FA: стратегическое соперничество между США и Китаем грозит привести к катастрофе

Первая холодная война закончилась в декабре 1991 года распадом Советского Союза. Но во многих кругах, особенно в Вашингтоне укоренилась идея о том, что мир становится свидетелем ранних этапов новой холодной войны — на этот раз стратегического соперничества между Китаем и Соединенными Штатами. Нет никаких сомнений в том, что их отношения становятся все более спорными по мере роста могущества Китая, начиная с 2010-х годов. И в последнее время они скатились до минимума с 1972 года, когда китайский лидер Мао Цзэдун принял в Пекине президента США Ричарда Никсона и запустил процесс нормализации. Но решение о вступлении в холодную войну должны принимать две страны, а определять сущность отношений станут, в свою очередь, взгляды и допущения. При правильном подходе можно гарантировать глобальную стабильность, при неправильном — ввергнуть мир в нечто похуже холодной войны.

Нынешняя ситуация действительно во многом напоминает холодную войну. Соединенные Штаты и Китай — единственные страны, которые можно считать сверхдержавами, коими на протяжении большей части второй половины 20-го века были США и СССР. Как и тогда, нынешняя конкуренция сверхдержав имеет в том числе идеологическую координату — приверженность Китая коммунизму и неоспоримость правления его Коммунистической партии (КПК) контрастируют с американской системой демократического капитализма. Сегодня Пекин с Вашингтоном конкурируют за поддержку и влияние на так называемом “Глобальном юге” по аналогии с действиями СССР и США в так называемом Третьем мире.

Однако вышеозначенные сходства уравновешиваются рядом существенных различий. Отношения между тесно связанными экономиками США и Китая мало похожи на советско-американские, функционировавшие почти независимо друг от друга. Несмотря на идеологические разногласия между Пекином и Вашингтоном, Китай, в отличие от СССР, не стремится насаждать свою версию марксизма. Важно, что КПК теперь редко превозносит ленинизм как нечто отдельное и чаще называет ведущей идеологией марксизм, хотя на Западе это мало кто замечает. Таким образом, несмотря на наличие конкурирующих моделей в американо-китайском соперничестве, это не то глобальное идеологическое состязание, в котором участвовали Вашингтон и Москва.

Эти факторы делают нынешнюю ситуацию менее ужасной, чем во времена холодной войны. Другие различия, однако, наводят на диаметрально противоположные мысли. Холодная война разыгрывалась на фоне глобализации мира, а китайско-американское соперничество — на фоне деглобализации и фрагментации. После Карибского кризиса 1962 года Вашингтон и Москва создали механизмы предотвращения кризисов и управления ими в случае возникновения. Современным китайско-американским отношениям такой координации явно не хватает.

Состоявшаяся на прошлой неделе встреча председателя КНР Си Цзиньпина и президента США Джо Байдена в Сан-Франциско возродила надежды на то, что стороны найдут стабильную траекторию и избегут катастрофического конфликта. Оба лидера неоднократно заявляли, что не стремятся к новой холодной войне. Ключевым моментом для их правительств будет лучшее понимание отличий американо-китайского соперничества от исторического прецедента: необходимо признать сходства, принять различия, которые делают нынешнюю ситуацию менее опасной, чем во времена холодной войны, и работать над минимизацией их последствий, которые могут сделать ее еще опаснее.

Китайско-американское стратегическое соперничество больше всего напоминает ту фазу холодной войны, что началась в начале 70-х и закончилась в начале 80-х, когда советский экономический и военный потенциал считался приблизительно равным американскому. В те годы с ними не могла сравниться никакая третья держава, равно как и нынешние всеобъемлющие преимущества США и Китая значительно превосходят возможности любой другой отдельно взятой страны.

Как и во времена холодной войны, Вашингтон рассматривает соперника как идеологического врага. КПК высоко держит знамя марксизма, доминирует в политике, экономике и обществе и не допускает даже намека на вызов своему авторитету. Американцам это напоминает о ненавистном советском коммунизме. Со своей стороны, китайские элиты видят в США зловещий вызов внутренней политической безопасности страны и авторитету КПК. По их мнению, инструментов для влияния на Китай у Вашингтона больше, чем было для СССР в прошлом. Во времена холодной войны Вашингтон и Москва считали друг друга серьезнейшей угрозой безопасности и стратегическими соперниками. Это же верно сегодня в отношении Соединенных Штатов и Китая; благодаря росту китайского ядерного арсенала соотношение военной мощи сторон практически сравнялось, хотя в целом военные возможности США по-прежнему превышают китайские.

