The National Interest: у Запада нет шансов победить на Украине

С момента госпереворота на Майдане в 2014 году, в результате которого было свергнуто пророссийское правительство в Киеве, главной целью Москвы была переориентация Украины в статус нейтрального государства. Россия рассчитывала на нейтралитет как де-юре, так и де-факто. Под этим понимались не только законные гарантии и механизмы обеспечения запрета на попадание страны в сферы влияния конкурентов — таких как НАТО и ЕС — но и демилитаризация взаимоотношений с Западом, учитывая растущую с 2014 года важность роли НАТО. Этот стратегический интерес был придуман не вчера. Фактически, политика неприсоединения Украины была в интересах России еще до прихода к власти Путина. Более того, нейтралитет и механизмы его обеспечения были включены в зашедшее в тупик и ныне не действующее Второе минское соглашение. Оно было подписано в 2015 году при участии России, Украины, Франции и Германии и было направлено на урегулирование конфликта на Донбассе. Но усилия Москвы по принуждению сторон к его выполнению в последующие годы — вплоть до последней недели перед началом спецоперации — зашли в тупик. Минск-II стал слишком горькой пилюлей для украинских националистов, которые расценили его как смертный приговор суверенитету страны.

Вопреки расхожей в СМИ картинке, спецоперация не ставит и никогда не ставила своей целью завоевание Украины. С самого ее начала она не имела ни масштабов, ни способов реализации, которые соответствовали бы достижению "максимальной" цели: покорить государство и подчинить его общество. На всех фронтах этой военной кампании разброс ресурсов, использованных российскими сухопутными и воздушными силами — даже там, где была продемонстрирована бо́льшая воля к победе — противоречит военной стратегии, в центре которой — судьба столицы. Абсолютно по любым критериям "центр тяжести" этой операции приходится на южные и восточные регионы.

Вопреки предупреждениям США, Россия не начинала бомбардировку всей территории страны, не говоря уж о том, чтобы привязать ее к какой-то заметной стратегической цели. Мало того, за первый месяц российские военные совершили меньше вылетов и запустили меньше ракет, чем США в 2003 году во время войны в Ираке только в первый день. "Сердце Киева почти не тронуто, — сказал аналитик американской разведки на условиях анонимности через три недели после начала операции. — По какой-то причине русские явно не хотели наносить удары в пределах городской части мегаполиса".

Несмотря на колоссальную неядерную огневую мощь, которая есть в распоряжении российской армии, признаки самоограничения налицо. И хотя данные все еще покрыты мраком, доступная информация по погибшим среди некомбатантов согласуется с тем же показателем среди военных. Это значит, что гражданские в основном попадают под перекрестный огонь в оспариваемых районах, а не становятся жертвами параллельной военной кампании по истреблению гражданского населения. В пропорциональном отношении число жертв среди гражданских находится на одном уровне, а то и ниже, чем по итогам воздушных кампаний США на Ближнем Востоке. Более того, согласно одному докладу, авторы которого ссылаются на разведку США и военных обозревателей, ВВС России "почти исключительно оказывают прямую поддержку сухопутным силам". Действительно, к западу от реки Днепр, которая разделяет страну на две половины, не наблюдалось той интенсивности и тех боев, которые были на востоке, где идет противостояние.

Цели уничтожить инфраструктуру Украины, чтобы ускорить крах государства, по-прежнему нет. До сих пор не было систематических попыток разрушить сети связи и транспорта. И то, и другое продолжает функционировать. Кроме того, не было намеренных попыток уничтожить электросеть Украины путем разрушения электростанций и критически важных распределительных узлов. Некоторые из них были повреждены, но причина скорее в близости к военным сооружениям или полям боя, а не в намеренном обстреле. Более того, на неоспариваемых территориях "по-прежнему работали" аэродромы, и некоторые даже остались нетронуты, в том числе в крупных городах.

Что касается замыслов по госперевороту и свержению украинского правительства, нет никаких признаков того, что установление нового режима извне было целью, и что российские лидеры, вдобавок, считали ее выполнимой. С военной точки зрения, ни условия на Украине, ни возможности самой России не подтверждают общепринятого мнения о завоевательных амбициях.

