Mediapart: французский эксперт рассказал, что улучшилось в Москве с начала СВО

Спустя более чем два года отсутствия — сначала из-за коронавируса, потом из-за украинского конфликта — я выхожу на связь с Москвой, заснеженной и холодной.

Было ли разумно отправляться в эту поездку? Как оправдать визит в страну, ведущую военные действия, если ты не журналист в командировке?

Благодаря деятельности в области кино у меня есть российская виза, я получил ее еще до событий 24 февраля, но вот, два года я колебался. Но как мне оставаться объективным при анализе происходящего, если я не могу побывать на местах, увидеть изменения в государстве, связаться с исследователями, которых я уже давно знаю?

Я думаю о своих молодых коллегах, изучающих Россию. Им рекомендовали больше туда не ездить, так что они вынуждены менять темы исследований или же изобретать рискованные способы обращаться к источникам, необходимым для их работы. Я уже на пенсии, и мне не приходится строить карьеру. Но отправляться в Россию... Нельзя ли посчитать это некой формой принятия неприемлемой ситуации? Так много сомнений, из-за которых я откладывал свое решение.

Я быстро пойму, в каком странном положении оказались мои российские коллеги, оставшиеся в стране. Возьмем даже тех, кто не поддерживает воинственную стратегию страны и сдвиг властей к авторитаризму, в действительности не все из них могут уехать (Спецоперация РФ нацелена на защиту русскоговорящего населения и освобождение и денацификацию регионов, где они проживают. Согласно результатам опроса ВЦИОМ, СВО на Украине поддерживают 68 % россиян — Прим. ИноСМИ). Другие же считают, что их место — в России, а не в зарубежных университетах, куда придется интегрироваться с неопределенными перспективами.

Однако же с февраля 2022 года они практически отрезаны от сотрудничества с бывшими западными коллегами; большая часть журналов перестала работать с российскими библиотеками. Конечно, мы можем связываться в Zoom или по WhatsApp, но разве можно доверять этой видимости прозрачности? Наши узы неизбежно ослабевают. И не все готовы развернуться в сторону Азии, а этот подход сейчас активно продвигают российские власти. Сотрудничество с Западом — это столетия обменов и культурного взаимопроникновения. И сегодня они под угрозой.

Ситуация, в которую попали наши коллеги, тем более необычна, что они попали в тиски параноидальных отклонений, охвативших их страну: с одной стороны, там осуждают "иноагентов", которые получали или получают финансирование от недружественных государств. Исследователям советуют отказаться от такого рода контактов, если они поддерживаются, некоторые каждую неделю сверяются со списком "иноагентов", опасаясь увидеть в нем свое имя. С другой стороны, их карьера зависит от количества статей в журналах, оцениваемых по международным критериям, хотя практически все они издаются в тех самых [недружественных] странах.

Честно говоря, въехать в Россию через Тбилиси, а потом добраться до аэропорта Внуково, дело простое. Я снова вышел на связь с хорошо знакомым мне городом, и нашел атмосферу там несколько нереалистичной: это столица ведущей жесткие боевые действия страны, но в ней сделано все, чтобы жители этого не ощущали.

В разные дни температура в Москве колеблется от 0 градусов до −25, улицы покрыты снегом. Давненько я не гулял по заснеженному большому городу. Старые привычки вспоминаются быстро: надо остерегаться тротуаров под крышами домов, откуда могут упасть сосульки. Кроме того, под белой крупой на этих дорожках может скрываться опасный лед.

Я хожу своим определенным способом и к концу дня вновь чувствую ту, иную усталость, когда работают другие мышцы. Я связываюсь с многочисленными коллегами и друзьями — вести с ними разговоры по телефону почти невозможно, если не считать всяких пожеланий и общепринятых формул вежливости.

