Как фонд национального благосостояния Норвегии превращает нефть в кроны

Каждый день, каждую минуту, каждую секунду норвежцы могут наблюдать за финансовым состоянием своей страны. Активы фонда национального благосостояния Норвегии в режиме реального времени отображаются на его сайте. Это пример уникальной прозрачности государственного института. Многие национальные фонды никогда не публиковали данных о размере своих активов, а норвежцы делают это ежесекундно. Норвежский фонд является крупнейшим в мире, опережая китайский, и именно он отвечает за получение максимальной прибыли от продажи нефти.

Этот инвестиционный фонд является самым "демократичным" в секторе, в котором доминируют автократии стран Персидского залива (Саудовская Аравия, ОАЭ, Катар, Кувейт). Он "имеет очень ясную программу и может похвастаться особо четким представлением об управлении, ответственности и легитимности, что делает его совершенно уникальным", – объясняет Диего Лопес (Diego Lopez), генеральный директор сети Global SWF, занимающейся анализом деятельности национальных фондов.

С момента первых инвестиций в 1996 году и до июня 2023 года его активы увеличились в 330 раз и достигли 1,3 триллиона евро. Фонд уже принес каждому норвежцу по 240 тысяч евро. Эти "замороженные средства" будут перераспределены и вновь инвестированы в интересах страны примерно через тридцать лет – к тому времени её нефтегазовые ресурсы будут исчерпаны. Обратной стороной успеха национального фонда является его легкая доступность для хакеров: ежегодно на него совершается 100 тысяч покушений, из которых тысячу можно назвать "серьезными".

На первых порах мало кто верил в его будущее. Представителям фонда было очень трудно убедить брокеров и менеджеров в необходимости работать с ним. Они и не представляли себе масштабов его будущих богатств. Тем не менее несколько компаний, специализирующихся на управлении активами, такие как Barclays Global Investors, Gartmore и State Street, сразу поверили в потенциал этого "северного" клиента.

Первое нефтяное месторождение было открыто в Норвегии в 1969 году, а добыча сырья началась двумя годами позже. В течение примерно двадцати лет прибыль от этой деятельности реинвестировалась в отрасль и в проекты развития. Однако вскоре в норвежском обществе стали думать о том, как лучше передать это богатство будущим поколениям. Правительство хотело избежать известного "проклятия", связанного с неблагоприятным воздействием нефти на экономику.

Нефтяное изобилие чревато формированием "менталитета рантье" во властных и социальных структурах и, как следствие, снижением темпов инноваций. Арабские страны, растратившие часть нефтяных богатств, послужили тому хорошим примером. Именно поэтому норвежцы ограничили до 4%, а затем до 3% долю активов, которые государство может использовать для восполнения своего дефицита. На практике правительство решается обращаться к средствам из этого фонда лишь в редких случаях, когда экономика страны испытывает большие трудности из-за падения цен на нефть.

В 1990 году был обнародован закон о создании нефтяного фонда, и шесть лет спустя он получил первый денежный перевод со стороны государства. Сначала средства инвестировались в суверенные облигации других стран, затем в акции – первой операцией стала покупка 5500 ценных бумаг голландского банка ABN Amro.

После был выбран диверсифицированный портфель из 2000 компаний в США, Европе и Азии. К 1998 году в этот список входило 75 французских компаний, таких как AXA, Carrefour, Elf Aquitaine, L'Oréal и Suez Lyonnaise des Eaux. Сегодня фонд владеет 9228 акциями из 70 стран, но в течение прошедших 25 лет только 5% из них оставались неизменными, составляя твердое ядро особо ценных активов: Apple, Unilever, Nestlé, ASML.

Подавляющая часть портфеля фонда (97%) вложена в ценные бумаги, зарегистрированные на бирже. Каждому из 300 сотрудников, занимающихся инвестициями (менеджеры, трейдеры, аналитики), приходится контролировать более четырех миллиардов евро. Многие задачи автоматизированы, поскольку этот гигант совершает по 113 тысяч транзакций в день на всех международных финансовых рынках. В 23:00 по Осло сотрудники уже на работе: открываются рынки в Новой Зеландии, затем менеджеры сменятся и будут трудиться до закрытия Уолл-Стрит в 22:00 следующего дня.

Ввиду недостатка навыков и ресурсов, норвежцы довольствуются портфелем, отражающим мировой фондовый рынок. Он копирует индекс FTSE, за исключением нескольких компаний, которые могут приносить проблемы. Иногда портфель может немного отклоняться. В хорошие времена такая осторожность считалась чрезмерной и даже подвергалась критике.

За последние десять лет фонд приносил в среднем 6,7% в год, уступая самым результативным национальным фондам Новой Зеландии (12,1%) и Австралии (9,7%). Однако его показатели были выше, чем в среднем по фондам (5,7%) и гигантам отрасли (Китай, Саудовская Аравия и ОАЭ), которые приносят 5,3% в год.