К примеру, по имеющимся оценкам, численность мобилизованных сил России накануне операции составляла от 100 до 190 тысяч человек. Даже при пиковом значении для завоевания Украины этого мало, не говоря уж о поддержании военной оккупации для установки марионеточного режима в Киеве. Украина — современная страна с населением в 44 миллиона человек, крупнейшая по площади на европейском континенте после России. Кроме того, ее вооруженные силы не так давно были модернизированы: восстановлены, вооружены и обучены НАТО. Учитывая, что численность действующих военнослужащих составляет 200 тысяч солдат, а резерв — куда больше, украинская армия в состоянии нести огромные потери, особенно при условии борьбы за выживание страны. Потенциал повстанческого движения, собранного из военных ветеранов — в случае свержения режима — не подлежит сомнению. И мало того, что украинский национализм с его антироссийской идеологией — могущественная политическая сила, страна еще и граничит с несколькими членами НАТО, которые могут оказать поддержку в борьбе с войсками захватчика.

Все эти условия делают военную оккупацию Украины, мягко говоря, более сложной и обременительной задачей, чем то, что испытали военные США в Ираке. Впрочем, не стоит и сравнивать — слишком уж велика разница.

Помимо гигантских военных препятствий, политическая часть — смена режима — тоже не выглядит правдоподобной целью. На самом деле, нет никаких реальных признаков того, что Россия вообще собиралась организовать и установить на Украине какой-то политических проект. Москва не пыталась ни сформировать альтернативное правительство в изгнании, ни создать какое-то подобие оппозиции на Украине, готовое взять бразды правления в свои руки. Тем более, раз уж на то пошло, ни одно из ведомств аппарата безопасности Украины, ни один государственный институт невозможно было склонить к партнерству с Россией. Сам по себе этот факт сводит на нет модель "обезглавливания" страны, продвигаемую США и Великобританией — будто Кремль планирует установить марионеточную власть. Любая попытка навязать смену режима извне потребовала бы чистки и воссоздания государства с нуля.

Несмотря на все эти огромные препятствия, утверждения о том, что российская армия нацелена на захват Украины и демонтаж ее политической системы, продолжают звучать из уст не только политиков и экспертов, но и журналистов. Они утверждают, что руководство России, вероятно, просчиталось — или ему по какой-то неведомой причине было неизвестно о трудностях принудительной смены режима у ближайшего соседа. Кремль, по их мнению, еще до операции допустил ошибку, взяв на себя роль "освободителя" и поверив, что украинское население встретит солдат с распростертыми объятиями — что якобы изначально и оправдывало "максимальную" цель.

Такая теория находит отклик на Западе. Тем не менее она, мягко выражаясь, нелепа. Как показывает опыт ее адептов, именно универсальные ценности, проповедуемые на Западе в рамках либерального интернационализма, — а не российский realpolitik — больше обрекают проявления военного авантюризма на такого рода ошибки. Начнем с того, что вера в просчет в данном случае проистекает из так называемой предвзятости подтверждения. Именно это когнитивное искажение помогает рационализировать и примириться с дерзким решением России о "вторжении", что укрепляет и поддерживает общее мнение о том, что Кремль решил Украину завоевать.

Очевидно, что Москва никогда и не верила в избыточный оптимизм украинского населения, не говоря уж о том, чтобы строить на нем свою захватническую авантюру. Несмотря на страх и противоречия, подпитывающие кризис, трудно поверить, будто крепнущие антироссийские настроения были у Кремля в "слепой зоне". Путин открыто выражал пессимизм относительно украинского народа. "Украинское общество столкнулось с ростом крайнего национализма, — сказал он всего за несколько дней до начала военной операции, — который быстро приобрел форму агрессивной русофобии и неонацизма". С 2014 года в Киеве было свергнуто пророссийское правительство; под влияние России перешла украинская территория; против пророссийских сепаратистов велась война; использование русского языка подавлялось на законодательном уровне; выгодный Москве Минск-II встретил сопротивление населения; а антироссийская риторика со стороны украинских элит резко набрала обороты. Более того, такой неуместный оптимизм противоречил бы высказанным Россией опасениям, что украинские ультраправые обладают слишком большим влиянием как в правительстве, так и в обществе.