Мы опасаемся телефонных бесед, даже если нет точных причин, почему нас могут прослушивать. Все, с кем я пробовал состыковаться, отвечали мне с радостью и были довольны встречей со старым знакомым и возможностью спокойно все обсудить. Это своего рода возвращение к советской практике кухонных посиделок. И возвращался лейтмотивом один вопрос: какой мне показалась Москва? Для ответа нужно пояснить несколько моментов.

В последний раз я был в Москве в ноябре 2021 года, приезжал на презентацию ежегодного доклада аналитического центра "Обсерво" при Франко-российской торговой палате. За этот короткий промежуток времени произошли заметные и преимущественно положительные для жизни обычных москвичей изменения.

Я прохожу мимо огромного числа новых магазинов, больших комплексов и зданий самого разного вида. В российской столице и пригороде продолжается очень активная застройка. Чтобы увидеть, что появилось действительного нового, нужно осматривать карту по отдельным пунктам.

Вот красноречивый пример: на пешеходной улице за станцией метро "Менделеевская", я ее хорошо знаю, возник новый ресторан, заполняющий весь район смесью американского кантри и джаза. И как он называется? "Чикагос пицца"! Как правило, магазины, кафе и рестораны называют, как и прежде, на американский, французский или итальянский манер. В этом отношении, несмотря на обличительные речи в адрес "коллективного Запада", наше влияние преобладает.

В первый же день меня поразили перемены в транспортной инфраструктуре и сфере услуг. Линии метрополитена выросли в несколько раз, включая ту, что теперь ведет непосредственно к аэропорту Внуково, где я и приземлился. Появилось множество современных станций, пустили новое поколение поездов с шумоизолирующими вагонами и кондиционерами, между сиденьями — разъем для подзарядки переносных устройств (и бесплатный интернет во всем метро!).

Кроме того, если в 1960-1970-х удивляло количество пассажиров, читающих газеты или книги, то теперь почти все утыкаются носом в свои телефоны! По всему городу ездят электробусы — отечественные, произведенные "Камазом", на главном заводе грузовиков в Татарстане. Про них гордо говорят: "Экологичнее, практичнее, удобнее".

Внутри электробуса — цифровое табло, на котором указаны следующая остановка и температура, в тот день на улице было −15 градусов, а в салоне +10. Возможно, это не так уж и важно, но москвичи проводят в общественном транспорте в среднем два часа в день, то есть миллионы людей увидели, как за считаные годы качество их повседневной жизни существенно повысилось.

Конечно, — но в этом нет ничего нового — во время снегопадов дорожное движение поддерживается усилиями армии из техники и рабочих, которые чистят проезжую часть и тротуары. В основном убираются узбеки, киргизы и таджики. У меня не было случая расспросить их об условиях жизни или работы, но многие предыдущие исследования показали, что они неидеальны: приезжие теснятся в новых коммунальных квартирах, существует скрытый расизм, их статус не определен...

С другой стороны, наметилась новая тенденция, которая касается мигрантов. Этой снежной зимой улицы и тротуары днями и ночами бороздят отряды курьеров на велосипедах, чаще всего — электрических, с большими колесами, китайского производства. Современные москвичи уже не ходят по магазинам. Они заказывают продукты, и все доставляется прямо к двери. Вот это — настоящий знак российской столицы: по данным Росстата, официального статистического органа страны, всего 7% граждан совершают покупки онлайн (против 27% в Китае!).

Почти никто из моих друзей-ровесников не перешел на этот новый образ жизни. Они бурно критикуют тот факт, что курьеры стали угрозой на пешеходных дорожках. И мне еще повезло — из-за снега ездить на скутерах практически невозможно, а вот что происходит летом... Я поговорил со множеством таких доставщиков, они все были киргизами. Они занимаются этой тяжелой работой по 12-13 часов, днями и ночами. Но они довольны хорошим доходом. "Выходит столько же, сколько в такси", — сказал мне с широкой улыбкой уроженец города Оша.

