать журналистов. Именно тогда ГКЧП попытался изложить свою позицию, тогда дрожащие руки его председателя Геннадия Янаева стали свидетельством их нервозности (или опьянения), тогда молодая советская журналистка Татьяна Малкина получила известность, осмелившись напрямую спросить, понимают ли они, что то, что они сделали, было государственным переворотом.
Для организаторов переворота пресс-конференция, транслировавшая в прямом эфире, была большой ошибкой в немалой степени потому, что они были слишком наивными, чтобы отвечать на спонтанные вопросы из зала, и потому, что этот вопрос от советского, а не иностранного репортера, был таким смелым, а их ответы такими неадекватными.
И если успех переворота уже начали ставить под сомнение, попытка захвата власти еще не закончилась. То, что произошло далее было столь же выдающимся как речь Ельцина на танке и вопрос Малкиной на пресс-конференции. Сотни москвичей собрались у Белого дома под проливным дождем в начинающихся сумерках, чтобы защитить Ельцина и выступить против переворота. Молодые люди собирались в подвале здания, там они приносили присягу как добровольцы, а православные священники окропляли их святой водой. Потом они занимали позиции у здания, ожидая, что там им придется умереть.
Танки начали двигаться уже поздно вечером, они ездили по внутренней кольцевой дороге Москвы, никуда не уезжая, произошло только одно столкновение, тогда трое человек погибли, пытаясь остановить один из танков. Некоторые сотрудники государственного телевидения не подчинились чрезвычайному положению, чтобы собраться и транслировать драматические кадры из Белого дома.
Выяснилось также, что сделанную советскими журналистами запись речи Ельцина на танке отвезли в аэропорт и отдали пассажиру, отправлявшемуся на Дальний Восток России, где ее первым делом показали утром. Кто бы это ни придумал, он понимал, что эффективность цензуры может не распространяться на тихоокеанскую часть России и что из-за разницы во времени эта запись может начать утренние сводки, так и произошло. Однако оставалось еще полтора дня до того момента, как заговорщики сдались, и Ельцин оказался у власти.
Для меня эти три дня ознаменовали конец Советского Союза. Однако так странно сегодня читать единодушные ретроспективные рассуждения историков о том, что переворот всегда был обречен на провал. Он не был. В течение 36 часов судьба всей этой огромной страны висела на волоске. Однако переворот не удался по ровно тем же причинам, из-за которых распался Советский Союз.
Вот почему я отрицаю широко распространенное мнение о том, что Советский Союз просто эволюционировал в сегодняшнюю Россию без великого прорыва, который охарактеризовал низвержение коммунизма в Европе, когда страна за страной сбрасывали советское иго. У России тоже был свой момент сбрасывания коммунизма. И он не вернулся.
Насколько полной была трансформация — это другой вопрос, который требует более общего взгляда на то, что сейчас называют постсоветским пространством. И реальность заключается в том, что даже спустя 30 лет после распада Советского Союза, отпечатки этого наследия упорно сохраняются, и не только в России.
В течение лета, осени и зимы 1991-1992 годов то, что раньше было единой, пусть и все хуже функционирующей, федерацией распалось на 15 частей. Распад сопровождался в том числе войнами в Грузии, Чечне, Молдавии, войной между Арменией и Азербайджаном и столкновением в Оше в Киргизии: вековые споры оказались возобновлены. Но к счастью, и даже чудом, пожар, которые многие предсказывали, повторение гражданской войны 1917-1922 года, так и не случился.
До двух дорого обошедшихся войн в Чечне больше всего жизней Россия потеряла в 1993 году во время конституционного тупика между Ельциным и его парламентом: погибло 147 человек, более 400 были ранены. В ходе распада империи, однако, коллапс Советского Союза и его непосредственные последствия можно считать наиболее безвредными.
Несмотря на это, процесс идет, и спокойных разрывов было мало или совсем не было. Самым спокойным можно спорно назвать отделение трех стран Балтиии, их признали на международном уровне сразу же после переворота в августе 1991 года, а через пару недель и в Москве. Со временем Эстония, Латвия и Литва вступили в НАТО и Европейский Союз, присоединившись в иногда неловком присутствии к Польше и бывшим странам Варшавского договора.
Проблемное прошлое, закрепленное в памяти оккупацией Советского Союза и нацисткой Германии, до сих пор полностью не решено, но эти страны провели меньше времени под советским руководством, чем другие 12 республик, живущие еще помнили независимость и рыночную экономику, а в рамках союза им разрешалось чуть больше культурной свободы — все это упростило для них постсоветский переход. Отношение к русским этническим меньшинствам, особенно в Латвии, однако, остается трудным напоминанием о прошлом, а сопротивление разнообразию в целом ведет к разладу с общей для ЕС позицией по спорному вопросу переселения беженцев из-за пределов Европы.
Пяти республикам Центральной Азии независимость была более или менее навязана, они постепенно растворяются в своем собственном окружении и возвращаются к своей уникальной истории. Русский в целом остается языком межнационального общения, хотя молодые люди сейчас учат английский, а экономическая ориентация на Москву слабеет, пусть и остается очевидной. Почему они оказались предоставлены сами себе, частично объясняется тем, что и у России, и у Китая были другие дела.