Что касается народной поддержки, то дружественные России сегменты общества представляют собой незначительное меньшинство. Более того, география проживания этого меньшинства — южные и восточные территории Украины. Уже одно это исключает любые политические начинания, направленные на использование общественных сил для управления бо́льшей частью страны — особенно к западу от Днепра, где доминирует выраженный национализм. Без столь необходимой поддержки местных жителей цена "завоевания" становится астрономической.

Для России максимальные цели не только были недостижимы — она даже не готовилась к ним. При более детальном рассмотрении, спецоперация представляет собой конфликт с ограниченными целями, который ведется как расширение российского государственного управления. В сущности, Россия стремится не завоевать Украину, а принудить ее. Военные действия России — это средство усиления переговорных позиций, а цель — заставить Киев сменить политическую ориентацию, в результате чего он не будет в состоянии угрожать безопасности и геополитическим интересам России.

При первом залпе операции российский северный фронт, действовавший с территории Белоруссии, развернул малочисленные, но мобильные силы, которые быстро подошли к Киеву. В режиме реального времени официальные лица США заявляли, что российские силы намереваются захватить Киев, трехмиллионную столицу, с целью за 48 часов обезглавить украинское руководство. На Западе отчаянный бросок к Киеву подтверждал предположение о том, что Россия намерена сменить власть. И с этого времени западные СМИ ошибочно приняли это как эмпирический факт.

Это утверждение, однако, было лишь артефактом американского искажения. Такая военная цель была недостижима при имеющихся силах и типах вооружений. Киев — огромный город с широкими и бесконечными проспектами, разделенными более узкими улочками, часто выложенными рельефными булыжниками, с обширными цокольными помещениями и подвалами во многих зданиях. Это само по себе способно превратить задачу установления контроля над городом в кровавую работу на многие недели, если не месяцы. "Никто из наших лидеров, ни президент, ни кто-то еще, не говорил о желании захватить Киев, — сообщил российский посол в Великобритании, — я не думаю, что Киев можно занять или оккупировать. Это большой город".

В действительности российское движение к столице Украины было не попыткой захвата, а попыткой принуждения. Наряду с военными действиями развернулась дипломатическая деятельность, целью которой было заставить Киев сесть за стол переговоров. Целью российского плана А было принятие Киевом условий российской стороны, а намерения последней подкреплялись развернутыми неподалеку военными частями. И украинские лидеры, вовремя согласившись на эти условия, могли избежать разрушительных, опустошительных военный действий, разгоревшихся на их земле.

Зеленский, разъяренный и разочарованный первоначальной нерешительностью НАТО в деле его поддержки, фактически давал понять (и угрожал), что может согласиться на переданное 25 февраля предложение Путина "поговорить о нейтральном статусе для Украины". Днями позже он призвал к национальному сопротивлению и борьбе с "агрессором", и отказался от предложенных переговоров в Белоруссии, куда уже прибыла российская делегация. Все же он был вынужден отправить делегацию на переговоры, поскольку публичный отказ от них мог быть истолкован как пропагандистская победа Путина. Тем не менее никакого соглашения не появилось, стороны договаривались о новых раундах, а каждая из сторон старалась улучшить переговорные позиции на полях сражений.

На Западе шла героизация бравады Зеленского. Однако причиной его смены позиции не было внезапное изменение убеждений. Напротив, причиной этому оказались обещания Запада предоставить военную помощь, наряду с беспрецедентными акциями, предпринятыми Европой. И вполне возможно, что обещания эти были опрометчивыми, учитывая разочарование украинского лидера фактическими масштабами помощи.

Чтобы было ясно, план Москвы по так называемой "быстрой и решительной победе" заключался не в захвате флага; речь шла о давлении и ускорении урегулирования путем переговоров о нейтралитете. По сути, план А не был выполнен не из-за военного поражения, а скорее потому, что не удалось принудительно добиться политического согласия. Сразу после этого Москва задействовала план Б, направленный на усиление переговорных позиций.