Соединенные Штаты и Советский Союз активно занимались разделом мира на два лагеря. Москва называла их “социалистическим” и “империалистическим/капиталистическим”, в то время как Вашингтон говорил о “коммунистическом” и “свободном” мире. А еще был Третий мир, который не принадлежал ни к одной из сторон — и на принадлежность к которому Китай претендовал после разрыва с Советским блоком. В наши дни Пекин и Вашингтон также рассматривают мир состоящим из двух частей (но не биполярным). С точки зрения Пекина, Китай существует в “развивающемся мире”, он же “Глобальный юг”, обрастающий мощью и влиянием, а возглавляемый США “западный” или “развитый мир” приходит в упадок. Среди американцев, напротив, принято считать, что демократиям противостоят недемократии и диктатуры, причем вести за собой должны именно демократии.

Несмотря на все сходства, между двумя эпохами есть и существенные различия. Во-первых, современный Китай, в отличие от Советского Союза, мало заинтересован в идеологическом обращении остальных. Он категорически против “цветных революций” и движений наподобие "Арабской весны", которые подрывают внутренний порядок других стран, и не стремится ни вдохновлять, ни культивировать подобные изменения. КПК, может, и хотела бы, чтобы другие страны разделяли ее методы преобразования Китая, но недавняя пропаганда партией “китайского пути к модернизации” и “традиционной китайской культуры” носит оборонительный характер, отражая желание противостоять дальнейшей вестернизации внутри страны.

Другое отличие состоит в том, что в сравнении с СССР экономика Китая куда более интегрирована в мировую и переплетена с американской. В 1970-х и 80-х объем торговли США и Советского Союза составлял в среднем около 1% от общемирового. Для сравнения: в 2022 году Китай числился крупнейшим торговым партнером более чем 140 стран мира, и торговля с ним составила около 10% от общего объема внешней торговли США.

И в отличие от Советского Союза, который возвел вокруг себя и государств-сателлитов Железный занавес, экономическая открытость Китая с конца 1970-х пронизывает все аспекты общества страны и не оторвана от международного технологического сотрудничества, гуманитарных обменов, активного туризма и высокого уровня иммиграции в Соединенные Штаты. Более трех из пяти миллионов человек китайского происхождения, проживающих в настоящее время в Соединенных Штатах, родились в Китае. В период с 2001 по 2020 год почти 90 тысяч китайских студентов, в том числе из Гонконга, получили докторские степени в американских университетах — на сегодняшний день они представляют наиболее многочисленную группу среди иностранцев и более чем вдвое превышают вторую по величине, индийскую.

Американское и советское общества были закрыты друг для друга с почти что полным отсутствием культурных, образовательных и межличностных обменов. То есть по большому счету ни один из них не знал об особенностях уклада жизни другого — отсюда отсутствие существенного политического влияния. Даже в годы активизации контактов между США и СССР американским чиновникам разрешалось общаться только с высокопоставленными советскими гражданами, но не с обычными.

Современные Китай и Соединенные Штаты способны использовать социально-экономические связи для политического влияния друг на друга, что сказывается как на внутренней политике обеих стран, так и на двусторонних отношениях. С одной стороны, получившие выгоду от взаимозависимости деятели и группы сожалеют о разрушении двусторонних связей и призывают к стабильности. В Китае их называют “сторонниками мягкого курса” и критикуют за увлечение американскими идеями и интересами; в Соединенных Штатах — высмеивают как недостаточно жестких к по отношению к Китаю. С другой стороны, обладатели политического веса и мало что выигрывающие от американо-китайского сотрудничества граждане не хотят углубления связей из соображений нацбезопасности. В этом смысле многослойность китайско-американского стратегического соперничества отражает взаимодействие между различными внутренними приоритетами и интересами. Это не просто межгосударственное дело, а причудливый набор внутригосударственных хитростей, политических и экономических. Если геополитические соображения и соображения национальной безопасности возобладают над экономическими, а националистический популизм усилится и Китае, и в США, то примирительные голоса, скорее всего, перестанут быть слышны.

Еще одним отличием исторической холодной войны от сегодняшней конкуренции является глобальный контекст. В первом случае, особенно на поздних стадиях, глобализация и региональная интеграция постепенно ослабляли напряженность между великими державами. Берлинская стена рухнула благодаря стремлению восточных немцев иметь все то, что они видели на западе. Враждебность между материковым Китаем и Тайванем ослабили обширные связи и торговля. Но в эпоху после окончания холодной войны поднялась волна антиглобализма, совокупно вызванная экономическим протекционизмом, политическим популизмом и этническим национализмом и усугубленная многочисленными глобальными проблемами, такими как изменение климата и пандемии. Это усложняет конкурентную среду для сверхдержав.

После Карибского кризиса Вашингтон и Москва разработали методы предотвращения катастроф, кульминацией которых стало создание горячей линии Москва-Вашингтон, позволившей осуществлять прямую связь между лидерами двух стран. Отчасти благодаря ей между вооруженными силами США и СССР не произошло прямого военного конфликта. К сожалению, сегодня у США и Китая отсутствуют надежные механизмы предотвращения кризисов и управления ими, даже несмотря на угрозу столкновения военных кораблей и самолетов в западной части Тихого океана, в частности вблизи Тайваньского пролива, а также нацеленность ядерных ракет на густонаселенные пункты. Одним из шагов в правильном направлении стало объявленное на прошлой неделе возобновление связи между военными.

