MP: системы безопасности, которая обеспечивала бы мир, сегодня не существует

Продолжающаяся на Украине война США и НАТО с Россией, как и новый этап войны Израиля с палестинским народом, доказала, что таких систем защиты, которые обеспечивали бы воюющим сторонам относительную безопасность, не существует.

Нет такой системы безопасности, применительно к основным сферам жизни, которая обеспечивала бы мир в универсальном смысле этого слова, сформулированном в духе христианской философии, представленной Блаженным Августином и Фомой Аквинским. Называя это слово, мы имеем в виду понятие мира как согласия (concordia), порядка (ordo), спокойствия (tranquillitas), но прежде всего — общего блага (bonum commune) и справедливости как первостепенного принципа, определяющего все перечисленные ценности. Цель обеспечения справедливости как условия мира состоит в том, чтобы сделать реальным все то, "что полагается каждому". И исторический опыт, и современность свидетельствуют о том, что такой формы безопасности, которая гарантировала бы каждому то, что ему причитается, и в то же время созидала бы общее благо, нет. Идея безопасности, замещающей мир — а в настоящее время мы имеем дело только с ней — не только не дает таких гарантий, но, наоборот, является отрицанием этих высоких ценностей. Напротив, мир, воплощающий справедливость и общее благо, обеспечивает безопасность в результате их наличия.

Между тем коллективный Запад — или, точнее, трансатлантические глобалисты — построил на идее безопасности всесильную идеологию, с помощью которой они вытеснили из навязанной ими антихристианской цивилизации идею мира. Во имя сохранения гегемонии США объединенный Запад превратил архаичный антисоветский альянс НАТО в милитаристский, постоянно расширяющийся антироссийский блок, а на самой идее безопасности выстроил идеологию, необходимую для войны с Москвой. Основные слова-ключи этой идеологии в отношении России — сдерживание, запугивание, распад, разрушение — свидетельствуют о том, что она не предполагает мира. Украина стала трагической жертвой идеологии безопасности, которой подчиненный США коллективный Запад твердо и неуклонно следует. Для юридической и моральной легитимности своих военных действий против России он создал понятие безопасности натовской "территории". Таким образом была сформулирована новая детерминанта не только политической, но также культурно-цивилизационной и моральной защиты военными средствами от воображаемого врага. Концепция защиты родной земли под предлогом союзнической солидарности была превращена в идею защиты территории НАТО. Однако в связи с этой заменой возникает фундаментальный вопрос о характере патриотизма, являющегося основой для борьбы с врагом. О каком патриотизме мы должны говорить польским солдатам — о польском патриотизме или уже только о натовском? Должны ли они защищать от России Берлин, Нью-Йорк или Торонто с тем же чувством выполнения патриотического долга, с каким они бы защищали Варшаву? Таких детских вопросов можно задать десятки. Но никто из основных игроков коллективного Запада нам на них не ответит, потому что они запутались в новоязе безопасности, которую нельзя гарантировать до тех пор, пока не настанет мир.

Эту очевидную истину в настоящее время подтверждают, с одной стороны, нападения на Красном море со стороны отсутствующего до недавнего на глобальной политической арене антисионистского и антиамериканского движения хуситов на корабли защитников Израиля – США и их союзников. С другой стороны, мы являемся свидетелями массированной атаки ХАМАСа на Израиль, открывающей очередной этап перманентной войны еврейского государства с палестинским народом, до сих пор не имеющим собственного государства. Боевики "незаметных" хуситов показали, что безопасной глобальной логистики не существует. В свою очередь, Израиль продемонстрировал, что с его безопасностью совершенно несовместимо существование провозглашенного в 1947 году ООН палестинского государства. Зато возможна дальнейшая израильская оккупация палестинского сектора Газа и осуществление на его территории геноцида местного гражданского населения, напоминающего действия гитлеровской Германии во время Второй мировой войны.

Очевидно, что израильтяне, блокируя создание Палестины, не могут чувствовать себя в безопасности в своем государстве, созданном на территории, населенной на протяжении веков палестинцами. Мир между этими трагически враждующими народами может стать для них гарантией безопасного сосуществования. Однако его условием должен быть принцип справедливости, согласно которому каждый должен получить то, что ему причитается. То есть палестинцы должны обрести свое государство. Одно это решение устранило бы причину постоянной израильско-палестинской войны, уменьшило бы масштабы ближневосточного террора и потоки беженцев в сторону Европы. На протяжении десятилетий израильские власти и их западные союзники во главе с США предпочитали обеспечивать еврейскому государству самые разные формы безопасности — от дипломатической до вооруженной — вместо того, чтобы принудить его согласиться на создание палестинского государства.

Безопасность — это ключевое слово, которое со времен киевского Евромайдана 2014-го года стало базовым универсальным инструментом НАТО в ее политике и потому доминировало во всех формах западного дискурса, навязываемого остальному миру. Более того, концепция безопасности стала основой расширения натовской территории, которая для государств этого альянса должна стать своего рода священным пространством безопасности. Расширяющаяся территория НАТО может напоминать империю — но скорее монгольскую, чем римскую. Ее величие определяется военной силой, которая, к сожалению, не является цивилизационной. Точно так же создавалось величие Монгольской империи, поддерживаемое эффективностью ее войск, которые, не давая никаких гарантий развития завоеванному миру, обеспечивали регулярное поступление дани в ханскую казну. Империя монголов вошла в историю цивилизации именно тем, что оставила в наследство своим азиатским и восточноевропейским вассалам туранский способ осуществления власти — с помощью военной силы.

