Я могу ошибаться, но время, прошедшее после разговора Байдена с Путиным, только увеличило вероятность полномасштабной войны на территории Украины. НАТО не может принять требование Москвы и фактически заковать себя в наручники на восточном фланге. А Кремль настолько четко и публично озвучил свои требования к альянсу, что недостаток конкретных уступок со стороны Вашингтона будет выглядеть личной катастрофой Путина: российские элиты поймут, что Акела промахнулся.

В этой ситуации стороны загнали себя в цугцванг, наиболее вероятным выходом из которого будет война за Украину. Остановят ли Путина обещанные «адские санкции»? Вряд ли. Потому что возвращение Украины в орбиту «русского мира» продемонстрирует, что тридцатилетнее глобальное доминирование Запада уже в прошлом. Что у коллективного Запада еле хватает (и хватает ли?) воли защищаться, а потому о любом расширении на восток стоит забыть. После унизительных фиаско попыток США демократизировать Афганистан и Ирак «украинский кейс» должен стать переломным в возврате к такой дорогой путинскому сердцу парадигмы мира как зон влияния и легитимных интересов «великих держав».

В конце концов безусловное преимущество России перед Западом состоит в том, что Кремль готов посылать своих солдат и рисковать полным разрывом с Западом ради укрощения Украины, а страны либеральной демократии уже однозначно предупредили: воевать за Украину они не будут. Некоторые из них помогут, некоторые — возможно, некоторые — точно нет, но ни один натовский воин не будет сражаться за нашу независимость на поле боя…

Из этого и следует исходить. Выхода из этой ситуации есть только два. Назовем первый финским путем. Второй — израильским. Если Украина ошибется в выборе правильного пути, наша государственность может остаться очередным эпизодом в учебниках истории. Не меньше.

Чтобы сделать правильный выбор, внимательнее присмотримся к каждому из путей. Финляндия после героического сопротивления советской агрессии в ходе Зимней войны 1939-40 годов и возвращения своих территорий в ходе Второй мировой, в 1944 году осталась один на один с СССР. Финские элиты понимали, что война с советской армией означает катастрофическое поражение, разговоры о суверенном праве наций определять свое будущее нужно отложить до лучших времен, и это единственная реалистичная задача — сохранить столько суверенитета, сколько реально в конкретно-исторических условиях. Поэтому после героя Зимней войны Густава Маннергейма президентом Финляндии в марте 1946-го становится «голубь» (а на самом деле великий реалист) Юго Паасикиви. Именно ему принадлежит мудрое изречение: «Осознание реальных фактов является основой любой политики».

Именно во время десятилетнего пребывания Паасикиви на посту впервые прозвучал термин «финляндизация», который означает «значительные ограничения государственной самостоятельности, которые большое государство накладывает на своего более слабого соседа» или, иными словами подчинение политики небольшого государства политике ее гораздо большего (и более мощного) соседа при номинальном сохранении суверенитета и собственной политической системы. Несмотря на потерю десятой части своих территорий и примерно такой же доли экономического потенциала, советскую военную базу под Хельсинки, 300 миллионов долларов репараций и ограничения вооруженных сил Финляндии, финны подписали с Москвой Парижский мирный договор 1947 года — и выиграли!

Репарации Финляндия выплатила за 5 лет, полуостров Порккала (на котором после войны была создана советская военно-морская база) СССР вернул Финляндии уже в 1956 году (то есть почти на 40 лет раньше срока, предусмотренного Московским перемирием), а «советы» стали крупнейшим торговым партнером маленькой скандинавской страны.

Как заключает Джаред Даймонд в своем бестселлере «Переворот», «на самом деле финская политика по отношению к Советскому Союзу была, по причине необходимости, по-византийски сложной. Окончательным итогом стало то, что спустя 70 лет после окончания Второй мировой войны Финляндия так и не стала ни советским, ни (ныне) российским сателлитом. Зато ей удалось медленно наладить связи с Западом, одновременно сохраняя хорошие отношения с Россией».

Достичь такого результата финнам помогла четкая национальная идентичность и относительная культурная гомогенность населения. СССР безусловно мог оккупировать Финляндию после Второй мировой войны, но даже Молотов понимал, что превратить финнов в «советских людей» было нереально. И потому из государства-буфера финнам удалось превратить свою страну в то, что «двух маток сосет».