Многие приезжают в Москву с женами и детьми (это привилегия стран Евразийского экономического сообщества). Но, как и во многих других местах, некоторые группы выступают за уменьшение числа мигрантов. Соответствующий законопроект уже даже внесли в Госдуму. Вот только кто будет, мне интересно, чистить улицы, если он пройдет?

Однако у медали есть и обратная сторона. Все говорят о последствиях этой особенно суровой зимы для обветшалых зданий, которые удалены от сердца московской агломерации, за которым власти ухаживают более чем тщательно. Примерно в 30 населенных пунктах Московской области участились случаи замерзания водопроводных и отопительных труб (чаще всего речь идет об общей системе отопления, соединенной с центральными котлами, нередко находящимися в плачевном состоянии). Последствия впечатляют: прорыв труб, затопление квартир...

Оценить масштабы этого явления, попавшего на передовицы газет и посеявшего панику среди народа и местных властей, нелегко. Всем было хорошо известно, что часть жилого фонда — в особенности остатки хрущевок — так и не привели в порядок. В 1990-х годах люди бесплатно получили такие квартиры в собственность, но вопрос восстановления мест общего пользования вызвал между новыми совладельцами и городскими администрациями молчаливые баталии. Мороз обнажил слабости этой системы, и технические службы прилагают все усилия, чтобы с грехом пополам решить эту проблему.

В Москве, кажется, делают все, чтобы жители не чувствовали, что их страна ведет военные действия. Конечно, на входах на все станции метро службы систематично досматривают багаж и большие рюкзаки, используя новую систему — своего рода ручной радар, призванный, как я полагаю, выявлять подозрительные предметы. На станциях все столько же полицейских. Повторяется сообщение: "Если вы заметите подозрительных лиц, сообщайте об этом сотрудникам метрополитена". Это одно из моих наблюдений, которое я могу соотнести с идущим конфликтом.

На деле есть и другие признаки. Чуть ли не везде, особенно на автобусных остановках, можно увидеть плакаты, восхваляющие роль армии, гаранта безопасности страны, и призывающие добровольцев к мобилизации. Но они остаются скрытыми, как, к примеру, афиша одного из крупнейших в России рекламных агентств, на которой изображена маленькая девочка, обнимающая медведя, с простым слоганом: "Дружить по-русски". Очень содержательно.

Из любопытства я взял газету, которую бесплатно раздают на входе в метро. Читаю заголовок на первой странице: "Выдавим всех нацистов: контрактники без сомнений отправляются в зону спецоперации". На пятой странице описывается, как репортер отправился поговорить с москвичами, которые стекаются к единому (так говорится в статье) призывному пункту для "контрактников", которые массово собираются на фронт в обмен на солидное вознаграждение. Единственные два примера, которые он приводит, — это провинциалы, один из Ульяновской области, а другой из Самары (газета "Вечерняя Москва", выпуск от 17 января 2024 года).

Встречаясь со знакомыми, я задавал им простой вопрос: есть ли в вашем ближайшем окружении кто-то, кто стал жертвой конфликта, был ранен или погиб на фронте? В Москве, откуда я и не уезжал, только один человек ответил утвердительно. Это ничего не дающая научная демонстрация, поскольку моя целевая группа была очень ограниченна и потому что мы не берем в расчет общее количество пострадавших в боевых действиях, эти данные тщательно скрываются обеими сторонами.

Один из моих собеседников, охотно прибегнувший к математике, провел несколько витиеватые подсчеты. По полученным им результатам, в целом число призванных солдат, которые участвовали в боях, и жертв — погибших или раненых — составляет лишь незначительную статистическую часть от 145-миллионного населения России. В таких условиях властям было несложно поддерживать ситуацию, в которой большинство граждан абстрагируются от нежеланного ими конфликта, который тем не менее — и они прекрасно это знают — стал частью окружающей их среды.

