FA: у Запада не получится вытеснить Россию и Китай

После двух с половиной лет пандемии, которая обнажила хрупкость глобальных цепочек поставок, и восьми месяцев военного конфликта на Украине, разорвавшего экономические связи между Россией и Западом и подорвавшего глобальные продовольственные и энергетические рынки, мир, похоже, подошел к переломному моменту. Глобализация, как утверждают многие, отступает. Все большее число экспертов утверждают, что так же, как Первая мировая война и пандемия гриппа 1918 года положили конец первой великой эре глобализации, сочетание спецоперации России на Украине, COVID-19, кипящего популизма и геополитического соперничества между Соединенными Штатами и Китаем повернули вспять вторую великую эру глобализации. "Эта новая холодная война знаменует собой конец эпохи глобализации и интеграции, которая формировала международную систему с 1989 года", — написал в середине октября журналист Фарид Закария.

С этим согласны видные инвесторы и политики. Ларри Финк, генеральный директор компании по управлению активами BlackRock, в марте написал акционерам, что конфликт на Украине "положил конец глобализации, которую мы пережили за последние три десятилетия". А в мае на Всемирном экономическом форуме в Давосе директор-распорядитель Международного валютного фонда Кристалина Георгиева предупредила о грядущей "геоэкономической фрагментации". По ее словам, страны и компании "пересматривают глобальные цепочки поставок" и сводят на нет десятилетия интеграции.

Но ведь глобализация объявлялась мертвой уже много раз: после мирового финансового кризиса в 2008 году, после референдума Брексит в 2016 году и избрания Дональда Трампа позднее в том же году, а также после вспышки пандемии COVID-19 в 2020 году. То, что ни одно из этих предсказаний не сбылось, должно заставить аналитиков задуматься о том, чтобы взять паузу перед тем, как еще раз предсказать "деглобализацию". Судя по всему, мир сейчас переживает не конец экономической интеграции, а геополитическую рецессию, которая оставила глобализацию на все же на поверхности.

Те, кто провозглашает кончину той глобализации, какой она когда-то была известна, не совсем уж не правы. Это правда, что эпоха "гиперглобализации", длившаяся с 1970-х годов до мирового финансового кризиса 2008 года, во время которой Америка-гегемон руководила процессом либерализации торговли и глобальной интеграции "сверху вниз", была уникальным историческим эпизодом. Вот эта эпоха теперь действительно мертва и похоронена вместе с глобализмом - идеологией, которая его продвигала, и однополярностью - международным порядком, который ее поддерживал.

У Соединенных Штатов, которые все вынуждены заниматься собой, больше нет политической воли, чтобы служить архитектором и гарантом мировой экономики. Тем временем Китай сталкивается со структурными экономическими проблемами, которые ограничивают его способность продвигать свой миропорядок с помощью доступа к торговле и инвестиционной политики. И никакая другая страна или группа стран не в состоянии заполнить эту пустоту.

Но это не означает, что глобализация заканчивается. Такой исход потребует от Соединенных Штатов активного выступления против экономической интеграции в мире. Если не считать напыщенную риторику, этого не произошло ни при Трампе, ни при нынешнем президенте США Джо Байдене. Скорее, Соединенные Штаты просто перестали лидировать в стремлении к еще большей глобализации. Этот вакуум лидерства привел к ослаблению "управления глобализацией", как выразился бывший президент Всемирного банка Роберт Зеллик. Но сама глобализация не исчезает — она просто плывет по течению. Этот процесс менее скоординирован, рассчитан и эффективен, чем раньше, но он по-прежнему отвечает интересам большинства стран, учитывая, насколько альтернативы хуже.

Взгляд на экономические данные опровергает представление о том, что глобализация обращается вспять. Несмотря на то, что глобальные потоки капитала по отношению к ВВП стран снизились по сравнению с их пиком в середине первого десятилетия этого века, трансграничные инвестиции продолжали расти, а доходность финансовых рынков остается высоко коррелированной в глобальном масштабе. Мировая торговля товарами близка к историческим максимумам, превзойдя прогнозы до пандемии уже в этом году. Многосторонние торговые переговоры в целом затормозились, но продолжают появляться новые торговые соглашения, включая Всеобъемлющее региональное экономическое партнерство между 15 странами Азиатско-Тихоокеанского региона и Всеобъемлющее и прогрессивное соглашение о Транстихоокеанском партнерстве с 11 участниками. Количество действующих региональных торговых соглашений постоянно росло с 1990-х годов, увеличившись более чем вдвое с 2008 года.

