Спартанцы — не лучший пример для подражания

Афинский историк Фукидид однажды заметил, что Спарте настолько не хватало впечатляющих храмов и памятников, что в далеком будущем, когда это место уже станет историей, люди не поверят, что здесь когда-то была великая держава. Однако в современных Соединенных Штатах память о Спарте более чем жива даже в отсутствие физических памятников. Поп-культура представляет спартанцев героями кино и видеоигр. Бренд Spartanрекламирует гонки с препятствиями, спортивные тренажеры и огнестрельное оружие. Также "Спарта" стала лозунгом политических митингов, в том числе среди тех ультраправых, что пошли на штурм Капитолия США 6 января 2021 года. Спарты больше нет, но ее прославление — спартаганда, так сказать, — живет и процветает.

Читайте ИноСМИ в нашем канале в Telegram

Еще больше беспокойства вызывает любовь американских военных ко всему спартанскому. В американской армии есть Спартанская бригада (ее девиз: “Спарта жива”), а также оперативная группа Spartanи учения SpartanWarrior, а Корпус морской пехоты проводит учения Spartan Trident на побережье — странный выбор, ведь, как известно, в прибрежных районах спартанцы силой не отличались. Помимо официальной терминологии, неофициальные СМИ также регулярно проводят параллели между военнослужащими США и спартанцами.

Во многом эта тенденция обязана историко-фантастическому роману Стивена Прессфилда (Steven Pressfield) "Врата огня" (Gates of Fire), который до сих пор регулярно фигурирует в рекомендательных списках для военных. В книге спартанцы изображаются превосходными воинами из ультравоенизированного общества, храбро защищающими свободу (от этнически чуждых иноземцев, как наглядно демонстрирует фильм "300 спартанцев"). Спарта в видении автора — радикально эгалитарное общество, основанное на культивировании подобающих мужчине ратных добродетелей. Однако этот образ в корне неверен. Спартанское общество совершенно недостойно подражания и похвалы, особенно в демократической стране.

Начнем с того, что репутация спартанцев как превосходных воинов при ближайшем рассмотрении рассеивается, как дым. На самом деле спартанские армии столь же часто проигрывали сражения, как и выигрывали, особенно против равного противника в лице других греческих городов-государств. Спарта победила Афины в Пелопоннесской войне только с помощью принятых от персов денег, вновь открыв дверь персидскому влиянию в Эгейском море, которую закрыли греческие победы при Платеях и Саламине почти веком ранее. Знаменитым победам спартанцев в битвах при Платеях и Мантинее соразмерны поражения при Пилосе, Аргинусских островах и, в конечном счете, при Левктрах. Последнее было нанесено Фивами всего через 33 года после победы над Афинами и окончательно подорвало мощь Спарты, низведя ее до статуса страны второго сорта, от которой так и не удалось избавиться.

Спарта хоть и была одним из крупнейших греческих городов-государств классического периода, достижение значимых политических целей давалось ей нелегко; в зарубежных битвах она терпела в основном неудачи. Особенно плохо дела обстояли с материально-техническим обеспечением: Спарте едва удавалось сохранить целостность войск хотя бы в пределах Греции, в то время как Афины имели армии по всему Восточному Средиземноморью. Действительно, Спарта провела всю начальную фазу Пелопоннесской войны, Архидамову войну (431-421 гг. до н.э.), не сумев решить основную логистическую проблему долгосрочного функционирования в Аттике, менее чем в 100 км по суше от Спарты и всего в нескольких днях ходьбы от ближайшего дружественного крупного порта и рынка в Коринфе.

Спартанцы как минимум не отличались тактической и стратегической изобретательностью. Спарта использовала тактику фаланги — сомкнутого строя из щитов и копий. Элементы гоплитской фаланги хоть и представляются массовой культурой как исключительно спартанские, среди греков она распространилась минимум с начала пятого века, если не раньше. В тактическом плане спартанцы вообще новаторами не были и экспериментировать с общевойсковыми и морскими операциями не торопились. Вместо этого их лидеры пытались решать все военные вопросы с помощью ожесточенных гоплитских сражений. Особенно безуспешными были поползновения добиться таким образом дружбы, равно как и неудачные попытки спартанцев силой принудить Коринф присоединиться к возглавляемому ими Пелопоннесскому союзу в ходе Коринфской войны.

Военная посредственность Спарты представляется необъяснимой, учитывая популярность и репутацию города-государства как глубоко военизированного общества, но, как показали современные исследования, это тоже по большей части иллюзия. Агогэ, система воспитания спартанских мальчиков, которую в массовой культуре часто изображают сродни учебно-тренировочному лагерю, на самом деле не включала в себя ни обучение владению оружием, ни военные учения. Прежде всего она учила слушаться и подчиняться, а не давала навыков владения оружием и тактики. Чтобы привить послушание, старших мальчиков толкали к насилию над младшими, в результате чего даже во взрослом возрасте спартанские граждане были склонны решать споры кулаками, а потому, как и следовало ожидать, не были хорошими дипломатами.