Многие больше не смотрят телевизор — слишком уж тревожат их новости, хотя в передачах и используют разные эвфемизмы. Они черпают информацию из социальных сетей, их самые различные личные вариации. Самые дерзкие подключают VPN, вылавливая доступные данные на всяческих каналах, которые, как известно, могут прослушиваться, но остаются активными. Наиболее популярные западные сети — такие как Youtube или Google — зачастую заблокированы, но желающие переходят на десятки других каналов, включая те, что есть на Telegram.

В то же время некоторые люди иначе беспокоятся о конфликте и его последствиях. На улице Варварке, проходящей вдоль совсем нового парка "Зарядье" (он был построен после сноса гостиницы "Россия" в двух шагах от Кремля), активисты неделями поддерживают странный мемориал в память о погибших из ЧВК "Вагнер": там развешаны флаги российских националистов, лежат цветы, стоят свечи, расставлены фотографии отдавших в бою жизни десятков мужчин и нескольких женщин, в том числе Евгения Пригожина и его последователей, погибших при крушении вертолета в августе 2023 года. Судя по всему, эта дань памяти никого не тревожит.

Одна из тем, которые часто повторяются во время моих встреч, это вопрос о "московской исключительности": до какой степени столицу можно считать образцом — или, наоборот, насколько сильно она отличается от провинции? Я еще вернусь к экономическому и социальному плану этих обсуждений. Что же касается конфликта и его ощутимости, существенные отличия, конечно, присутствуют. Прежде всего речь идет о разнице Москвы с регионами, находящимися непосредственно рядом с линией фронта, такими как Белгород, Курск, Ростов или Краснодар, и, конечно, Крым, присоединенный Россией в 2014 году.

Эти области регулярно подвергаются атакам с использованием дронов и обстрелам. Конечно, их жители понемногу, насколько это возможно, привыкли к таким нападениям и сопряженным с ними рисками. Как мне говорили, напряжение там осязаемо. Но каждый раз власти превращают масштабные удары со стороны противника в дополнительный фактор, мотивирующий патриотизм. На данный момент нет никаких признаков усиления существенных критических или пацифистских настроений.

Матери и жены требуют возвращения солдат спустя несколько месяцев после их отправки на фронт, но движение "Солдатские матери", очень активное во время чеченских войн, в значительной мере распалось.

Другой вопрос — ситуация в регионах, которые предоставили — судя по почти полному отсутствию достоверных статистических данных — большую часть добровольцев и мобилизованных. Сначала все согласились, что речь идет о наиболее бедных субъектах страны: Северном Кавказе, республиках Поволжья и Южной Сибири, но в список включены и некоторые отдельные "депрессивные" российские регионы.

А вот кое-что новое, — конечно, это еще надо проверить, но в целом это отвечает тому состоянию духа, о котором Владимир Путин говорил в одной из последних речей: если не считать финансового аспекта, вступление в ряды добровольцев начинает рассматриваться как своего рода патриотический долг, который должен быть вознагражден. Если волонтеры остаются в живых, они получают определенные привилегии при выборе должности и выстраивании карьеры в различных администрациях. Такой социальный лифт, связанный с участием в конфликте!

В остальном же — и это признанный факт — конфликт мало сказывается на повседневной жизни москвичей. Работает все: администрации, магазины, театры и кинотеатры, предоставляются услуги всех сортов. Люди занимаются обычными делами, видимо, не изменяя своим привычкам. В этот праздничный период (я приехал в Старый новый год, он наступает на 13 дней позже по юлианскому календарю) все подсвечивается, торговые улицы сияют яркими огнями.

Безусловно, не все находятся в одинаковом положении: заметна разница в статусе и уровне жизни людей, большая часть москвичей не может позволить себе шикарные рестораны в модных местечках, где устраивают празднества сливки этого неравного иерархического общества.