Торговля товарами замедлилась по сравнению с мировым производством с 2008 года, но даже этот сдвиг не свидетельствует о деглобализации. Напротив, стабилизация коэффициента мировой торговли отчасти является побочным эффектом экономического развития — признаком успеха глобализации. Возьмем пример Китая, в котором отношение торговли к ВВП снизилось почти на 30 процентных пунктов с 2006 года, и который, в силу своего размера, внес наибольший вклад в замедление мирового отношения торговли к ВВП. По мере того как страна становилась богаче, а ее экономика усложнялась — благодаря рыночным реформам и интеграции в глобальные рынки — модель роста Китая смещалась от экспорта к внутреннему потреблению и инвестициям. В то же время внутренний спрос сместился с товаров на услуги, которые традиционно были в Китае менее востребованы. Китай также продвинулся вверх по лестнице создания прибавочной стоимости, производя меньше дешевых потребительских товаров и более совершенные промежуточные ресурсы, и теперь производит большую долю своего более дорогого экспорта внутри страны. Из-за роста доходов китайская рабочая сила также теперь стоит дороже, что делает страну менее привлекательным производственным центром и устраняет одно из ключевых конкурентных преимуществ страны. И, наконец, Китай уже использовал и исчерпал большинство возможностей для либерализации торговли и интеграции в глобальные производственно-сбытовые цепочки, а это означает, что у него меньше возможностей для дальнейшей глобализации.

Ни одна из этих тенденций не представляет собой дезинтеграции или изоляции. Скорее, они отражают тот факт, что глобализация просто имеет убывающую отдачу, и не только для Китая. Сейчас, когда большинство стран уже относительно хорошо интегрированы в глобальную экономику, мир в целом мало выигрывает от дополнительной глобализации. В целом по мере того, как когда-то закрытые страны с низкими доходами интегрировались в глобальные рынки и становились богаче и развитее, они становились и более самодостаточными. Китай и многие другие страны с формирующимися рынками, глобализировавшиеся за последние полвека, сейчас производят больше того, что потребляют, потребляют больше того, что производят, и производят в стране больше того, что вообще производят. Это проявляется в данных как снижение интенсивности мировой торговли, но это признак прогресса, а не деглобализации.

Более того, технологические достижения, такие как электронная коммерция, автоматизация, искусственный интеллект, робототехника, облачные вычисления и удаленная работа, превратили многие трудоемкие производственные процессы в капиталоемкие и наукоемкие. Торговля, предназначенная для использования разницы в стоимости рабочей силы между странами, впоследствии сократилась во всем мире, но не из-за какого-либо сознательного поворота против глобализации.

Растущее значение услуг и нематериальных активов в современной экономике также подпитывает ложное впечатление о деглобализации. Торговля услугами и нематериальными активами ускоряется в течение 15 лет, и на нее приходится все более значительная доля мировой экономической деятельности. Особенно это касается торговли цифровыми услугами. Например, компьютерные и коммуникационные услуги в настоящее время составляют около половины всего экспорта услуг и 3% мирового ВВП. Нематериальные активы, такие как исследования и разработки, права интеллектуальной собственности, брендинг, дизайн и программное обеспечение также значительно выросли как доля от общего объема торговли, инвестиций и производства. Тем не менее многие услуги и нематериальные активы не охвачены текущими торговыми данными из-за проблем с измерением.

Все это говорит о том, что традиционные пути глобализации устаревают по мере усложнения мировой экономики. Однако на самом деле мир сейчас более взаимосвязан, чем когда-либо. А взаимосвязи порождают взаимозависимость, потому что чем больше становится взаимосвязанных стран, тем труднее и дороже им становится отделиться.

Безусловно, части мира и сейчас разъединяются, но только некоторые части и лишь до некоторой степени. Развитые промышленные демократии насильственно отделяются от России, причем почти полностью и, вероятно, навсегда. Западные транснациональные компании закрыли почти все свои предприятия в России и ликвидировали свои активы в стране. В отношении российских олигархов введены санкции, а их активы заморожены. Большинство российских банков были исключены из SWIFT, глобальной платежной системы, и даже были заморожены резервы центрального банка России. Развитый мир прекращает закупки российской энергии и блокирует доступ России к передовым промышленным товарам и важнейшим компонентам.

Это разделение будет иметь тяжелые последствия для экономического, военного и геополитического положения России. Но Россия вряд ли окажется отрезанной от всего мира. Хотя на страну приходится небольшая доля мирового ВВП, ее природные ресурсы слишком ценны, чтобы полностью отрезать ее от мировой экономики. Китай и Индия уже увеличили свои закупки российской нефти с совокупных 1,7 млн ​​баррелей в сутки в июне 2021 года до почти 2,8 млн баррелей в сутки в июне 2022 года, причем со скидкой. Развивающиеся страны по-прежнему зависят от российского зерна и удобрений, и многие регулярные и нерегулярные армии продолжают использовать российское оружие и наемников. Большая часть мира продолжит вести дела с Россией.

Тем временем Соединенные Штаты и Китай вовлечены в усиливающееся геополитическое соперничество, которое привело к их разъединению в областях, которые считаются важными для национальной безопасности. Эти области охватывают постоянно растущее число "стратегических" секторов — от технологий двойного назначения, таких как полупроводники, до возобновляемых источников энергии, социальных сетей и других информационных отраслей, — которые в настоящее время закрыты для внешней торговли и инвестиций.

Но это частичное разделение пока не может зайти совсем далеко, потому что экономики США и Китая настолько взаимозависимы, что полный развод был бы разрушительным для обеих стран и для всего мира. Деловые круги США и Китая хотят вести больше, а не меньше дел друг с другом. Точно так же большинство других стран, включая ближайших союзников Соединенных Штатов в Азии и Европе, которые так же настороженно относятся к подъему Китая, не заинтересованы во взаимном (и глобальном) гарантированном экономическом разрушении и поэтому наращивают инвестиции и присутствие в экономиках США и Китая.