Итак, военные успехи Спарты были абсолютно посредственными, не лучше и не хуже, чем у греческих соседей, а вот политический аспект делает ее исключительно плохим примером для граждан и солдат в рамках современного свободного общества. Среди ученых не утихают споры о глубине тирании древней Спарты над жизнями своих граждан. Коренные спартанцы представляли лишь незначительное меньшинство поживавших в городе-государстве людей и никогда не превышали 15%, включая женщин с гражданским статусом (которые не могли голосовать и занимать государственные должности). Подавляющее большинство (65-85%) составляли илоты (нечто среднее между крепостными и рабами — прим. ИноСМИ). (Остальная часть населения принадлежала к негражданским низшим классам.) Эта поразительная цифра намного превышает показатели любого другого древнего средиземноморского государства или, скажем, довоенного юга Америки, который справедливо называли рабовладельческим обществом, поскольку рабы там составляли треть населения.

Древние источники практически единодушны в том, что во всей Греции хуже всего обращались именно с илотами. Сотрудничавший со Спартой афинянин по имени Критий язвительно замечал, что именно в Спарте “больше всего свободы для свободных и самые безнадежные рабы”. Плутарх писал о многообразии способов унижения илотов, а афинский оратор Исократ утверждал, что убийство рабов считалось преступлением во всей Греции, за исключением Спарты. Спарту, где было больше всего рабов на душу населения и с рабами обращались хуже всего, вероятно, можно считать наименее свободным обществом во всем древнем мире.

Не были спартанцы и хорошими защитниками греческой свободы. Благодаря кинематографу массовая культура ставит их во главу усилий по защите свободы Греции от расширявшейся Персидской империи, но Спарта не всегда испытывала к последней такое отвращение. Она не смогла самостоятельно справиться с афинским флотом во время Пелопоннесской войны и приняла персидские деньги, чтобы создать свой собственный, продав греков-ионийцев обратно во власть персов в обмен на усмирение Афин. Та война принесла спартанцам кратковременную гегемонию в Греции, которую они быстро растратили, оказавшись в состоянии войны со бывшим союзным Коринфом.

Не сумев выиграть и эту войну, Спарта снова обратилась к Персии с просьбой о заключении мира, получившего название “Царский/Анталкидов мир”, в соответствии с которым персидскому царю было продано еще больше греческих городов-государств в обмен на превращение Спарты в персидского правоприменителя на территории Греции с поручением предотвратить появление крупных союзов, способных бросить вызов Персии. Далекие от борьбы за независимость Греции спартанцы, когда им представился шанс, открыли персидскому владычеству не только все окна, но и двери. А из-за отказа присоединиться к экспедиции Александра Македонского против Персии тот высмеял их, посвятив трофеи первых побед “всем грекам, кроме спартанцев”.

Спарту следует понимать не обществом защищающих свободу супервоинов, а местом, где богатейший класс землевладельцев обращал подавляющее большинство бедных соотечественников в рабство, а остальных — периэков — исключал из участия в политической жизни и лишал гражданства. Некоторое меньшинство спартанских граждан получало доход только за счет рабов, поскольку им самим было юридически запрещено заниматься производительным трудом и торговлей.

И вместо того, чтобы тратить время на военную подготовку, они проводили время за дорогими аристократическими развлечениями: охотой (в древнем мире это было способом времяпрепровождения для богатых, а не средством существования), пирами, накоплением денег, финансированием олимпийских команд, разведением лошадей и так далее. Греческие писатели вроде Ксенофонта и Плутарха настаивали на том, что в далеком прошлом имел место некий золотой век спартанской строгости и эгалитаризма, но каждый автор отодвигает его все дальше и дальше в прошлое, а археологи говорят нам, что ничего подобного история не знала вовсе.

Роскошный образ жизни был, очевидно, очень важен для спартанцев, потому что они были готовы пожертвовать ради него всеми остальными амбициями. С начала 400-х годов начало сокращаться количество граждан, достаточно богатых землей, чтобы платить налоги в казну (8 тыс. в 480 году до н. э., 3.5 тыс. в 418 году, 2.5 тыс. в 394 году и всего 1.5 тыс. в 371 году), поскольку для консолидации владений и увеличения богатства спартанские семьи использовали наследование и браки. Сокращение числа спартанцев с правом на гражданство, имело катастрофические последствия для армии, и стратегические амбиции Спарты рушились одна за другим. Попытки Агиса IV (245-241 гг. до н. э.) и Клеомена III (235-222 гг. до н. э.) остановить упадок не увенчались успехом именно потому, что спартанская политическая система отказывала в правах всем, кроме богачей-гедонистов, которых не отличало стремление к переменам.

Спарта не должна служить вдохновением для лидеров свободной страны. Она была тюрьмой под видом государства и мало что привнесла в совокупный опыт человечества, кроме страданий. Стремиться подражать спартанцам не должен ни один американский гражданин, а тем более солдат.

Автор статьи: Бретт Деверо (Bret Devereaux)