С Израилем ситуация оказалась прямо противоположной. Единственное, что объединяет послевоенную историю государства еврейского народа с историей Финляндии — это понимание, что помощи ждать неоткуда. Один из разделов автобиографии Голды Меир так и называется «мы брошены на произвол судьбы». В ней есть слова, которые наверняка удивят украинцев, потому что они касаются Израиля, но до боли знакомы нам: «Наши худшие страхи сбывались. Лондон и Вашингтон выражают сочувствие и беспокойство, но не готовы к действиям. Мол, обидно, что так сложилось, но вдруг арабы покричат и успокоятся? Нам советовали сохранять спокойствие и самоконтроль».

В отличие от СССР, соседи еврейского государства длительное время не признавали самого права Израиля на существование. Даже проиграв израильтянам три войны, их отношение к еврейскому государству определялось тремя простыми «нет»: «нет» миру с Израилем, «нет» признанию еврейского государства и «нет» переговорам». По знаменитым словам уже упомянутой Голды Меир, «мы хотим жить. Наши соседи хотят видеть нас мертвыми. Это оставляет не слишком много пространства для компромисса». И в таком случае воевать или не воевать — это уже не опции на столе. Единственным актуальным вопросом остается: как лучше воевать? Как подытожила премьер Израиля, «если мы не хотим, чтобы нас оттеснили в море, других вариантов у нас нет: в войне нужна победа. Вот мы и победили».

Интересно, что Израиль многие обвиняли в том, в чем россияне любят обвинять Украину: мол, это искусственное государство. В каком-то смысле это так. Просто в какой-то момент евреи осознали, что государственность — это не роскошь, а условие физического выживания еврейского народа. И каким-то невероятным усилием воли, ума и подвига сотен тысяч людей создали собственное государство. А потом превратили его в краеугольный камень еврейской идентичности. И это очень напоминает украинскую историю. Потому что все, что мы знаем о себе, то это что мы — украинцы и что наша государственность — это настоящая ценность. Условие физического выживания нации.

Но в отличие от современных евреев, мы до сих пор так и не продискутировали, не договорились, не поняли, что же оно на самом деле означает — быть украинцем. Как и евреи, мы научились умирать и убивать за нашу государственность. Но в этой государственности, которая держит периметр нашей независимости, мы до сих пор не смогли построили настоящий украинский дом. Даже не договорились, каким он должен быть. С отцами-основателями Украины, в отличие от Израиля, не повезло…

Но вернемся к нашей альтернативе, перед которой предстала Украина. Для обеих опций константа одна: если случится настоящая война за Украину, никто, кроме украинцев, не будет воевать на настоящем поле боя с оружием в руках. И поэтому, если российская агрессия — это следствие безопасности паранойи Москвы, есть пространство для переговоров и компромиссов.

Показав Москве зубы, как финны зимой 1939-40 годов, мы можем попытаться превратить нашу буферность в хаб. Потому что мы до сих пор гораздо глубже интегрированы одновременно и с Европой и с Россией, чем любая другая страна. В конце концов только выиграв войну за независимость США заключили с Британской короной договор о дружбе, торговле и мореплавании (т. н. Договор Джея), который предусматривал откровенно дискриминационные условия двусторонних взаимоотношений и явно не в пользу новообразованной федерации…

Но если такая паранойя — это лишь попытка скрыть имперские фантомные боли и российское руководство не может смириться с собственно существованием независимой Украины, как арабы не могли (а некоторые — до сих пор не могут смириться с существованием Израиля), «это оставляет не слишком много пространства для компромисса». В конце концов современное население Украины в десять раз больше населения Финляндии 1939 года и в 50 раз — населения Израиля 1948-го. У нас до сих пор теплятся остатки советского ВПК и за последние годы появились ростки нового. В отличие от финнов и израильтян, мы выпускаем собственные танки, ракеты и самолеты (они долго должны были воевать только закупленным оружием).

А вот чего нам не хватает — это функционального государства. Государственность мы отстояли. Зато государство у нас до сих пор чужое, вороватое и неэффективное. Украине до сих пор не хватает настоящих отцов-основателей — людей, способных мобилизовать народ, заставить поверить украинцев в большую мечту и осуществить казалось бы несбыточное. Просто потому, что «других вариантов у нас нет».

Впрочем без эффективной государственной организации народа ни финский, ни израильский варианты невозможны. И остается только «украинская опция» — отчаянное сопротивление и героическая смерть. А потом очередные века безгосударственности…