Несмотря на напряженность, торговые войны и сбои в связи с пандемией, двусторонняя торговля между США и Китаем продолжает расти. В 2021 году она составила 657 миллиардов долларов по сравнению с 557 миллиардами долларов в 2019 году, а в этом году этот показатель почти наверняка побьет рекорд в 659 миллиардов долларов, установленный в 2018 году. Соединенные Штаты по-прежнему являются крупнейшим партнером Китая по торговле товарами и экспорту, а Китай по-прежнему является крупнейшим торговым партнером Соединенных Штатов, крупнейшим поставщиком импортных товаров и третьим по величине экспортным рынком.

Инвестиционная активность также остается значительной. Хотя западные корпорации больше обеспокоены риском инвестирования в Китай, чем в прошлом, они почти не проявляют признаков того, что отступят назад. Прямые иностранные инвестиции в Китай в прошлом году достигли рекордно высокого уровня, а недавний опрос, проведенный Американской торговой палатой в Китае, показал, что 83% американских производителей, работающих там, не планируют уходить из страны. Только 3% намеревались "перенести" производство в Соединенные Штаты, а 60% планировали увеличить свои инвестиции в Китай. Импорт промежуточных и конечных промышленных товаров в США продолжает расти быстрее, чем объем их производства в США, что свидетельствует о том, что до сих пор не произошло никакого масштабного перемещения производства из Китая в США не произошло.

С другой стороны, хотя Пекин, возможно, и хотел бы стать технологически и экономически самостоятельным, но экономический рост Китая по-прежнему зависит от коммерческих связей с Западом. Вместе Соединенные Штаты, Европейский Союз и Япония покупают почти 40% экспорта Китая — доля, которая практически не изменилась за последнее десятилетие. Более того, у Китая нет возможности производить передовые полупроводники собственными силами, а экспортный контроль и инвестиционные ограничения США гарантируют, что он не сможет производить их по крайней мере в течение следующего десятилетия. Учитывая важность полупроводников для производства не только потребительских товаров, таких как телефоны, компьютеры и автомобили, но и самых передовых систем вооружений, Китай просто не может позволить себе отделиться от Соединенных Штатов и их союзников.

Это не означает, что Соединенные Штаты и Китай сближаются. Самые важные геополитические отношения в мире по-прежнему полностью лишены доверия, а внутренняя политика обеих стран все больше склоняется к антагонизму. Враждебность обеих политических партий Америки по отношению к Китаю, китайская дипломатия "воина-волка", политика пандемии, спецоперация России на Украине и рост напряженности вокруг Тайваня — все это сделало американо-китайские отношения более опасными и трудными в управлении. Но отношения эти не находятся на грани разрыва, потому что узы, связывающие две страны, становятся все более, а не менее важными.

Хотя частичное разъединение России и Запада, Китая и США не означает деглобализации, оно свидетельствует об изменении характера самого характера глобализации. Глобальный экономический порядок становится все более многополярным и фрагментированным в отсутствие международного лидерства. Это означает, что геополитика все больше будет внедряться в экономические расчеты. Взаимозависимости и уязвимости, продемонстрированные COVID-19 и украинским конфликтом, выдвинули на первый план проблемы экономической безопасности. Страны и компании будут все чаще пытаться сделать себя более устойчивыми к внешним потрясениям и оградить себя от геоэкономического давления за счет комбинации "союзничества", "партнерства", диверсификации источников поставок и накопления запасов. Возможно даже, что трансграничная экономическая деятельность расколется на геополитические сферы влияния, поскольку страны углубляют свою интеграцию с своими друзьями и уменьшают свою зависимость от врагов.

Эти силы тянут мир в сторону от агрессивной глобализации последних десятилетий, но не в сторону автаркии. Выгоды от масштабности и специализации слишком велики, а издержки обращения глобализации вспять слишком высоки. Глобальные цепочки создания стоимости, которые производят большинство современных товаров, настолько сложны и разветвлены, что воссоздать их на национальном уровне практически невозможно. Западные компании, без сомнения, будут все больше уходить из Китая, но по большей части они не будут возвращать производство домой, вместо этого переместив его в дружественные страны с более низкой заработной платой, такие как Мексика и Вьетнам. За немногими исключениями, "возврат производства" и "внутренний сорсинг" оказались бы чрезмерно дорогостоящими и рискованными. Как показала ранее в этом году нехватка детских смесей в Соединенных Штатах, устойчивость лучше всего достигается за счет диверсификации, а не опоры на собственные силы.

Эти сдвиги в моделях глобальной интеграции вполне могут привести к снижению ее эффективности. Политика и геополитика, в конце концов, увеличивают транзакционные издержки и препятствуют оптимальному распределению ресурсов. Но это все-таки небольшая цена за сохранение глобализации и ее преимуществ. Достижение правильного баланса между эффективностью и безопасностью приведет к более безопасному и устойчивому экономическому порядку.