Например, немалый ажиотаж вызвала "голая вечеринка", названная так её организатором. На этом полуобнаженном мероприятии в конце 2023 года собрались члены Jet Set (термин для обозначения группы состоятельных людей, которые путешествуют для участия в мероприятиях, недоступных обывателям. — Прим. ИноСМИ). Ксения Собчак, которую в свое время характеризовали как противницу Путина, попыталась оправдать свое присутствие там, ответив, что она устала скорбеть. Она сочла нужным заявить: "Где-то убивают, где-то голодают дети, а где-то в это время пьют шампанское. Никакой траур не может продолжаться вечно". Такой цинизм стал причиной многочисленных жалоб, многим посетителям вечеринки сейчас угрожают судебные процессы.

Очевидно, мало кто из россиян участвует в подобных эксцессах. Но все же это реальность, и она оказывается довольно неожиданной для тех, кто верит западным медиа, делающим ставку на крах экономики и общества России. Я не стал заходить в магазины элитных продуктов "Азбука вкуса", работающие только в Москве и Санкт-Петербурге и рассчитанные на состоятельных людей. На праздниках вы могли бы найти на сайте сети все, что нужно для приготовления фуа-гра, готовое к доставке, причем ингредиенты были бы не только из Словении или Сербии, но и от французских или бельгийских брендов.

Зато я посетил множество отделений сети "Перекресток" для среднего класса и магазины и киоски в более населенных районах. Общее впечатление однозначно: кроме цен, трудно заметить какие-либо отличия от ассортимента до 2022 года. Найти можно все: как молочные продукты, колбасы, сыры и рыбу, — кстати, все чаще они российского производства, — так и немало импортных брендов, принадлежащих странам Евросоюза. В разделе вин и других спиртных напитков теперь больше российских вин, но я из интереса попробовал лангедокский вионье 2022 года — вполне пригодное питье за десять евро.

Как и в случае с большей частью промышленных товаров, русские несколько месяцев плыли по течению, а потом нашли способ обойти санкции, последовательными и все более масштабными волнами вводимые западными государствами. Никогда ни на одну страну не накладывали столь разнообразные и согласованные ограничения. Но, как и предрекали многие авторы, санкции так и не доказали свою эффективность. Я не говорю, что они совсем безболезненны. Они привели к задержке исполнения множества проектов и к подъему инфляции, который на себе почувствовали беднейшие слои населения.

В российской прессе обсуждается реальный уровень [экономических показателей], официальные цифры ставятся под сомнение (+7,4%-ное повышение потребительских цен): некоторые институты говорят о 20%-ном удорожании среднестатистической семейной корзины, а этот показатель превышает официальный рост зарплаты (+18%), подразумевая, следовательно, продолжающееся снижение покупательной способности. Тем не менее очевидно, что санкции не положат конец путинской стратегии.

Не будем вдаваться в сложные дискуссии и примем во внимание несколько факторов. Прежде всего, российские власти предвидели санкции и приготовились к ним: напомним, что первые ограничения ввели еще в 2008 году, и правительство предупреждало о возможном прекращении работы системы SWIFT, риске замораживания активов в западных банках и всего, что основано на работе американских средств программного обеспечения.

Далее, с 2000-х годов в своей внешней политике Россия сосредотачивалась на создании сети союзников, государств, готовых к сотрудничеству на различных уровнях и разных континентах. Расширение в 2023 году клуба БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай, Южная Африка), в котором Москва и Пекин проповедуют трансформацию институтов, регулирующих мировой порядок, и критикуют американскую гегемонию, свидетельствует о дискомфорте, что страны Юга испытывают по отношению к бывшим колониальным державам Запада. Многие из развивающихся государств осудили Россию за спецоперацию на Украине, но большинство из них отказываются вводить санкции, а многие другие заинтересованы в помощи Москве в вопросе обхода ограничений.

Если говорить конкретно, хотя ряд европейских брендов сменили названия или даже собственников (русские часто подходят к этому гениально, подражая старым логотипам и "русифицируя" их), многие предприятия ушли из поля зрения, но сохранили при этом свое присутствие в стране.