Недавние действия Пекина по подавлению мусульман уйгуров в самом северном регионе Китая Синьцзяне могут говорить о том, что его относительная невнимательность по отношению к бывшей советской Центральной Азии долго не продлится. То же самое можно сказать и о Москве. Если боевики распадающегося Афганистана начнут перегруппировываться по ту сторону границы в Таджикистане, вновь может начаться Великая игра.
Смягчающим фактором может стать Шанхайская организация сотрудничества, созданная Китаем и Россией в 2003 году, она может предоставить дискуссионную площадку для предотвращения конфликта в регионе. Однако до нынешнего момента ей этого не удавалось. С другой стороны, она смогла выжить в качестве региональной организации, не вызывав критику Запада.
Этого нельзя сказать о других постсоветских проектах России: Евразийский экономический союз, созданный, как сказала бы Россия, по образцу ЕС, но раскритикованный США и ЕС как попытка объединить бывшие советские государства экономикой в советском стиле и связями в области безопасности. Из трех бывший кавказских республик Советского Союза — Грузии, Армении и Азербайджана — в организацию вступила только Армения.
Грузия двигалась по собственному национальному пути еще до распада Советского Союза. Она следует порывистым индивидуальным курсом, перемежающимся гражданской войной, до сих пор безуспешной попыткой вступить в НАТО и российским вторжением. При этом Грузия всегда отличалась своим сильным чувством уникальности. Армения остается наиболее близкой России в экономическом плане, но, как и Грузия, наслаждается своими древними корнями, уникальной культурой и поддержкой диаспоры в мире, что позволяет ей поддерживать дистанцию с Москвой. В свою очередь Азербайджан пользуется доходами от продажи нефти и старается сблизиться с Турцией. Все три страны всегда сохраняли жизнь и культуру, отличавшуюся от советского коммунизма, так что им было на что опереться, когда коммунизм и Советский Союз разрушились.
Получается, что Украина, Белоруссия и Молдавия — это те бывшие республики, которым труднее всего утвердиться в качестве независимых государств; они до сих пор так и не закончили свой выход. Молдавия постепенно переходит от орбиты России к орбите Румынии, а сепаратистская территория Приднестровье застыла в качестве замороженного конфликта между ними.
Украина в значительной степени преуспела как независимое государство благодаря, опять же, чувству идентичности, поддерживаемому преданной диаспорой. Однако она до сих пор связана с Россией советскими газопроводами, остатками торговли и оборонного производства, а также, что более болезненно, двумя русскоговорящими приграничными территориями, которые увидели угрозу своей идентичности со стороны более настойчивого украинского Киева, вызвав военный конфликт и опосредованную войну между Украиной и Россией. Даже связь газопроводами может вскоре оказаться излишней из-за завершения строительства «Северного потока — 2», связывающего Россию и Германию напрямую. Однако все большая ориентация Украины на Запад до сих пор подвергается сопротивлению как на Украине, так и, конечно же, в России.
Британцы могут увидеть в этом что-то вроде головоломки Северной Ирландии: крупная держава, формально признавая, что более мелкая страна вышла из-под ее опеки, до сих пор не может глубоко в душе признать, что это самостоятельное государство, способное твердо стоять на ногах. Отделения не произойдет, пока крупная держава не признает потерю империи, а более мелкая страна не перестанет определять себя через оппозицию к мнимому старшему брату.
Если Украина и Молдавия до сих пор связаны с Россией, пусть и только конфликтом, то отделение Белоруссии только началось. Парадокс заключается в том, что Белоруссия, оставаясь ближе всех к России после распада Советского Союза, одной из первых приняла атрибуты независимости: национальные символы, национальную валюту, дорожные знаки на собственном языке. Однако большую часть из этих 30 лет она едва ли пыталась разорвать экономические связи, храня надежду на то, что ее столица станет местом встречи так и не состоявшегося СНГ, и опираясь на Россию в вопросах безопасности. Иногда даже начинались разговоры о слиянии, союзе, с Россией. Сейчас, после произошедшего прошлым летом народного восстания из-за, как многие считают, сфальсифицированных выборов, появились новые разговоры о «мягкой аннексии» Белоруссии Россией.
Однако сложно себе такое представить. Тенденции идут в противоположном направлении. В мире почти ни одна получившая независимость страна, не отказывалась от нее. Ситуация с распадом Советского Союза ничем не отличается. Ни одна бывшая советская республика не сделала ни малейшего шага для того, чтобы изменить свой статус, и даже Россия, несмотря на заявления о том, что Владимир Путин только и хочет восстановить Советский Союз, не сделала ни одного шага в этом направлении. Оказывать воздействие — да, ограничивать суверенитет — возможно. Включить какую-то из бывших республик в новое союзное государство? Ни намека.
Однако нельзя отрицать, что тень Советского Союза до сих пор в различной степени лежит на его бывших республиках; что остаточные экономические и транспортные связи до сих пор говорят об империи, управлявшейся из Москвы; что республики, которые ближе всего к России географически и культурно, последними начали и до сих пор в меньшей степени завершили свой реальный уход.
Советский Союз ушел в историю практически в одночасье: в период между 19 и 21 августа 1991 года. В декабре был отменен договор о его образовании. Еще до конца месяца парламент распустили, президент ушел в отставку, а флаг был спущен. Как оказалось, это была самая простая часть. Было ошибкой считать, что в один миг смогут появиться 15 полностью функционирующих независимых государств. Распад Советского Союза занял 30 лет, и, несмотря на все произошедшие изменения, кое-что еще предстоит сделать.