Объединенные выбором. Станет ли идеализация России могилой для европейской свободы и разнообразия?

Вооруженный конфликт России и Украины уничтожил миф о непобедимости русской армии, которая вызывала у европейцев такой страх и была главной, хотя и не единственной причиной для Запада уважать Россию. Вторым столпом этого уважения была идеализация Москвы, несмотря на все жестокие и варварские преступления, которые она совершила в прошлом и настоящем. Однако спецоперация против Украины сбросила все маски. Реализм подсказывает, что это все временно.

"Мягкая сила" России до сих пор привлекала. Россия много инвестировала в формирование своего образа в мире. Явно или скрыто она не только подкупала таких политиков, как Герхард Шредер и разных бывших канцлеров Австрии, но и вкладывала немало денег в пропаганду российской культуры и распространение положительного мнения о себе самой.

В этом России помогал тот факт, что русская культура пользовалась на Западе большим признанием. Русскими писателями, такими как Достоевский, Толстой, а также Пушкин, Гоголь, Чехов, Лермонтов, Набоков и Бунин, восхищались раньше и восхищаются сейчас, как и русскими композиторами Чайковским, Мусоргским и Рахманиновым.

Современные русские музыкальные деятели, такие как певица Анна Нетребко и дирижер Валерий Гергиев, были всегда нарасхват. На французских курортах, в Ницце или Биарриц, все еще помнят элегантных русских аристократов, а в Баден-Бадене нет-нет да вспоминают Достоевского. Царский деспотизм и унылая обыденность в России отодвигались на второй план. До сих пор они остаются лишь фоном для знаменитых произведений и глубины "русской души". О преступлениях коммунизма чаще всего говорят как о том, что не имеет с сущностью России ничего общего.

Россия была ближе Европе, чем Польша и ряд государств и народов Центральной Европы, о культуре которых знали мало, недооценивали ею и пренебрегали. Польская культура всегда шла далеко позади русской и воспринималась как отягощенная грехом "антирусскости" и непопулярного польского "национализма". России же, напротив, прощался даже "антисемитизм".

Русские евреи оставались воспевателями и посланниками русской культуры, а большинство польских евреев распространяли и распространяют очень мрачный стереотипный образ Польши как государства национализма и антисемитизма. Зарубежные ученые, которые занимаются Польшей, как правило, не скрывают своей неприязни к тому, что образует столпы польской культуры (я имею в виду польскую романтическо-повстанческую традицию), а специалисты по России до сих пор были готовы оправдать любой, даже самый жестокий и отвратительный аспект русской идентичности.

На университетских факультетах и в институтах славистики и истории Восточной Европы царили поклонники России. Когда я много лет назад на одном конгрессе славистов спросил немецких коллег, кто из них занимается украинским языком и культурой, то они только подивились, как можно такую "сельскую культуру" считать предметом достойным интереса. Без всяких сомнений как само собой разумеющееся воспринималось, что Россия — преемница Киевской Руси, и что ее экспансия обоснована и представляет собой справедливое "объединение русских земель". Даже литература ГУЛАГа вызывала восхищение Россией. Восхищение размерами ее преступлений, ее страданий и противоречий.

Россия казалась коллективным Раскольниковым, который по-настоящему готов убить старуху топором, но делает это по глубоко духовным причинам. Он обворовывает и истязает жертву, но к этому его подталкивают высшие цели. Профессор Эва Томпсон недавно на сайте deliberatio.euнаписала о необходимости деколонизации славистики. Ее переломная книга "Имперское знание" вышла еще в 2000 году, но явный и агрессивный империализм русской литературы и культуры по-прежнему мало кого беспокоил.

Сейчас появляются самокритичные статьи специалистов по России. В конце концов, у нас идет смена эпохи (нем. Zeitenwende — прим. авт.), и нужно подготовиться к новому времени. Но Россию по-прежнему оправдывают. Недавно у меня была возможность послушать доклад одной немецкой исследовательницы пушкинской "Полтавы". В докладе она убеждала слушателей в критическом отношении Пушкина к Петру Первому, которое из-за цензуры было скрыто за хвалебными речами. Точно так же можно было бы утверждать, что такие стихи, как "Бородинская годовщина", "Клеветникам России" и "Перед гробницею святой…", выражают симпатию к польским устремлениям получить независимость.

России симпатизировали и симпатизируют как левые, которые так до конца и не отказались от Бакунина и Ленина, а тем более от Троцкого и других своих русских праотцов, так и правые. Путинская Россия вызывала надежды у западноевропейских правых. Путин преподносился как защитник нормального и противник крайних, революционных тенденций, разрушающих основные социальные институты и нормы. В западных странах многие из тех, кто придерживается консервативных и правых воззрений, поверили в эту репутацию. В их представлениях Россия могла так же, как во времена Священного союза, встать на защиту порядка в Европе, в том числе в области ценностей. Лучший пример того, как Владимир Путин намеренно вызвал эти бесплотные надежды, — Духовный и культурный центр русского православия, который открылся несколько лет назад в Париже.