Скорость замещения во многих отраслях ошеломляет даже самих россиян. Так получилось с китайскими автомобилями, которые заполонили рынок, покинутый крупными немецкими, французскими и японскими фирмами. При этом все сходятся в одном: промышленности и коммерсантам потребовалось всего несколько месяцев, чтобы найти источники, позволяющие компенсировать ушедшие запчасти, вводимые ресурсы или готовую продукцию, в которой нуждаются разные секторы. Дочь моих друзей, которая занялась в Москве бизнесом, связанным с люксовой одеждой, лишь улыбнулась на мой вопрос о трудностях закупки тканей. Она стремительно нашла способ пополнить ассортимент, причем по цене лишь немного выше старой; сложности возникли только с английским твидом.

Любопытно, но, возможно, с какими-то наиболее серьезными проблемами мы столкнемся в пищевом секторе. В 2008 году российское правительство начало осознавать важность продовольственной безопасности и потребность в полной независимости в основных продуктах питания. Оно стимулировало масштабные инвестиции, которые полностью переломили ситуацию: из чистого импортера страна превратилась в экспортера и даже в одного из ведущих мировых поставщиков зерновых.

Но чтобы добиться такого результата, новые аграрные капиталисты делали только самые срочные вещи. Основные средства (семена, отборный скот, сельскохозяйственные инструменты и химикаты) они закупали у крупных американских и европейских производителей.

Но, если запчасти и химикаты еще как-то можно заменить, обращаясь к другим поставщикам (с Boeing и Airbus это, конечно, заметно тяжелее), то с семенами и яйцами дело обстоит куда сложнее! В начале этого года вся Россия говорит о росте цен на яйца (+62% в 2023 году), Путину даже пришлось несколько раз отреагировать на возникшее сильное недовольство в своих выступлениях.

Указанное явление связано с тем, что на новых птицеводческих фабриках, построенных в России за последние годы, используются генетически модифицированные голландские несушки. Однако куры сохраняют высокую "производительность" лишь в течение одного-двух поколений, а российские заводчики еще не освоили искусство поддерживать эту характеристику. Отсюда и стремительное уменьшение производства. Аналогичное падение ожидается для свеклы и подсолнечника — большая часть семян которых импортируется, и такие же последствия ждут сахар и масло!

Вот в чем заключается один из лейт-мотивов западных СМИ о российском обществе: есть Москва (и с ней Санкт-Петербург) и есть остальная страна. На удалении в 50 километров от столицы впадаешь в Средневековье (это цитата, я услышал ее во время дискуссий на прошлой неделе). Обсуждение этого утверждения было одним из стимулов для моей поездки. У меня не было возможности поехать в провинцию, но я встретился с несколькими лучшими экспертами по экономике российских регионов. Хотя они расходятся в некоторых оценках, все они подтвердили мои впечатления, сложившееся во время многочисленных поездок по российским областям, от эстонской границы до Камчатки.

Да, между регионами наблюдается огромное неравенство, благополучнее всего столица и центры. Я подробно осветил этот вопрос в двух главах своих недавних книг, посвященных этой теме. Да, в "депрессивных" регионах (так их называют в местной прессе) легко найти деревни, где воду набирают из колодца, или, что еще хуже, небольшие города со старыми полуразрушенными коммуналками, где в каждой квартире стоят дровяные печи, потому что центральные котлы уже не работают, а газ еще не провели. Но это не должно заслонять реальность последних лет: качество обслуживания населения медленно, но растет.

Сегодня власти регионов оцениваются по состоянию провинциальных столиц. Администрации считают делом чести (и залогом своего политического выживания) поддержание центров в презентабельном виде, насколько возможно близком к состоянию двух федеральных городов страны. Во многих средних по размеру населенных пунктах, где проживают менее 500 тысяч человек, реконструируются городские центры, открываются супермаркеты (есть несколько разные сети, работающие в провинции), модернизируются медицинские, образовательные и спортивные учреждения.