Результативность фонда обеспечивается за счет минимальных расходов на управление и саму его деятельность. Именно поэтому компания никогда не занималась узкоспециализированными, но дорогостоящими активами.

Министерство финансов определяет полномочия фонда по управлению и уровню рисков. Оно возложило на фонд ответственность, поставив в основу его деятельности принцип SRI (инвестирование в соответствии с экологическими и социальными стандартами, а также стандартами надлежащего управления): в определенные отрасли и компании (табак и т.д.) инвестиций нет, как и в те фирмы, которые не соблюдают определенные правила. Взамен министерство позволяет фонду расширять географию инвестиций как в акции, так и в облигации.

"В отличие от австралийских и новозеландских суверенных фондов, норвежцы с самого начала решили сосредоточиться на небольшом количестве типов активов (акции, облигации, недвижимость), главным образом чтобы улучшить контроль над затратами и рисками", – отмечает Дини Сейко (Dini Sejko), исследователь сети SovereignNet, которая специализируется на анализе национальных фондов, при университете Тафтса, штат Массачусетс.

Благодаря значительным вкладам в акции (70% капитала), фонд получил огромные дивиденды, которые были реинвестированы и принесли большую прибыль. В первом публичном годовом отчете в 1998 году сотрудники фонда задаются вопросом, будут ли акции и впредь более доходными, чем облигации. В итоге все-таки было принято решение в пользу акций, и соотношение между акциями и облигациями (27%) осталось прежним.

Единственным отклонением от этих двух типов активов стала недвижимость (3% капитала). Чрезмерная работа с акциями иногда дорого обходилась фонду, как, например, это произошло в 2008 году (-23,3%). Однако в тот год он также получил свой самый большой перевод от правительства – 42 миллиарда евро.

Вложив эти деньги, фонд воспользовался новым скачком акций в течение следующих двух лет. Этого хватило, чтобы компенсировать все убытки. Даже если продажа нефти приносит регулярную прибыль, норвежское правительство не может свободно брать деньги из казны фонда.

"Государство не может брать у фонда больше, чем он заработал. Это позволяет ему накапливать капитал и расти. Фонд не должен финансировать экономическое развитие страны. Его средства никогда не инвестировались в Норвегию, даже в нефть или рыболовство. Это должно так и оставаться, и я бы не хотел, чтобы он был похож на модель фондов стратегического развития, таких как Mubadala в ОАЭ", — объясняет Хавьер Капапе (Javier Capapé), директор по исследованиям фондов национального благосостояния в международной бизнес-школе Instituto de Empresa в Мадриде.

В связи с военными действиями на Украине скандинавский государственный фонд, как и многие подобные фонды, присоединился к бойкотированию России. Его представители пообещал усилить анализ геополитических рисков. До конфликта "норвежский фонд в любом случае имел мало контактов с Россией и развивающимися странами. Фонд должен быть в состоянии обосновать все свои инвестиции перед парламентом, а такой уровень „прозрачности” невозможен во многих развивающихся странах", — отмечает Хавьер Капапе. Что касается акций, 89% капитала находится в развитых странах.

Пост генерального директора фонда с 2020 года занимает Николай Танген (Nicolai Tangen), бывший управляющий норвежским хедж-фондом. Сейчас он получает доход в 592 тысяч евро в год – мелочь по сравнению с лондонским Сити. Он не хочет проводить глобальных революций, но хочет сделать фонд более открытым к предпринимательству. В конце концов, организация продемонстрировала устойчивость к кризисам и способность приносить прибыль.

"Фонд хорошо управляется и пользуется стабильной политической обстановкой и консенсусом в отношении постановки задач. Правительство еще не вмешивалось в его управление", — подчеркивает Дини Сейко. У крупнейшего государственного инвестиционного фонда мира впереди еще есть время.

Экспорт газа и нефти из Норвегии, на долю которого приходится более 15% ВВП, по расчетам подойдет к концу примерно к 2055 году. Таким образом, инвестиционный горизонт фонда составляет более тридцати лет. "Даже после истощения ископаемых ресурсов в Норвегии, фонд сможет продолжать играть экономическую и социальную роль", — говорит Дини Сейко. За его счет можно будет, например, обеспечивать пенсии.

В любом случае, если фонд продолжит расти нынешними темпами, его, вероятно, придется разделить. "Любое изменение должно быть одобрено парламентом, в прошлом сделать это было очень сложно", — говорит Диего Лопес из Global SWF. Став флагманом норвежского "инвестиционного флота", норвежский фонд должен постараться вернуть динамичность и дух завоевания сопровождающим его ладьям.