Но, поскольку ошибочные предположения о неспровоцированной операции с максимальными целями все еще остаются в силе, западные наблюдатели первоначально восприняли последовавшее военное поведение России как попытку "удвоить усилия" по завоеванию Украины. Позднее начали говорить о том, что Россия "умерила" свои первоначальные амбиции и теперь стремится к контролю над частью территорий, а не над всей страной. Оба эти неправильных толкования вызваны предвзятостью подтверждения, учитывая ошибочную уверенность в преобладающих нарративах.

Пока нет никаких признаков того, что Москва отказалась от первоначальных военных задач. На деле план Б так же преследует главную цель пересмотра Украиной своей политической ориентации, как и в случае с планом А. Фактически изменения произошли не столько в содержании первоначальной цели России, сколько в военной стратегии, направленной на ее достижение. Россия, предпочитая добиться соглашения и избежать дорогостоящей войны, сейчас повышает цену для противника, чтобы заставить его принять свою позицию.

Как было уже показано, российский резервный план включал тяжелые усилия по созданию такой обстановки на местах, которая в первую очередь выражала бы усиление переговорных позиций. Наряду с этим проводится и другая кампания по принуждению, направленная на то, чтобы выбить из Киева (и Запада) согласие на условия Москвы. Фаза принуждения, которая сейчас нацелена на глобальные поставки энергоресурсов и продовольствия, скорее всего, будет расширяться в поиске других уязвимостей. Она может включать атаки на инфраструктуру в тех областях страны, которые почти не затронули военные столкновения.

Тем не менее, множество противоречий на полях сражений не привело к пересмотру аксиом, лежащих в основе искаженного толкования военных действий. Несмотря на неверную интерпретацию планов российских военных, на Западе поддерживался нарратив о максимальных целях, полном завоевании Украины, а любые недоразумения или недостатки приписывались российской некомпетентности, иррациональности или слабости.

К примеру, российской многокилометровой военной колонне, вошедшей с территории Белоруссии, приписывалась задача окружения Киева и свержения правительства. Но несмотря на то, что колонна быстро достигла столицы, ее дальнейшее поведение озадачило западных наблюдателей своим долгим пассивным стоянием. В СМИ конвою, который казался "легкой добычей", приписывали логистические проблемы и "ожесточенное сопротивление" со стороны противника.

В действительности взятие Киева не входило в планы этой колонны войск. Напротив, она служила своего рода "ложной целью", частью того самого "резервного плана", развернутого после того, как Зеленский отказался от переговоров.

Неподвижная колонна, стоявшая на расстоянии выстрела от Киева, оттягивала силы украинской армии, чем позволила другим российским силам занять территории на востоке и юге страны. Позднее вывод колонны был ошибочно истолкован Западом как признак отказа России от намерения захватить Киев. Но оптимизм, вызванный закрытием российского северного фронта, также был неуместен. Колонна выполнила задачу, и миссия северного фронта себя исчерпала после того, как помогла российским силам пробить сухопутный коридор, соединивший восточный и южный фронты. Теперь, когда Крымский полуостров получил наземную защиту со стороны территорий России, Москва надежно закрепилась на земле и к тому же укрепила переговорные позиции.

Ситуация для украинских войск становится все более плачевной. Но Запад не особо настроен менять нарратив, чтобы сделать разворот в сторону дипломатии. Он продолжает эксплуатировать благоприятный, но скоротечный дискурс, чтобы оправдать политику отрицания. Даже когда нарратив потеряет силу, политические элиты продолжат на нем настаивать. "Уже можно видеть в СМИ, что интерес к конфликту падает, и это влияет на общественность, которая, в свою очередь, влияет на политиков, — сказала в июле глава МИД Швеции Анна Линде. — Наша обязанность — держать в центре внимания Украину и то, что делает Россия".

Интерес к сохранению постулатов этого нарратива позволяет и дальше наказывать и унижать Россию. Но он меняет и само понятие победы. Конечно, если цель Путина была "максимальная", его дела плохи. Однако, если признать, что она ограничена, то траектория конфликта меняется в пользу Москвы, а не Киева — и сторонники того, чтобы добиться "победы" Украины, должны это учитывать.