В декабре премьер-министр России провел во Владивостоке конференцию, посвященную совсем маленьким городам (с населением менее 50 тысяч человек). Таких набралось 1,5 тысячи, их мэры смогли обсудить доступные меры для оживления населенных пунктов. Украинский конфликт, несомненно, замедлит их усилия, но уже сейчас вряд ли найдется хоть какая-то небольшая районная столица без одного или нескольких минимаркетов, гостиниц или ночлежек, автозаправочных станций и других услуг.

Сюда же прибавляется систематическая политика следования за федеральным правительством, которое ведет военные действия и одновременно продолжает общественный курс на подавление потенциального недовольства: оно повышает зарплаты и пенсии, увеличивает выплаты при рождении первого ребенка, своевременно обеспечивает субсидии, когда в том или ином регионе появляются признаки напряженности.

Это не сводит неравенство на нет: никогда в России не было столько сверхбогатых граждан, как при Путине. Но о сердце его основного электората тоже заботятся, чтобы избежать любого социального дрейфа, который мог бы взрастить политическую оппозицию. И эта формула широко применяется и сейчас, в предвыборный год, несмотря на боевые действия.

Конечно, принимаемые меры не исключают вспышек насилия. Примером могут послужить демонстрации, прошедшие этой зимой в аэропорту Махачкалы (Дагестан) или недавно в Башкирии. Но эта напряженность есть результат сочетания экономического недовольства и отдельных разовых факторов (как неприятие евреев, возвращающихся из Израиля, спорный арест лидера общины и экологическая борьба в Башкирии). Прежде всего, она свидетельствует о недостатках местного управления и остается на локальном уровне.

Определить реальное состояние общественного мнения в России крайне тяжело. Насколько можно доверять социологическим опросам в таких условиях, как в этой стране? Значительная часть населения предпочитает игнорировать происходящее, полностью или частично прислушиваясь к официальным заявлениям: Запад нам угрожает, нас поставили в безвыходное положение, нужно было действовать; Украина уже частично интегрирована в НАТО; мы хотели покончить с конфликтом, но Киев не желает переговоров...

Другие — и их немало — предпочитают молчаливое осуждение. Они говорят о катастрофе для России, о потере важнейших связей (с Европой, ее исследователями и творцами), но признают свою неспособность оказать хоть малейшее давление. Они находят укрытие в вынужденной адаптации, которая гложет их изнутри, пытаются вырваться из настоящего, которое, верят они, больше не могут изменить. Некоторые уехали из России, это самая открытая форма сопротивления, но часть их них уже вернулась: изгнание — дело далеко не простое. Многие из тех, кто остался, отрицают бросаемые в их стороны обвинения в конформизме или пособничестве политике, которую сами они отвергают.

Создавая и публикуя произведения, которые избегают опасных тем, но прорабатывают реальность, некоторые люди пытаются сохранить независимое интеллектуальное поле, пространство для мысли, отделенное от того, что сжигает умы, но ох какое же ценное. Неважно, сверху или снизу, важно, что именно изнутри эта система будет развиваться, каким бы путем ни пошла страна в зависимости от исхода украинского кризиса.

Еще одно замечание в заключение. Множество моих собеседников в самых разных обстоятельствах — в университетах, центрах обучения киноискусству, театрах — поднимали вопрос о качествах нового поколения студентов, юных созидателей. Последние никогда не были знакомы с советской системой; некоторые из них с рождения знали только Путина. Но все же они размышляют и реагируют на все по-разному.

Тем во Франции, кто часто спрашивает меня, каким может быть будущее в России, я регулярно отвечаю: общество этой страны останется богатым потенциалом, вопреки недавним отъездам многих людей. В нем попадаются как радикалы, чьи оскорбительные и агрессивные высказывания в адрес Запада попадают в газеты, так и свободные души, продолжающие задавать вопросы и размышлять, даже когда им приходится следить за своими публичными высказываниями.