Наиболее ценными с российской точки зрения и наиболее вредными для Европы было влияние не на экстремистскую среду, а на правящие элиты вне зависимости от их принадлежности к "правым центристам" или "левым центристам". В Германии возникла целая пророссийская сеть в политической, экономической и культурной областях, которую теперь с опозданием разоблачают СМИ. Недавно вышла книга "Московские связи. Сеть Шредера и немецкий путь к независимости", в которой раскрывается огромное количество связей России с Социал-демократической партией Германии, пожалуй, самой пророссийской в современной Европе. Но такую же книгу, вероятно, можно было бы написать и о "Христианско-демократическом союзе Германии" или австрийских христианских демократах. Австрия — страна, глубоко пораженная российским влиянием, о чем недавно начали писать "Политико" и "Вельт". То же можно сказать о Франции.

Однако сила российского влияния проистекала не только из денег или исторической памяти о роли России в Европе и ее достижений в культуре, но и из слабости современного "Запада", из признаков упадка, из идеологических перегибов, интеллектуальных и нравственных отклонений. Все эти крайние тенденции выдавались путинской пропагандой за типичные признаки "западной" культуры, за ее суть и корни.

По этому пункту между Путиным и леволиберальной средой в Европе и Соединенных Штатах Америки, а также современными европейскими элитами царит согласие. Также они преподносят "прогрессивные" тенденции как суть западной культуры. Они хотят установить в Европейском Союзе диктатуру леволиберального мышления и монополию своей власти в соответствии с их мнением. Они разглагольствуют о борьбе с Путиным, чтобы де-факто подтвердить его пропагандистскую концепцию "упадочного Запада".

Они говорят: "Если мы против Путина, то нужно согласиться не только на отмену принципа единогласия, на управление Польшей комиссарами Йоуровой и Рейндерсом и на верховенство европейского права над правом стран-членов, но и на гомосексуальные браки и согласиться с тем, что пол не имеет ничего общего с биологией и анатомией человека. Тогда якобы нужно согласиться на аборты, эвтаназию, мультикультурное "открытое" общество, на распад семьи и народа, на переписывание истории, то есть на ее фальсификацию, на бессмысленную антропологию и ликвидацию языка. Якобы нужно согласиться на все, что спустит Брюссель, и нельзя критиковать интеграционные процессы, как и самые радикальные идеи группы Спинелли.

А ведь Европа ("Запад") отличалась от России именно тем, что была разнообразной, что позволяла свободу мысли и многообразие национальных традиций. Милан Кундера в 80-е годы в своем знаменитом очерке об обворованной Россией Центральной Европе написал, что разница между этой, тогда забытой, частью Запада и Россией заключается в отношении к разнообразию: "Центральная Европа хотела воплощать собой образ Европы и ее разнообразных богатств, эдакой архиевропейской Европой, уменьшенной моделью Европы народов в соответствии с принципом "как можно больше разнообразия на как можно меньшем пространстве". Разве такая Европа может не угрожать России, которая, в отличие от нее, основана на противоположном принципе "как можно меньше разнообразия на как можно большем пространстве"? Да, ничто не могло быть для Центральной Европы и ее стремления к разнообразию так же чуждо, как Россия, унифицированная, централизованная, пугающе решительная превратить все народы своей империи (украинцев, белорусов, армян, латышей, литовцев и других) в один единый русский народ или, как предпочитают говорить сегодня, в век всеобщих словесных мистификаций, в один единый советский народ.

Известный немецкий историк Клаус Зернак отметил тот факт, что "Европа может и должна жить в равенстве всех больших и малых народов, и именно это делает Европу европейской". Сегодня Европейский Союз заражен вирусом подобным русскому, то есть вирусом империализма, и постепенно движется в том же направлении, желая из разнообразных народов сотворить один народ Европейского Союза. Он движется к институциональной централизации и насаждению одного культурного образца.

"Мультикультурализм открытого общества", который пропагандируется, по своей сути является монокультурой, и единственное разнообразие, которое она допускает, — это разнородность сексуальных предпочтений и вкусов. Некоторые комиссары Европейского Союза все больше напоминают комиссаров из мрачного прошлого. Они следят за идеологической верностью стран-членов и нарушают их права. Только один шаг отделяет Европейский Союз от преследования инакомыслящих и от притеснений по национальному признаку. Правда, в некоторых государствах этот барьер уже пал.