Читатели NR призвали привлечь американских политиков к суду за военные преступления

Когда мы оглядываемся на 20 лет назад, то боремся с искушением сосредоточиться на том, с чем мы все согласны сейчас: повода для войны в Ираке (того самого casus belli) у нас не было и в помине. В Ираке не было оружия массового уничтожения (ОМУ), поэтому иракская война и все ее издержки оказались излишними. Но остановиться только на этом было бы ошибкой. Ведь концентрация внимания публики на ОМУ — это был наш вклад в "успех" вице-президента Дика Чейни, который в 2002 году использовал все, что было под у него под рукой, для формирования общественного мнения в пользу той войны. В своих мемуарах Дональд Рамсфелд назвал "зацикливание внимания" на ОМП "ошибкой в работе с общественностью". Но война в Ираке потерпела неудачу не только в том смысле, что ее главное оправдание было построено на лжи. Это была катастрофа, потому что этой войне удалось, хотя бы частично, достичь других целей.

Решение начать войну в Ираке, без сомнения, приняли задолго до того, как администрация была проинформирована об алюминиевых трубках и желтом порошке, и до того, как любая подобная чушь была предложена американской общественности. Война в Ираке была направлена на то, чтобы утвердить принцип "превентивной войны", изменив те условия, на которых Америка могла тогда вмешиваться в дела мира. "Если мы будем ждать, пока угрозы полностью материализуются, — заявил Буш-младший в своей речи в июне 2002 года, — мы будем ждать слишком долго". Идея упреждающих военных действий имела глубокие корни в тогдашней молодой администрации. Руководство по оборонному планированию, разработанное в 1992 году тогдашним министром обороны Чейни и заместителем министра обороны по вопросам политики Полом Вулфовицем, рекомендовало США взять на себя ведущую, "гегемонистскую" роль, чтобы "предотвратить повторное появление нового соперника" или "доминирование ка-кой-либо враждебной силы" в стратегически важных регионах мира. Они рекомендовали, чтобы США "продемонстрировали лидерство, необходимое для установления и защиты нового порядка, который должен убедить потенциальных конкурентов в том, что им не следует стремиться к большей роли или занимать более агрессивную позицию для защиты своих законных интересов".

Вместе с изменением условий, на которых американцы теперь взаимодействовали с миром, война была направлена на политическую и социальную трансформацию всего Ближнего Востока, а не только Ирака. Ментальность этой цели была выражена всего через неделю после терактов 11 сентября, когда министр обороны Рамсфелд сказал: "У нас есть выбор: либо изменить наш образ жизни, что неприемлемо, либо изменить образ жизни, которым живут „они“. И мы выбираем второе". Местоимение "они" было неопределенным, но очень обширным. В знаменательной речи в июне 2002 года Буш заявил, что XX век "закончился на единственной сохранившейся модели человеческого прогресса, основанной на непререкаемых требованиях обеспечения человеческого достоинства". И это относилось ко всем, включая "исламский мир". Мы собирались принести демократию в Дар аль-ислам.

Трагическая и горькая ирония войны в Ираке заключается в том, что нам частично удалось утвердить доктрину упреждающих войн и насильно внедрить демократию в исламский мир. И то, и другое нанесло огромный ущерб миру и сохранению доброй воли между народами, а также и интересам Соединенных Штатов.

Взятые вместе, эти две другие причины для войны в Ираке означали, что она была задумана как демонстрация американской мощи, заставляющая другие государства бояться и подчиняться власти США. Чиновники администрации были откровенны уже в первые дни после 11 сентября, говоря, что ударов только по Афганистану недостаточно. Согласно Дугласу Фейту в его мемуарах "Война и решение: внутри Пентагона на заре войны с терроризмом", Рамсфелд считал, что в Ираке "мы можем нанести здешнему режиму такой колоссальный ущерб, который заставит режимы во всем мире, поддерживающие террористов, переосмыслить свою политику". Как утверждал в то время Фейт, устранение Саддама "облегчило бы противодействие — политическое, военное или иное — другим государствам — спонсорам терроризма", включая Ливию и Сирию.

Макс Бут смело предсказал тогда в Weekly Standard, что установление демократии в Ираке станет "поворотным моментом" в истории, подобно падению Берлинской стены. Это будет "момент, когда мощный антибиотик, известный как демократия, будет введен в больной организм Ближнего Востока и начнет преобразовывать регион к лучшему".

Решение Соединенных Штатов начать войну в Ираке на таких основаниях уже тогда предопределило ужасную судьбу Афганистана. Первым очевидным последствием стало то, что внимание, деньги и чиновники правительства США переключились на преобразование Ближнего Востока. Во-вторых, подняв ставки до уровня "коренного изменение их образа жизни", война в Ираке привела к тому, что для США стало практически невозможно покинуть Афганистан после того, как они просто уничтожили "Аль-Каиду"* в том виде, в каком она существовала там до 11 сентября, и наказали Талибан** за ее принятие в стране. Еще почти два десятилетия война продолжалась без какой-либо достижимой цели.