К сожалению, две державы, похоже, вступают в усиливающееся стратегическое соперничество, которое несет в себе некоторые черты холодной войны, но может оказаться еще более разрушительным, если нисходящую спираль отношений вовремя не остановить. Отчасти проблема в том, что у обеих стран есть сомнительные и глубоко укоренившиеся в политических и культурных традициях идеи. Как пишет американский государственный деятель Генри Киссинджер в книге “О Китае”, некоторые американские активисты полагают “что демократические институты являются предпосылкой для доверительных отношений. По этой концепции недемократические общества уже по своей природе ненадежны и склонны к проявлению силы”. С этой точки зрения, пока Китай поддерживает коммунистические идеалы, а КПК доминирует в политической и общественной жизни, Вашингтон должен сдерживать его технологический прогресс и глобальное влияние под предлогом защиты безопасности США. Эта точка зрения находит отражение в концепции администрации Байдена о “маленьком дворике за высоким забором”, который она пытается выстроить вокруг западных технологий, чтобы не подпускать к ним Китай.

Киссинджер также указывает, что китайские триумфалисты, подобно некоторым американским стратегам, “рассматривают международные дела как неизбежную борьбу за стратегическое превосходство” и перетягивание каната. Действительно, элиты и простые граждане Китая в целом считают политику борьбой за власть и материальные интересы. А в отношении стратегии США они уверены, что способа изменить высокомерный, агрессивный подход Вашингтона не будет до тех пор, пока национальная мощь их страны не превысит американскую.

Обе точки зрения нереалистичны и пессимистичны: КПК и ее основные политические принципы никуда не денутся, а всесторонняя мощь США будет преобладать над китайской все следующее десятилетие и дольше. Тем не менее, отказ от этих взглядов так же маловероятен.

Однако есть пять факторов, которые могли бы стабилизировать отношения и помочь избежать катастрофы. Во-первых, экономики двух стран не должны терять тесной взаимосвязи. Бизнес-группы, технологические компании и научные организации должны совместными усилиями противостоять неразумной и контрпродуктивной политике и ограничивающим сотрудничество мерам.

Во-вторых, Пекин и Вашингтон должны разрядить напряженность вокруг Тайваня. Закон Китая о борьбе с сецессией (отделением) гласит, что “воссоединение страны мирными средствами наилучшим образом отвечает коренным интересам соотечественников по обе стороны Тайваньского пролива. Государство сделает все возможное, чтобы добиться мирного воссоединения с максимальной искренностью”. Пекин сохраняет приверженность мирному объединению. Власти Соединенных Штатов и Тайваня должны всячески поощрять эту приверженность, а не убеждать Китай в необходимости использования немирных средств. Кто бы в следующем году ни победил на выборах на Тайване, ему следует действовать осмотрительно с целью возобновления контактов с Пекином, на что тот мог бы ответить зеркально.

В-третьих, чтобы избавиться от призрака новой холодной войны, Пекину и Вашингтону нужно извлечь уроки из соглашения, достигнутого последним с Москвой в прошлом — того самого, что помогло создать механизмы предотвращения кризисов и управления. Обеим сторонам следует подумать о создании горячей линии между оперативными военными штабами, а также обсудить снижение потенциальных рисков, связанных с искусственным интеллектом.

В-четвертых, обеим странам важно укреплять сотрудничество по линиям здоровья и благополучия граждан. Хорошим началом стало соглашение, к которому Байден и Си Цзиньпин пришли на прошлой неделе касаемо сокращения потока из Китая в Штаты компонентов для производства фентанила. Но есть и другие пути совместной работы над проектами в глобальном здравоохранении. США должны разрешить и поощрять участие КНР в проекте Orbis под эгидой Управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов (Food and Drug Administration, FDA) с целью ускорения одобрения регулирующими органами новых препаратов от рака. Китай также должен принять участие в проекте администрации Байдена "Cancer Moonshot", направленном на снижение смертности от рака как минимум на 50% в следующие 25 лет.

И наконец, в эпоху глобальных экологических кризисов крайне важна координация действий в области изменения климата двух крупнейших экономик, являющихся также основными источниками выбросов. В начале ноября спецпредставители США и Китая по климату Джон Керри и Се Чжэньхуа (Change Xie Zhenhua) достигли соглашения о возрождении двусторонней рабочей группы по вопросам экологии, включая усовершенствование возобновляемых источников энергии и сокращение выбросов метана.

Встреча Байдена и Си Цзиньпина вывела обе страны на менее угрожающую траекторию в краткосрочной перспективе. Но одна встреча не способна остановить долгосрочный импульс в сторону конфликта. Влиятельные граждане обеих стран должны активизировать усилия для поиска путей за рамками официального взаимодействия и продвижения общего блага. Какую бы новую парадигму ни выбрали их лидеры, ей предстоит помочь избежать не просто новой холодной войны, но и реальных боевых действий.