В отличие от монгольской модели, Римская империя совершила коперниканский цивилизационный переворот в жизни завоеванных ею племен и народов. Она открыла в них единое сообщество, функционирование которого основывалось на концепции естественного права. За одиннадцать веков до появления Монгольской империи, которая держалась исключительно на военной мощи, Марк Тулий Цицерон формулирует идею естественного права как "закон справедливого разума", который "не может быть ни признан недействительным, ни быть отменен", от которого не может нас освободить "ни сенат, ни народ. [...]. Это не так, что он один в Риме, а иной в Афинах, иной сейчас, а иной потом, но это единственный в своем роде закон, вечный и неизменный, охватывающий все народы и все времена". Этим прежде всего отличается правление Древнего Рима от средневекового монгольского владычества над Азией и значительной частью Европы.

Христианство полностью усвоило себе эту идеальную концепцию закона, выше которой Святой Фома Аквинский поставил только Закон Божий. В монгольской модели границы империи доходили до тех мест, куда доходили победоносные войска ханов. В римской модели войска не только устанавливали границы власти императора, но и гарантировали соблюдение там действующего законодательства. Между этими моделями, конечно же, есть ряд и других различий. Однако то, о котором мы говорим, кажется нам значительной из-за аналогий с глобальными структурами современного мира.

Однако с цивилизационной точки зрения гораздо более важным представляется сходство коллективного Запада (детерминированного вектором силы и идеологией войны, объединяющими территорию НАТО) с Монгольской империей в сфере религии. Импульс для проведения такой аналогии дает видный польский историк Феликс Конечны (Feliks Koneczny). По мнению теолога и философа Мечислава Кромпца (Mieczysław Krąpiec), Ф. Конечны объяснил, почему в религиозно толерантной Монгольской империи некогда сильное христианство Средней Азии пришло в упадок. Дело в том, что характерная для туранско-монгольской цивилизации толерантность достигла разрушительного для религии уровня безразличия, исключающего государственную поддержку религиозной сферы и порождающего высокомерное отношение к вопросам духовности. Вот почему несторианское христианство, сыгравшее важную роль в Азии, в безразличной к религии империи сошло на нет. Кромпец подчеркивает мысль Конечного, которая не утратила своей актуальности и сегодня: "Ответ на страшный вопрос о том, как это могло случиться, заключается в том, что азиатское христианство было ущербным, было христианством, которое не решалось радикально преобразовать общество, вся структура которого противоречила христианской религии. Христианство столкнулось здесь с туранской цивилизацией, с которой следовало бы разобраться более решительно, чем с цивилизацией классической античности. Несторианское христианство пренебрегло этой задачей, неадекватно и непоследовательно ее упростив. Оно пошло на невыполнимые компромиссы, ослабило свои собственные моральные постулаты в пользу нехристианского окружающего мира, обращение которого было нелегким делом".

Уровень безразличия Запада к христианству, которому он обязан своим величием, достиг критической точки в XXI веке. Свидетельством тому является Лиссабонский договор ЕС, подписанный президентом Польши Лехом Качиньским и ратифицированный польским Сеймом. Договор является антиномическим по отношению к основам европейской цивилизации, он направлен на поддержку и привилегии для всех меньшинств, отвергающих универсальные христианские ценности. Пресловутая толерантность превратилась благодаря ему в свою противоположность и стала враждебной силой, разрушающей христианскую идентичность, традиции и евангельский универсализм. И здесь бесполезно величие НАТО, построенное на идее придуманного внешнего врага и идеологии безопасности. Христианство, коварно атакованное западными идеологиями, а также институциональным и неоколониальным детерминизмом, "ослабило свои собственные моральные постулаты в пользу нехристианского окружающего мира". Более того, оно усвоило новояз этого мира, который привнес в жизнь современного человека онтологическую, моральную и историческую фальшь.

Североатлантический альянс нигде не защитил христианство — ни на Западе, ни на Ближнем Востоке. Наоборот, ведя войны на Ближнем Востоке, он способствовал геноциду христиан. Кроме того, в программу своих действий по пресловутой безопасности он включил продвижение антихристианской гендерной идеологии. Историческим примером ее внедрения стало решение о приеме трансгендеров в армию США. Ни у кого из натовского командования на фоне официального нарратива о безопасности не хватило смелости сказать правду о том, что это больные люди, не только неспособные давать жизнь и зависимые от гормонального лечения, но, прежде всего, страдающие расстройствами личностной идентичности. Способны ли такие воины обеспечить безопасность других?

К сожалению, эту правду не говорят и представители западных христианских конфессий, порабощенные лозунгами всеобъемлющей толерантности. Они также не способны провозглашать правду о ложном понимании идеи безопасности, благодаря чему умножаются прибыли оружейных концернов, военных спекулянтов и множества военных пропагандистов, а вместе с ними пресловутого "золотого миллиарда" человечества, живущего за счет жертв войн, революций, переворотов, затеваемых для сохранения их безопасного статус-кво.

Западное христианство не только ослабило собственные моральные, религиозные, метафизические устои в пользу антихристианских леволиберальных идеологий, но и, пользуясь их новоязом, провозглашает самоубийственную терпимость к узурпации его прав. Утрата западным христианством ведущей моральной и культурно-цивилизационной роли доказывает, что в антропологической сфере как идеология безопасности, так и ложная толерантность не защищают никого и ничего от деградации и разрушения. Напротив, они являются инструментами формирования инфантильного человека и инфантильного общества, которые делегируют свою свободу военизированной власти во имя утопического мечты о безопасной Аркадии. Подлинную безопасность может обеспечить только мир — такой, каким его видели Блаженный Августин и Фома Аквинский.