В любом случае, Запад не выигрывает. Решительная победа на Украине не стоит ни рисков, ни затрат на ее достижение. Даже если прибудет еще больше поддержки, это не убедит Россию отказаться от ответной эскалации. Военная помощь также не поможет забрать у нее те колоссальные рычаги влияния, которыми она обзавелась за это время. При любом варианте урегулирования отвергнуть условия Москвы будет очень трудно.

Более того, затягивание борьбы приведет к еще большему кровопролитию и может лишь ухудшить переговорные позиции Киева. Цели Москвы и вправду расширяются — за счет вторичных интересов, выходящих за рамки основного, то есть нейтрального статуса Украины. И расширение это происходит не только из-за того, что затраты на конфликт надо оправдать, а потому, что в результате него возникают новые проблемы в области безопасности.

К примеру, поскольку Украина теперь обладает новыми системами вооружения, Россия, вероятно, будет настаивать на создании буферной зоны, которая снизит ценность этого оружия с точки зрения принуждения. Глава российского МИД Сергей Лавров в июле заявил: "Сейчас география другая. Это далеко не только ДНР и ЛНР, это еще и Херсонская область, Запорожская область и ряд других территорий, и этот процесс продолжается, причем продолжается последовательно и настойчиво". Это укрепит не только переговорные позиции Москвы, но и ее силовое превосходство над Киевом, снизив эффективность его ответных действий. "Если Запад поставит Киеву дальнобойное оружие, географические задачи отодвинутся еще дальше", — предупредил Лавров.

Ошибочный подход под руководством США неизбежно наткнется на жесткую и неудобную правду: решимость России, скорее всего, прорвет тонкую оболочку единства Запада. Поскольку Европе постоянно приходится принимать на себя удар проводимой Вашингтоном политики, дальнейшая эскалация может ускорить ее отступление в сторону поиска компромисса с Россией. Кроме того, более активное участие НАТО только обострит угрозу, которую Россия расценивает как экзистенциальную. Это скорее подогревает ее решимость, чем ослабляет. По бряцанию ядерным оружием становится понятно, что, когда на карту поставлены жизненно важные интересы России, это дает ее руководству гораздо больше политической воли, чем Западу, чтобы принять бремя и опасности эскалации.

Украине все чаще предлагают пойти на территориальные уступки, чтобы положить конец боевым действиям. Но ни двусторонняя сделка, ни перекраивание границ сами по себе не приведут к прочному миру. Все потому, что Украину втянули в прокси-войну. Ее casus belli нельзя упростить до территориального спора между соседями. Хотя такие споры и сыграли свою роль в этом кризисе, корнем нестабильности остается еще живое обязательство НАТО — принятое альянсом в 2008 году и подтвержденное в 2021-м — принять Украину в свой состав.

Исходя из этого, Запад должен стать стороной переговоров и подписать любое долгосрочное урегулирование. Без многостороннего соглашения украинский конфликт перейдет в статус "замороженного" или повторяющегося. Причем Путина может устроить любой из этих сценариев. Если дипломатия с Западом останется труднодоступным способом "успокоить" свои опасения в сфере безопасности, Россия продолжит держать Украину в заложниках в рамках более широкого противостояния с НАТО, как это было в случае с Грузией. Это сохранит лазейку для того, чтобы заблокировать принятие Украины в альянс на неопределенный срок.

Урегулирование путем переговоров отвечает интересам всех сторон. Однако дипломатия давно застряла где-то за кулисами, а учитывая многослойность действующих лиц со стороны Запада, необходимые предпосылки будут формироваться долго и мучительно. В самом деле, несмотря на свое опасное положение, внутренние и внешние сторонники Зеленского несгибаемы в своем стремлении продолжать военные действия до тех пор, пока не будет достигнута победа. Но для того, чтобы дипломатия начала работать как можно скорее, США и Европа должны синхронно оказать на него давление и дать ему возможность искать столь необходимый компромисс с Путиным, который также потребует от Запада официального отказа от позиции по приему Украины в НАТО.

Но прежде всего остального Вашингтон должен смириться со своей ролью в провокации — а теперь и затягивании — конфликта. К сожалению, общепринятый нарратив заглушает понимание этого и все сильнее откладывает корректировку курса.

Это безрассудное упрямство далеко из-за океана только разрушит Украину еще сильнее.