В то время как Бут и другие мечтатели копались в истории в поисках вдохновения, разумный консерватор, обращающийся к прошлому, увидел бы в нем поучительные уроки. Внедрение демократии в общество тех, кто к ней не готов, провоцирует ужасную и жестокую борьбу за переопределение того, кого следует считать "народом". Погромы, гонения, притеснения, геноцид и изгнание ждут тех беззащитных людей, которых считают "неправильными" избирателями.

Наша демонстрация силы в Ираке сразу же выявила наши слабые стороны. Мы оказались безответственными управляющими арабской страны. Мы показали, что не будем придерживаться нашей миссии, поскольку издержки на ее выполнение будут так резко расти, что ослабит наш сдерживающий потенциал на Ближнем Востоке. И мы доказали, что агрессивные радикалы могут воспользоваться нашей новой идеалистической внешней политикой, что они и делали в течение многих лет спустя, во время "арабской весны" и гражданской войны в Сирии. Вы жестокий суннитский радикал, горящий желанием убивать шиитов? Что ж, либо ЦРУ, либо Минобороны США готовы финансировать и вооружать вас как "умеренного повстанца".

Первый горький итог нашего перехода к "Повестке дня свободы" пришелся на выборы 2006 года, проведенные на палестинских территориях при поддержке и частичном финансировании Соединенных Штатов. На этих выборах сокрушительную победу одержал ХАМАС. Когда начали работать демократические институты Ирака, США ввели "мухасасу" — систему этнорелигиозных квот для политического представительства. В обществе созрела почва для обострения шиитско-суннитского соперничества. Сильно пострадали езиды и христиане. Мы определенно изменили их образ жизни: христианская община в Ираке сократилась из-за преследований более чем на 80%. Система квот уперлась в политическое сектантство, бедность и неграмотность.

Даже когда наша демонстрация силы возымела какой-то эффект, когда Каддафи отказался от оружия массового уничтожения в 2003 году, наше последующее решение походя свергнуть его научило каждого диктатора в мире никогда не иметь дела с дядей Сэмом. Это тот урок, который Башар аль-Асад из Сирии хорошо усвоил, и именно он определяет полную непримиримость в переговорах о гражданской войне в Сирии.

Глубокие этно-религиозные страсти, развязанные войной в Ираке и "арабской весной", разожгли в Исламском мире радикализм, что усугубило миграционные и террористические кризисы в Европе, способствовавшие Брекситу и подпитавшие рост европейского националистического популизма. Несогласие с войной в Ираке со стороны Франции и Германии, которую Рамсфелд высмеивал как оппозицию "старой Европы" или "вымирающей Европы" в New York Post, оказалась дальновидной и мудрой.

Но столь же пагубной была доктрина "упреждения". Вмешательство Соединенных Штатов в Ирак в 1991 году с целью разгрома вторжения Саддама в Кувейт можно было бы оправдать как попытку сохранить послевоенный порядок, возглавляемый Америкой. Соседи не вторгаются друг в друга по своей прихоти. Нюрнбергский процесс пришел к выводу, что "развязывание агрессивной войны является высшим международным преступлением, отличающимся от других военных преступлений только тем, что содержит в себе накопленное зло".

"Мы не можем верить на слово" тем, кто подписывает договоры, а затем "систематически их нарушает", — сказал Буш в 2002 году. Когда Владимир Путин решил начать свою превентивную акцию против Украины, направленную на то, чтобы обратить вспять наращивание военного присутствия НАТО у российских границ, наши комментаторы осудили его как ревизиониста, который стремится разрушить мировой порядок, возглавляемый американцами. Однако, по словам самого Путина, его действия, как в зеркале, всего лишь повторили западную кампанию, приведшую к Ираку. В своей речи перед началом спецоперации Путин сказал о державах НАТО, что "они дали множество устных заверений, которые все оказались пустыми фразами", и нарисовал зловещие картины будущих нападений на его родину. "Мы не можем бездействовать и пассивно наблюдать за этими событиями".

В отличие от Ирака, на Украине есть оружие, которое Россия должна разрушить и уничтожить. Путин не стал вспоминать о нюрнбергском осуждении превентивных войн. Да это было бы и не нужно. Словами и своими судьбоносными действиями администрация Буша-младшего в ходе годичной кампании по обеспечению общественной поддержки перед вторжением в Ирак уже сама отсекла такое осуждение от послевоенного мирового устройства.

А так бы им пришлось слишком быстро заканчиваться!

_______________